Хижина

Зуйко перенес снайперскую винтовку по приказу командира, настроил прицел и стал наблюдать за спокойствием израненного города. Он чувствовал в душе легкую мятежность, предчувствовал, что вскоре произойдет что-то плохое. И это чувство отвлекало его от бдительного дозора. Зуйко не гадал, что произойдет, он задавал себе лишь один вопрос: «Где же это случится?» Время от времени он отвлекался на Травника. Замечал, как тот доставал из рюкзака аптечку, что-то говорил, шептал, наклонялся к девушке снова и снова.

Алесь пальцами коснулся тонкой шеи Марины и ощутил слабый пульс. Тогда он неаккуратно стал рыться в медицинском чемоданчике. Недостаточно много было в этой прямоугольной белой коробке с красным крестом. Парень вел себя растерянно и неумело. Откинув инструменты для оказания хирургической помощи, Алесь доставал лекарства. Он читал названия препаратов, перекладывая таблетки и бутылочки в сторону. В конце концов, он взял коричневую маленькую бутылочку аммиака и кусочек ваты. Затем открутил крышку флакона с прозрачной жидкостью и резким запахом. Немного промочил вату и поднес ее к носу девушки в надежде, что это поможет. Через секунду она открыла свои карие глаза, они заметались в разные стороны. Марина не понимала, что с ней происходит. Перед ней сидел улыбчивый светлый парень в военной серой униформе, на которую был наброшен черный плащ. Алесь счастливо смотрел на ее восстановление, а также радовался тому, что у него все получилось. Девушка подняла голову, пыль с ее длинных прямых волос разлетелась, заиграла вокруг головы. Марина осмотрелась. В страшном, раненном помещении она увидела бесчувственный брошенный взгляд солдата Зуйко. Затем испуганно взглянула на рядового Травника и быстро обняла его. Находясь в недолгих объятиях, Алесь почувствовал себя настоящим в этом мире, по-настоящему живым. Тепло охватило его тело, радость окутала его голову. Он снова вернулся к любовным ощущениям. Но Марина, придя в чуть более трезвые чувства, убрала свои руки от парня, оттеснила его.

– Вы вернулись…вы спасете их! – с восторгом воскликнула девушка.

Алесь удивленно посмотрел в ее темные глаза, отбросил вату и спросил:

– Что?

– Как что…?! – она отпустила восторженный взгляд и таинственно посмотрела вниз. – Картины! Нужно спасти все эти важные для искусства картины. Взгляните на них. Вот полотно Алисейко…а вот, знаменитый портрет мальчика – «Несчастливый человек», Бавжевич…

Девушка, поддавшись шоку войны, не умолкала. Она говорила про все картины, перебирала кучу произведений, пытаясь доказать их важность, значение каждой из них.

Алесь спокойно смотрел на Марину и мимо провожал ее напористые слова. Он наслаждался вспыхнувшими чувствами к ней, он думал только о своем.

– Я должен обработать твои раны, царапины. – заботливо, сказал Алесь, а после, не сдерживая любопытства, добавил: – Ты меня не узнаешь? – прошептал он, боясь услышать неправильный ответ.

– Обязательно нужно взять с собой также эти полотна: «Дети», «Настоящее волшебство», «Поле одуванчиков» и вот эти… – продолжала перекладывать художественные работы энергичная Марина.

Алесь взял ее за руку и подвинул к себе.

– Ты меня не узнаешь? – тихим голосом снова спросил парень и отпустил ее мягкие руки. – Да, прости, ты не можешь меня узнать…вот я глупец… Прости! Сейчас я должен обработать раны!

– Что? – не разобрав слов, удивилась девушка.

Ее отпустило непроизвольное состояние страха и она сказала:

– Что вы шепчете!? Я очень рада, что вы здесь…война что, уже закончилась? – с переливами в голосе говорила она.

Зуйко, подчас их разговоров, с интересом слушал незнакомку, оборачивался к ней.

На первом этаже по-прежнему оставалось трое солдат. Когда же капитан Котляров спустился к ним, то Огурцов продолжал внимательно следить за периметром. По виду юного солдата было видно, что он уже находился в усталом состоянии, но все же выполнял приказ. А Мельник, как услышал топанье командира, отбросил сигарету и быстро вскочил со стула. Леонид, с виноватым лицом, переглянулся с капитаном и торопливо отошел от лейтенанта. Шел так быстро, что низ плаща развивался в холодном воздухе. Встал справа, у крайнего окна, и, с легким настроением, он взялся нести дозор. К Котлярову поспешил лейтенант.

– Капитан!? – обратился Седов к старшему по званию, ровно встал перед ним, как стержень, отдавая честь.

– Лейтенант?! – ответил Котляров.

– Что с гражданским? – полюбопытствовал Седов, ослабив тело.

– Девушка, возможно работник картинной галереи. Без сознания. Сейчас рядовой Травник старается вернуть ее к жизни.

– Вы доверяете ему? – с опаской в голосе, решительно спросил Седов.

– С чего вдруг такие вопросы, лейтенант? Вы его в чем-то подозреваете? Доверяю, как и всем тем, кто здесь. – с уверенностью в голосе ответил командир и сразу же, на секунду, засомневался в каждом из своих солдат.

Так как Котляров тесно не знал каждого из них, он почувствовал какую-то настороженность. В его распоряжении солдаты поступили не слишком давно и то, что неспроста Седов завел такой разговор, его пугало. Но Котляров не хотел рушить команду, поселить сомнение в себе и в солдатах своего отряда, поэтому он намеренно отрицал что-то подобное. Седов продолжил:

– Я его ни в чем не подозреваю. Просто…он какой-то темный, странный. Вы его давно знаете? Не понравился он мне, когда мы вместе шли к этому зданию. Он точно, военврач?

– В личном деле написано, что военврач! Знаю я его не меньше, чем всех вас. Лично? Нет! Скажу тебе так, я в долгу у его отца, обещал ему, что присмотрю за его сыном. – задумчиво, рассуждал командир. – Давай, прекращай эти предположения! Замени Огурцова, пусть рядовой отдохнет. Скоро выступаем. – храбро произнес он и посмотрел на часы.

– Слушаюсь, капитан. – произнес лейтенант и с недовольным чувством поправил автомат.

Вспыльчивый Седов больше не произносил свои мысли вслух. В военное время он всегда ответственно выполнял устав и не шел на дерзкие дискуссии со старшим по званию. Но внутри себя он быстро загорался, как спичка, и медленно тушил свои внутренние порывы. Не называя конкретных причин капитану о недоверии к рядовому Травнику, Седов все равно продолжал крутить в своей голове подобные мысли. Словно внутренний голос загрязнял его отношение к Алесю, шептал ненужные мысли и слова.

Седов сменил Огурцова на карауле.

Скромный солдат Огурцов с легкостью припал к стене, а затем сел на стул. Сейчас в его голове не хватало сил на дурные мысли о войне, он приятно наслаждался отдыхом. Иван снял с себя черный плащ, затем опустил рюкзак, но оставил на ремне автомат и снова набросил на себя плащ. Открытая часть его головы озябла от холодного воздуха, что доносился из окна при дозоре. Розовые оттенки лица, из-за смуглой кожи, были не слишком выразительны, а неширокий нос посапывал. Юноша достал из рюкзака банку консервы гречневой каши с мясом. Открыл ее. Вытянул армейский нож, что крепился на нижней части правой ноги. И, будто не замечая капитана, он голодно и жадно съедал консервированный продукт. А Котляров молча, с жалостью, посматривал на худого беззащитного мальчишку Ивана. Капитан не мешал ему, чуть подальше отошел, позволив солдату хоть на несколько минут не отвлечься от войны.

Рядовой Мельник, расположившись в нескольких шагах от командира, с уважением разделял доброе дело Котлярова. С хорошим настроением он отвел взгляд от Огурцова, а затем вспомнил своего младшего сына и тут же загрустил.

И в это время, неожиданно для всех, раздался грохот. Глухие взрывы объединили два этажа. Они доносились издалека – загремел горизонт в пылающем огне и крови. Линия фронта оживилась, давая понять всему отряду Котлярова, что все только начинается. Капитан и лейтенант ждали этого, ведь шум сражений указывал на продолжение их военной операции.

За окнами картинной галереи, по-прежнему, не было видно вражеских солдат. Но раз за разом что-то грохотало и пугало молодых солдат. С первыми взрывами Зуйко взглянул в прицел снайперской винтовки. Словно муравьи, вдали мелькали серые каски солдат. Черный песок подбрасывало вверх, горящие искры летели следом. Вот о чем его предупреждало плохое предчувствие.