1999

– Да, Оленька. Это не из салона – это из жизни, о которой сегодня вспоминать не будем. Лучше скажи, а у тебя веснушки бывают? – отвечал ей наш сиделец, мягко касаясь милой щёчки проектировщицы.

– Бывают, – лукаво улыбалась она.

С другой стороны Влад кормил шоколадкой Аглаю, но с вариациями. Как только брюнетка пыталась укусить плитку, так Влад тут же отдёргивал руку.

– Ну, вот зачем ты меня дра-а-знишь?! Хочу-у сладенького… – как бы сердясь говорила Аглая.

– Слаще шоколада только поцелуи, – улыбался ей Влад.

– Да неужели?

Я повернулся к Наташе и взял её за руку.

– Я слушаю вас, – серьёзным тоном проговорила она.

– Это хорошо, что ты слушаешь меня. Мне есть что сказать, – загадочно прошептал я.

В это момент бухгалтерша не выдержала и засмеялась корпоративным смехом, то есть раскатисто и громко. Я не ждал этого, но всё же поддержал её в таком вот радостном начинании.

– Чё вы ржёте? – повернулся к нам Славка.

– Он мне руку и сердце предложил, – ответила сквозь смех Наташа.

– Ну а ты? – спросила Оля.

– Я всё испортила. Как всегда.

– Нет, Наташа. Я хотел спросить, можешь ли ты шпагат делать. Потому что я женюсь только на той, кто шпагатом владеет и отдельной жилплощадью, – высказал я свои самые потаённые мысли.

– А серьёзно? Кто из всех здесь присутствующих дам может ноги раздвигать, как Алина Кабаева? В спортивном смысле, конечно же, без глупостей всяких? – заинтересовался Славка.

– Нет, по-спортивному тут вряд ли кто умеет, – хихикнула Аглая.

– Да ну вас к чёрту! – плюнула в темноту Наташа и попыталась сделать треклятое упражнение.

Ей это почти удалось, но она упала в траву и порвала колготки.

– Вот видишь, что ты натворил. Так и останешься холостым, Беспяткин, – печально сообщила она мне.

Мы все снова сели на скамьи и разлили бухло по стаканчикам. Выпили и доели шоколадку. Сыр и укроп оставили на остатки.

В это время голова светловолосой Наденьки соскользнула под стол и сама она туда же отправилась. Мы сообща достали её обмякшее тело и попытались правильно усадить. Но не тут-то было. Наденька только бессмысленно улыбалась и булькала ртом, готовясь к невинной рвоте. Пришлось нам с Наташей вести её к фонтану.

Там у круглого резервуара, обрамлённого мраморным камнем, мы умыли делопроизводителя холодной водой. Для этого пришлось отгонять руками баклажки и упаковки от чипсов. Вот ещё при СССР здесь плавали золотые рыбки, а нынче всякий пластиковый мусор. Вот вам и вся демократия, граждане, весь ваш рынок и патриотизм.

Как-то после всех этих омовений и прогрессирующей слабости тела и духа Наденьки мне вдруг захотелось сделать что-то доброе и полезное.

– Наташа, давай отправим её домой. К чему эти мучения? – предложил я.

– Ты прав, Беспяткин. Сейчас такси вызовем, – согласилась бухгалтерша, доставая телефон.

Наденька же, сидя на холодном мраморе и поддерживаемая мною, вдруг уныло запела какую-то грустную песенку про ежа с дыркой. Это было печальное зрелище и депрессирующий звук. И он продолжался до появления такси.

Пока мы волокли Наденьку к дороге, воздух вдруг сделался неожиданно холодным и влажным. Даже сверчки во тьме замерли, как по команде. И только неподалёку, возле ДК, из чьей-то машины невнятно бухала басами современная эстрада. Откуда-то из глубин ада ко мне пришла унизительная икота.

После того, как мы загрузили Наденьку в машину, я настоял на том, чтобы Наташа поехала с ней.

– Я таксистов знаю. Им деньги надо апосля отдавать, когда на место доставят. А эта ваша молодуха в другом мире сейчас, береги коллегу, ик… – сказал я Наташе и поцеловал её в щёку.

Та моргнула своими накладными ресницами и обречённо впилась мне в губы, словно на призывном пункте. Поцелуй был крепок и искренен, но мне не понравился. Мне вообще всё не понравилось с той минуты, как Наташа порвала колготки и до того мгновения, когда такси, фыркнув, понеслось по пустынным улицам моего города.

И поэтому я решил вернуться на дачу. Там из машин басы не бухают и в речке баклажки не плавают. Там есть холодильник со жратвой и пиво на утро. А ещё в берёзовых ветвях поёт соловей и возле мостков квакают жабы.

Шпагат

Мещер высадил меня у калитки и, получив деньги, умчался, словно за ним погнались местные кикиморы с нечистыми намерениями. Зато мне в этом свежем воздухе и дышалось легко и хотелось многого. Но для начала я зашёл в домик, достал початую бутылку чачи и глотнул из неё. Запах тархуна кружил мне голову и я, захлопнув холодильник, вышел на крыльцо.

Да, соловей ещё не пел, но жабы в Сосновке уже квакали. На полу лежало одинокое яблоко и волшебно светилось, словно пародируя луну. Я поднял его, потёр о рукав и с хрустом сожрал, словно это была последняя еда на Земле. Потом я увидел соседку по даче, одиноко курившую на своём крыльце. Я махнул ей рукой. Огонёк сигареты приветливо помаячил мне в ответ.

Ну, а уж потом я расслабленно и неторопливо пошёл к мосткам. Мне внезапно захотелось забраться в лодку, отплыть на середину речки и, бросив якорь, растянуться на брезенте. А далее можно спокойно смотреть звёздное кино, пока ссать не захочется. Это вот, друзья мои, лучше всяких медитаций и дурацких релаксов из Интернета.

Я прошёл по скрипучим доскам к краю мостушки и странным образом принялся отвязывать лодку. Не спрашивайте, почему странным образом. Я и сам не знаю почему.

Да, вот так. Одной ногой я стоял на носу лодки, а второй на крайней доске. И когда узел был развязан, я заметил, что зазор между неподвижной пристанью и движимой лодкой вдруг стремительно увеличился. И ещё я увидел себя в качестве связующего элемента между этими противоречивыми предметами.

Тут же я почувствовал острую боль в паху и увидел, как ноги мои делали то, что в художественной гимнастике называют… Ну, вы уже поняли о чём я.

Нет, не это хотел я увидеть в тихой спокойной воде. Не такое отражение. Луну – да, хотел; звёзды-стекляшки – тоже да. Но вот свою рожу с разбитой бровью и круглыми совиными глазами и перекошенный от боли рот – ну ни в какие ворота… И ещё это хихиканье на мостках. Весёлый такой женский смех тихий. Я почти догадался, кто там хихикал.

Через мгновенье вода тёмная примет меня, дорогого гостя в мятой одежде. И ночь волшебная будет нелепа и испорчена. А ведь как утром светило солнце и свистели разные там птицы в зарослях тёрна! Как же светило, как же свистели…

Ну и пусть так, пусть… Зато погружаясь в реку, я услышал, как смех на мостушке прекратился и доски заскрипели под торопливыми шагами того, кто спешил мне на помощь.