Где деньги, мародер?

— Лебовский, вы в своем уме? — Ларошев упер руки в бока. Я подавил смешок. — Я все-таки целый декан историко-филологического факультета. А почему вы спрашиваете?

— Просто у нас с ребятами сегодня зашел разговор про эту историю, — начал импровизировать я. — И мы поспорили, нет ли на этих монетах проклятия или чего-то подобного. Насколько я понял, Пепеляев их отчеканил как некий символ сибирской государственности, но вышло у него…

— Проклятия? — Ларошев нахмурился и задумчиво потер лоб. — Вообще это многое бы объяснило, конечно…

— Что именно? — спросил я, когда понял, что Ларошев не собирается продолжать.

— Многие события, Лебовский, — отчеканил декан. — Только сейчас неподходящее время об этом разговаривать, вот что. Это беседа на несколько часов, а тебе уже по-хорошему через часа четыре надо проснуться, привести себя в порядок и готовиться к выступлению и новым знакомствам. Я готов об этом поговорить, но завтра. После собрания.

Я кивнул и взялся за ручку двери. На самом деле, спать мне не хотелось, но Ларошев был в чем-то прав. Завтра ответственный день, и если я буду выглядеть как похмельный опоссум, то вряд ли кто-то из толстосумов отнесется ко мне серьезно.

— Владимир Гаевич, вы меня собираетесь до кровати провожать? — спросил я, обнаружив, что декан тоже собирается войти.

— Разумеется! — ответил он. — За такими, как ты, нужен глаз да глаз!

«Да, мамочка!» — подумал я и послушно поплелся в комнату.

Я лежал под одеялом и пялился в темный потолок. Сна, как обычно в ситуациях «обязательно выспаться перед важным событием!» — ни в одном глазу. Когда тихонько скрипнула дверь, я сначала даже не напрягся. Подумал, что наверное это вернулся Витек. Укутался одеялом поплотнее, потому что как-то прохладнее стало, от сквозняка, видимо.

Интересно, что это за тихое позвякивание? Витек надел на ноги колокольчики? Я открыл глаза и понял, что это был не Витек. В центре комнаты кружилась Талтуга. С развевающимися волосами, окутанная бледным свечением. А по стенам уже начали метаться знакомые семь теней.

— Я просто сплю, — прошептал я. Не сводя глаз с завораживающего танца девушки. Страшно или тревожно мне не было. Честно говоря, после твари, сожравшей Синклера, танец шаманки с тенями — это совершенно невинное зрелище.

— Он приходить, — сказала Талтуга и опустила руки. Тени на стенах замерли. Волосы продолжали развеваться, будто снизу на них дул поток холодного ветра. — Он искать тебя. Но он еще не знать, кто ты.

— Все понятно объяснила, да, — я усмехнулся.

— Ты трогать золото, он тебя почувствовать, — сказала Талтуга, не обращая на мои слова никакого внимания. — Они лететь сюда. Я не сказать, что это ты.

— Матонин летит сюда на цеппелине? — спросил я.

— И тот, другой, черный, — сказала она. — Но они не знать, кого ищут.

— А что не так с золотом? — я попытался приподняться на локте, но не смог пошевелиться. Наверное, все-таки сон.

— Кровавый металл, — сказала Талтуга. — Нельзя трогать. Только в короне можно.

— Безумный Юрий нашел сына императрицы, и теперь они вместе что-то затеяли? — спросил я.

— Безумный Юрий… — задумчиво повторила Талтуга.

— Так что мне делать? — спросил я. — Убить их обоих?

— Ты пока не смочь, — сказала Талтуга. — Я набросить на тебя тень, они не видеть. Пока ты не трогать золото.

— Юрий меня не узнает? — черт бы побрал эту манеру выражаться! Кажется, она отлично знает русский язык, а коверкает только намеренно. И вообще непонятно, что ей за дело до всей этой истории.

— Мне есть дело, — сказада Талтуга. — Не трогать золото. Как только ты трогать, они видеть. Тень умрет.

Свечение начало угасать. Тени поблекли. Волосы Талтуги улеглись обратно на плечи. Она притопнула ногой, снова раздалось мелодичное позвякивание колокольчиков. Я провалился в темноту.

— Лебовский, просыпайся! — Ларошев бесцеремонно тряс меня за плечо. — Пора вставать! В душ, на завтрак и на собрание! Что у тебя есть из одежды? Только этот костюм?

Я с трудом разлепил глаза и посмотрел как мой суматошный декан критично разглядывает мою одежду, развешанную на стуле.

— Это ужасно! — сказал он. — Надо заняться твоим гардеробом!

— Но меня вполне устраивает этот костюм, — пробурчал я, выбираясь из-под одеяла. — Мне его Ярослав Львович подобрал.

— Впрочем, сегодня он как раз подойдет, — продолжал Ларошев спор с самим собой. — Произвести впечатление умного, но бедного мальчика. Если они сочтут тебя слишком обеспеченным…

— В душ вы тоже со мной пойдете? — спросил я, натягивая халат, который мне в числе прочего белья выдала кастелянша.

— Подожду здесь, — Ларошев критично осмотрел стул, поддернул брючины идеально отглаженного кремового костюма и сел. — Поторапливайся, Лебовский!

Витек и третий сосед в комнату так и не возвращались. Либо ушли до того, как Ларошев меня разбудил. Я кинул на плечо полотенце и пошел к лестнице. Душ на три десятка леек был в подвале. Горячую воду здесь подавали с семи до девяти утра и с семи до девяти же вечера. Все остальное время помыться было тоже можно, но только холодной. Я оттирался жесткой мочалкой и грубым почти хозяйтсвенным мылом до скрипа кожи. Ощущение было такое, что этот дурацкий запах бомжового пальто и мусорной Ушайки, въелся в ноздри и все равно не торопится меня покидать. Ночью я ополоснулся по-быстрому, особенно под ледяными струями не понежишься, зато сейчас я остервенело намяливал каждый кусочек своей кожи. А запах как будто становился острее. И всколыхнул ночные воспоминания. Того как черные пальцы утаскивают Синклера за шею. Хруст костей. Вопли. Сиплый голос бомжа.

Надеюсь, все это того стоило. И монеты эти будут стоить баснословных денег…

Поняв, что я скоро начну сдирать мочалкой кожу, я выключил воду, вытерся насухо, натянул халат и поднялся наверх.

Нда, картина маслом… Ларошев вовсе не сидел на том же стуле, где я его оставил. Он стоял перед столом и задумчиво разглядывал лежащую на нем глиняную копию Золотого Соболя.

— Откуда это у тебя? — спросил он, не успел я переступить порог.