Страница 7 из 12
– Придется перепекать все семь, – говорит Элли.
Я складываю руки на груди.
– Похоже на то.
– Это займет несколько часов, – говорит она.
– Да уж.
– Но мы должны. Другого варианта нет.
Повисает тишина. Тяжелое, многозначительное молчание.
И как будто нас пронзает одна и та же мысль, в одно и то же время.
Я искоса бросаю взгляд на Элли, а она уже поглядывает на меня.
– Или… есть? – лукаво спрашивает она.
Я смотрю на то, что осталось от испорченной выпечки, взвешивая все варианты. – Если мы отрежем пожеванные кусочки…
– И разровняем меренгу…
– Положим облизанные в духовку, чтобы они высохли…
– Вы что, мать вашу, с ума сошли?
Я оборачиваюсь и вижу Марти, стоящего в проходе за нами. Он все слышал, и он в шоке. Элли пытается прикрыть нас. Но у нее плохо получается.
– Марти! Когда ты приехал? Мы не собирались делать ничего плохого.
Операции под прикрытием явно не для нее.
– Ничего плохого? – передразнивает он, входя в комнату. – А как насчет закрытия кофейни чертовым департаментом здравоохранения? Например, за то, что кормим людей пирогами с собачьей слюной – ты что, совсем сдурела?
– Это была просто мысль, – клянется Элли, начиная смеяться.
– Минутная слабость, – говорю я, поддерживая ее.
– Мы просто очень устали и…
– И слишком долго пробыли на этой кухне. – Он указывает на дверь. – Пошли вон, оба.
Когда мы не двигаемся, он идет за метлой.
– Давай-давай!
Элли хватает свой рюкзак, и я веду ее к задней двери, в то время как Марти бросается на нас, как на паразитов.
На тротуар капает дождь – легкая, противная дымка. Краем глаза я вижу, как Элли натягивает капюшон, но мой взгляд остается устремленным вперед. Если твои глаза направлены на человека, которого ты охраняешь, ты все делаешь неправильно.
Я обращаю внимание на тех, кто находится на улице, читая язык их тел, – пешеходы по дороге на работу, бездомный на углу, я не отхожу далеко от Элли, держа ее в пределах досягаемости, сканируя местность слева направо на предмет потенциальных угроз или любого, кто по глупости решит подойти слишком близко. Это как вторая натура.
– Тебе нужно уже бежать в школу?
– Еще нет. Это последняя неделя, так что у меня первый и второй уроки факультативы.
Не глядя на телефон, я пишу Томми, что отвезу Элли в школу – он должен встретить нас там.
Дождь усиливается, в сером небе вспыхивает молния.
– Есть какое-то конкретное место, куда ты хочешь пойти?
Я не хочу, чтобы она промокла и заболела.
– Я знаю одно место. – Ее маленькая ручка хватает меня за запястье. – Пошли.
К тому времени, как мы проходим через каменную арку Метрополитен-музея, уже льет как из ведра, вода стекает по ступенькам сотнями маленьких ручейков. В фойе с мраморным полом тепло и сухо. Элли стряхивает воду со своей толстовки и отжимает длинные, разноцветные волосы, и я улавливаю ее запах. В нем сладкий персик, флердоранж и дождь.
– Моя мама часто приводила сюда меня с Оливией.
Я тянусь за кошельком, но Элли показывает студенческий билет и протягивает два ваучера билетеру.
– У меня гостевые абонементы, – говорит она, – утреннее посещение для студентов.
Я никогда не был в музее – во всяком случае, не в качестве посетителя. Королевская семья посетила больше музейных мероприятий и гала-концертов, чем я могу сосчитать, но мое внимание было приковано не к экспонатам. Я иду рядом с Элли из одной похожей на пещеру комнаты в другую, и она болтает без умолку, как будто ее рот не может оставаться без движения ни секунды.
– Ты всегда хотел быть телохранителем?
– Нет, – бурчу я.
– Кем ты хотел быть?
– Хотел делать то, в чем я хорош.
Она наклоняет голову и смотрит на меня.
– Как вышло, что ты стал телохранителем Николаса?
– Я служил в армии. У меня это хорошо получалось – меня отобрали для специальной стажировки.
– Типа Джеймс Бонд, морской котик, да?
– Что-то вроде того, да.
Элли качает головой, когда думает. Ее золотистые волосы сейчас высыхают, и на них появляется мягкая волна. Она останавливается перед египетской экспозицией, свет, отраженный от саркофага, отбрасывает на ее черты теплые тени.
– Ты убивал кого-нибудь, когда служил в армии?
Я осторожен со своим ответом.
– Какая там поправка в вашей Конституции защищает людей от показаний против себя?
– Пятая.
Я киваю.
– Я ей воспользуюсь. Это окончательный ответ.
Она моргает своими длинными светлыми ресницами, глядя на меня.
– Значит, да. Черт, Логан, ты как крутой убийца.
Я фыркаю.
– Я этого не говорил.
– Ты и «нет» не сказал.
Через несколько шагов она добавляет:
– Я не думаю, что могла бы убить человека.
– Ты бы удивилась, узнав, на что ты способна в определенных ситуациях.
– Если бы ты кого-то убил… тебе было бы плохо?
Я провожу языком по внутренней стороне щеки и отвечаю честно, не заботясь о том, как это прозвучит:
– Нет. Я бы не чувствовал себя плохо. Некоторых людей нужно убивать, Элли.
Я открываю для нее дверь, и она что-то напевает себе под нос, проходя внутрь – в выставочный зал моды со слабым освещением и соблазнительными красными стенами.
– А как насчет темной одежды? – спрашивает она, когда мы идем по коридору. – Это что-то вроде обязательного дресс-кода, которому вас учат в школе телохранителей?
Я смотрю на нее сверху вниз.
– Ты задаешь много вопросов.
– Мне нравится все знать. – Она пожимает плечами. – Я общительный человек. Так что там с одеждой?
Я тереблю пальцем темно-синий галстук на шее – тот самый, который, насколько я помню, ей нравится.
– У рыцарей есть доспехи; у нас темная одежда. Мы должны смешаться с толпой.
– Невозможно! Ты слишком горяч, чтобы слиться с толпой.
Я сдерживаю улыбку. Она кокетливая маленькая штучка – дерзкая; она не умеет скрывать свои чувства и не стала бы, даже если бы умела. Если бы Элли была старше, если бы мы были другими людьми, я бы всерьез задумался о том, чтобы пофлиртовать в ответ. Мне нравится возвращать то, что я получаю.
Из любопытства я спрашиваю:
– Кем ты хочешь быть, когда окончишь школу?
Она вздыхает долго и глубоко.
– Это вопрос на миллион долларов, да? – Она мотает головой взад-вперед. – Если я хочу материальной устойчивости, мне следует пойти в финансы. Стать крутым аналитиком. Я хорошо разбираюсь в цифрах, а бизнесу всегда будут нужны аудиторы.
Я открываю для нее дверь в следующий зал.
– Звучит так, как будто сейчас будет «но».
Ее губы расплываются в улыбке.
– Ноооооо, финансы – это ведь не про меня.
– А что же про тебя, Элли Хэммонд?
– Я хочу быть психологом. Разговаривать с людьми, помогать им справляться с их проблемами. Я думаю, что это сделало бы меня счастливой.
Что-то сжимается у меня в груди, когда я смотрю на нее – на эту добрую девушку. Я хочу, чтобы у нее все получилось, она заслуживает быть счастливой.
Элли останавливается и поворачивается к экспозиции прямо перед ней. Это кровать с балдахином на четырех столбиках, богато украшенная и занавешенная замысловатой, отделанной золотом тканью королевского синего и фиолетового цветов. Она читает описание с таблички на стене.
– Постель Его Величества короля Реджинальда Второго и Королевы Маргариты Анастасии Весско. Это родители королевы Леноры, верно?
– Да.
Она снова смотрит на кровать и тоскливо вздыхает.
– Ух ты. Не могу себе представить, что можно жить так каждый день. Слуги, замки и короны – насколько это волшебно? – Она указывает на роскошную кровать. – Королева Ленора вполне могла быть зачата на этой кровати, прямо здесь!
Я вздрагиваю при этой мысли.
– Давай не будем об этом говорить.
Элли смеется – звук странный, словно мерцающий. Когда мы переходим к следующему экспонату, она спрашивает: