Как быть нормальным

И вот он вновь стоял перед дверьми подъезда с витражным остеклением, который был ему бесконечно знаком, набрал по памяти код от домофона, поднялся на третий этаж и нажал на звонок. За дверью послушались приближающиеся шаги и мужской голос.

– Привет, Борис! Алиса почти готова, надевает свитер. ― дверь открыл Кирилл. Он всегда был приветлив и вежлив с Грайворонским, прекрасно осознавая, какое место занимает. У Бориса даже при всем желании не получалось ненавидеть его ― Кирилл ни разу не был замешан в чем-то отрицательном или постыдном, что жена, что дочь отзывались о нем исключительно положительно. Беглый психоаналитический анализ при периодических встречах тоже не выявил каких-либо отклонений. Так что Грайворонский воспринимал его просто как данность жизни, отдавая себе отчет, что все могло быть гораздо хуже.

– Привет, Кирилл. Как здоровье Алисы? – Борис машинально пожал протянутую ему руку. У Грайворонского никогда не получалось отвечать Кириллу на той же дружелюбной ноте, как бы он не старался. А Кирилла, казалось, это нисколько не тревожило – он всегда отвечал ослепительной улыбкой на любую колючую фразу. Он являлся ходячим воплощением физического и ментального благополучия: высокий, красивый, белокурый, подтянутый, всегда дружелюбный и открытый, с хорошей родословной и высокооплачиваемой работой. Если бы все люди были такими, то Грайворонский давно остался бы без работы.

– У нее уже практически все прошло. Температуры нет. Чувствует себя хорошо, играет. Остались немного сопельки, но так, остаточные явления.

– А где Марианна?

– Марианна сегодня отдыхает.

– В смысле «отдыхает»? От чего она успела устать?

– Она целыми днями сидела с болеющим ребенком, так сегодня она пошла немного проветриться. Ушла менее часа назад.

– То есть не могла подождать, чтобы передать мне Алису лично? Я пришел вовремя.

– У нее же тоже планы есть. Да и в чем проблема? Девочка же не осталась одна.

– Ладно.

– Как твои дела, Борис? Как практика?

– Все в порядке, Кирилл, спасибо.

– Если честно, никогда не понимал, зачем люди ходят к психотерапевту.

– Что же, тогда можно сказать, что ты счастливый человек.

– Думаю, что так оно и есть. А то, что это говорит, дипломированный психолог делает это заявление еще более правомерным.

– Человеку не нужен психолог, чтобы правомерно подтвердить, что человек счастлив.

– Папа, привет! – в дверях показалась Алиса. