Страница 31 из 37
Демонстративно качаю головой и закрываю уши, догадываясь, что последует дальше. Не хочу. Просто не хочу этого слышать!
Тёплые руки мягко отнимают мои ладони.
— Жан ничего не знал о деталях нашего с тётей плана. К тому времени я уже призналась ему, что я — одна из «правдоискателей». Но я дала Жану клятву использовать сложившуюся ситуацию во благо вам. Однако даже мой будущий муж тогда не знал, какой ценой мы собрались добыть компромат на Пикока и его людей. Если бы узнал, убил бы меня, наверное. Это я надоумила Жана попросить Элрика-сан прийти к вам той ночью. Я знала от тёти, что между вами давно проскочила искра, которая лишь ждёт удобного момента, чтобы вспыхнуть. Я находилась в малом архиве, куда проникла благодаря помощи прапорщика Лэйна и тёте. У меня с собой был современный фотоаппарат, который кто-то привёз Ньюмену с Запада. Он фотографирует быстро, без штатива и выдержки. Мы ждали хоть чего-нибудь… Объятий или поцелуя было бы вполне достаточно. Простите, Мустанг-сан! Я хотела остановиться после первых двух снимков, но подручный Ньюмена тоже присутствовал там, контролируя нас. И он потребовал фотографировать до конца.
Гнев клокочет внутри, но не выплёскивается. Молчу, опустив глаза в пол, и сжимаю кулаки. Она жена моего друга. Она хотела помочь. Набралась смелости приехать и признаться, спустя почти три года, хотя могла не делать этого. Но всё равно хочется вышвырнуть её вон и захлопнуть дверь.
— Я не заслуживаю прощения.
А я и не прощу. Такое невозможно простить.
— Пикок потребовал, чтобы мы прислали вам фотографии анонимно и припугнули вас. Текст того первого письма он сам сочинил. После чего заявил, что мы должны отдать плёнку ему лично в руки. Этого я не ожидала. Я вовсе не собиралась отдавать ему то, с помощью чего он мог бы навредить вам или Элрику-сан! Я сделала фотографии у себя дома, вернулась в Централ и передала тёте конверт, который она положила вам в почту. Проявленную плёнку тоже отдала ей в надежде, что тётя что-нибудь придумает и спасёт положение.
— Теперь ясно, почему на конверте не было никакого почтового штемпеля, — криво усмехаюсь. — Вы молодцы, всё продумали!
— Не всё. Я не предугадала того, что для меня потом стало самым трудным. Кроме компромата на вас, прежде, чем мы сделали снимки, Пикок потребовал любым способом подставить дорогого вам человека. Например, украсть какие-нибудь важные документы с вашего стола и свалить вину, на кого он укажет. Своей жертвой он вскоре выбрал Жана. Это было последним испытанием и для меня тоже. Генерал хотел получить стопроцентные доказательства моей полной преданности. Если бы я отказалась, наша с тётей затея провалилась бы.
— О, даже так, — не скрываю злости. — И как у вас рука поднялась совершить такое? Если, вы говорите, к тому времени уже любили своего будущего мужа?
— Пикок, к сожалению, тоже знал о моих чувствах, потому его выбор и пал на Жана. А я не могла остановиться на полпути. Мы с тётей всё обсудили, и она сказала, что плёнка с компроматом будет залогом того, что у нас в итоге окажется нужная информация. «Я придержу плёнку и сама поторгуюсь с Пикоком, — сказала она. — Я умею хорошо притворяться, он поверит в нашу безусловную преданность и нашу корысть, но тебе для начала придётся выполнить все его требования. Даже если это трудно».
— Жан мог никогда вас не простить.
— Мог.
— Но вы пошли на это.
— Я хотела уничтожить «правдоискателей». Одним махом, навсегда.
— Сомневаюсь, что вашей целью было помочь мне сохранить кресло фюрера. Полагаю, вы хотели отомстить Ньюмену.
— Безусловно, вы имеете полное право думать обо мне только самое плохое. Я не стану вас разубеждать. Всё равно не получится.
— И как вы сделали это? Говорите, раз начали. Оторванную пуговицу ещё объяснить можно. Но отпечатки пальцев?
— Жан часто приезжал на выходные ко мне в гости. Лючия вечно совала ему в руки свои гончарные изделия, подчас незаконченные и не застывшие. Поставщики «правдоискателей» из Аэруго привезли бутылочку каучука по моей просьбе. Я залила самый удачный образец каучуком, а когда он застыл, осталось только потереть полученные слепки о чью-нибудь кожу, а затем оставить отпечатки там, где это необходимо. Мы подготовились заранее. В тот день, когда проникли в малый архив, всё необходимое у меня уже было с собой.
