Где деньги, мародер?

Глава 3. Подземелье и магия

Лестница оказалась узкой, не очень длинной, и вела в довольно широкий подвальный коридор. Сводчатые кирпичные стены и потолок, освещение… Ну, вроде электрическое. Тусклое, подрагивающее. Такое впечатление, что за молочным стеклом скрыты горящие свечи. Хотя как-то непрактично. Может, это газовые рожки так выглядят?

Интересно, почему я вообще так увлеченно разглядываю кирпичную кладку и светильники, хотя вообще-то должен бы волноваться. Вроде как Леннон ведет меня на самое важное испытание в этой реальности.

Магия… Кажется, я так до сих пор и не принял для себя реальность этой штуки. Вроде уже и видел, как она работает, и на себе ощущал эффекты, но почему-то никак не могу пока что относиться к этой теме всерьез. Дробовик — это серьезно, а вот файер-бол — это что-то из книжек для задротов. Какое-то идиотское противоречие.

Я посмотрел на спину шагавшего впереди меня Леннона. Как он сказал, его зовут, кстати? Илья, а фамилию я пропустил мимо ушей, как информацию несущественную.

— Слушай, Илья, — говорю. — А ты тоже маг и чародей?

— Что значит «тоже»? — не оборачиваясь, ответил Леннон. — Это про тебя как раз пока ничего неизвестно.

— Прости, я как-то не так выразился, — говорю. — Просто для меня это все слегка странно.

— Ты точно из Питера приехал? — вот теперь Леннон повернулся и странно на меня посмотрел.

— У меня семья была… ммм… — начал я на ходу сочинять отмазку. Что-то я опять разболтался. Атмосфера Томска какая-то более располагающая после Новониколаевска, где, кажется, каждый встречный тебя сожрать готов?

— Старонуллы? — неожиданно понимающе спросил Леннон. — Я думал, такие только в дремучей глубинке сохранились.

— Увы, не только, — сокрушенно сказал я. Фиг знает, на что я только что подписался.

— О, всегда хотел спросить! — Леннон оживился. — А правда, что у вас дочерей отцы трахают, а сыновей — матери?

— Слушай, Леннон, а не слишком ли ты любопытный? — спросил я.

Тот остановился и резко повернулся.

— Как ты меня назвал? — угрожающе спросил он, складывая вместе указательные пальцы.

— Извини, случайно вырвалось, — говорю. Да что такое вообще со мной?! Соберись, Лебовский, ты не на прогулку в ЦПКИО вышел! — Илья, конечно же.

— А перед этим какое было слово? — спросил Леннон. Уже с меньшей угрозой в голосе. По ходу, он вообще не любитель наезжать и решать проблемы силовыми методами. Знаю немало таких парней. Они иногда наезжают и даж в драку кидаются, не потому что самим хочется, а потому что ноблесс оближ, положение обязывает. Можно, конечно, дальше его позадирать, но пока мне все-таки лучше прижать хвост. Он прав, я всего лишь абитура.

— Леннон, — отвечаю.

— И что это такое? — Леннон нахмурил брови. Похоже, Битлз в этой реальности тоже не существовали. Ну или во всяком случае в Сибири о них не знают.

— Это такой музыкант, — говорю. — Песни поет. Ты на него немного похож, вот я и запомнил тебя под таким прозвищем.

— А… — Леннон, кажется, потерял к разговору интерес. — Опять мы тормозим. Соловейка нас придушит за опоздание.

Он ускорился, даже почти побежал. А я подумал, что, кажется, просто пытаюсь оттянуть важный момент, поэтому следующий вопрос я задавать не стал, хотя он крутился на языке, конечно.

Коридор повернул направо. Вообще мы так долго шли, что кажется, этот подвал уже где-то за пределами университета. Несколько раз мы проходили мимо темных дверных проемов. Несколько раз на стенах попадались не очень понятные надписи из букв и цифр. Какой-то технический туннель, наверное.

Потом мы свернули в один из темных поворотов, но прошли буквально три шага. До металлической двери.

— Сольвейг Павловна? — Леннон приоткрыл дверь. — Я привел Лебовского…

— И почему тогда он до сих пор не в моем кресле? — раздался изнутри капризный женский голос.

— Входи, — Леннон посторонился, пропуская меня вперед. Комната была похожа на средневековую камеру пыток, какой ее показывают во всяких музеях. Кирпичные стены, грубо и как попало сколоченная мебель, в стенах и потолке — крючья и скобы, непонятные металлические штуки, расставленные и разложенные в разных местах.

— Я думала, ты выше, — сказала Соловейка. И теперь я понял, почему ее так называют. Она была лилипуткой. Уменьшенная копия человека. И голос такой, немного кукольный или мультяшный. Но если не считать… эээ… миниатюрности, то во всем остальном она выглядела весьма эффектно. Глаза были необычные. Прозрачные, очень светлые, бледно-голубые. В полумраке казалось, что они светятся. А волосы она небрежно завязала узлом на затылке. Одета Соловейка была в какое-то платье, но рассмотреть его было сложно, потому что большей частью оно было скрыто под кожаным фартуком. Как у палача, да.

— Ну и что ты здесь топчешься, очкарик? — сказала Соловейка, обращаясь к Леннону. — Выметайся. Вернешься через два часа.

— Сольвейг Павловна, — укоризненно протянул Леннон. — Я все-таки его наставник…

— Ты меня будешь учить делать мою работу? — Соловейка ловко забралась на стул перед пультом, похожим на тот, который я видел на станции в Новониколаевске. Но этот был побольше. — Почему ты все еще здесь?

Леннон бросил на меня косой взгляд и вышел за дверь. Соловейка молчала, крутила какие-то рукоятки и щелкала какими-то переключателями. Про меня она, кажется, забыла. Вряд ли, конечно, но вид сделала именно такой.

Я потоптался на месте и кашлянул.

— Ты все еще одет? — спросила она, не глядя в мою сторону. — Одежду долой. Всю. Раздевайся и ложись на стол.

До магических проверок дело дошло далеко не сразу. Сначала Соловейка меня измеряла. Все на свете параметры, начиная от роста и заканчивая длиной мизинцев на ногах. Это бы даже могло восприниматься игриво в какой-то мере, если бы не ее равнодушный и отрешенный вид. Интересно, зачем это делается? Униформа тут вроде как состоит из жилетки и шапочки, и я бы не сказал, что они как-то подогнаны по фигуре. Но спрашивать пока не стал. Не мешать же человеку во время его работы…

— Одевайся и садись на кресло, — бросила Соловейка, что-то сосредоточенно записывая в журнал.