— Даже пуговица?
— Нет. Пуговицу потерял Дак, человек Ньюмена, отодвигая стеллажи. Он сразу сказал об этом мне. На следующее утро, обнимая Жана, я незаметно срезала с его мундира пуговицу маникюрными ножницами, чтобы отдать Даку. Таким образом, тому не пришлось обращаться в хозяйственный отдел за новой. А Жану пришлось. Когда же у нас, наконец, появилась нужная информация на «правдоискателей», моя тётя просто переслала её вам, лично бросив письмо в ящик Элрику-сан именно в тот день, когда, как она знала, должен был приехать человек из Централа и забрать почту. Только плёнку Пикоку нам пришлось отдать, но тётя вас в письме предупредила об этом, чтобы вы имели возможность найти негативы и уничтожить. А мы все срочно бежали за границу и чуть позже забрали с собой Лючию, которая даже не понимала, в чём дело. Я также предупредила прапорщика Лэйна, чтобы он покинул Централ до того, как начнутся массовые аресты. Мы с ним первыми отправились в Аэруго, куда потом приехали Жан и моя тётя с Лючией. По пути бросили в реку нашу обувь и старую одежду, чтобы все подумали, будто мы погибли. Лэйн — хороший парень. Он тоже попал к «правдоискателям» по юности и глупости. Не могла я допустить, чтоб он пострадал вместе со всеми.
— Коварная женщина, а? — улыбается Хавок, но мне совершенно не хочется шутить.
— Надо проветриться, — бросаю отрывисто, поднимаюсь с места и выскакиваю на крыльцо.
Снаружи начинается снегопад, поднимается ветер. К ночи непременно завьюжит.
Через некоторое время слышу стук двери, и рядом оказывается Хавок.
— Появилось желание сжечь нас обоих?
Даже не удостаиваю его ответом.
— Я бы не удивился. Я тоже здорово психанул, когда она во всём призналась, — вздыхает, пытаясь закурить снова, но ветер гасит сигарету трижды, и Жан прекращает попытки. — Много чего ей наговорил, пытался порвать с ней. Потом простил, конечно.
— Мне сложнее. Я её не люблю.
— Она могла не приезжать сюда, и ты бы никогда не узнал правды.
— Лучше бы не знал. Я не смогу простить её. Да и тебя тоже, поскольку ты сейчас не осуждаешь её, а гордишься ею.
— Благородный поступок, неблагородные методы. Что поделать, Огненный. Мы с тобой тоже не ангелы. Сколько за нами ошибок числится, посчитаешь? Ты просто злишься, что она видела вас в ту ночь. Но, если подумать, в этом ведь нет ничего ужасного.
— Лучше замолчи. Правда, ни слова больше, Жан!
— Разве ты стыдишься своих чувств к нему?
— Я не буду это обсуждать ни с тобой, ни с кем другим. Тема закрыта. Уезжайте и забудем сегодняшний день, как дурной сон.
Молчит недолго, потом тихо произносит:
— Стальной сильно изменился. Я ему предлагал приехать, но он отказался. Пытается делать вид, будто живёт обычной жизнью, но у него плохо получается. Только мучает себя. Но, как и ты, он очень упрям. Не захотел ничего обсуждать. Прошу, поезжай в Ризенбул! Поговорите друг с другом! Мы с Синтией желаем вам обоим только самого…
Резко разворачиваюсь, хватаю моего незваного «доброжелателя» за отворот пальто, цежу в лицо:
— Никто из вас никогда не будет говорить со мной об этом, ясно? А теперь проваливай. Быстро. А я постараюсь забыть, что вы оба приезжали сегодня.
Хавок отрывает мои руки и уходит в дом. Через пару минут выходит вместе с женой. Игнорирую обоих.
— Прощай, Огненный!
Не отвечаю ничего, отвернувшись.
Через минуту слышу скрипучие удаляющиеся шаги по снегу. Сажусь на крыльцо, закрываю лицо руками и долго жду, прежде чем снова подняться на ноги и взглянуть в небо.
Никто не видит, только птицы. Впрочем, на что тут смотреть? Просто падающий снег тает, превращаясь в капли воды на моих щеках, и они одна за другой скатываются вниз.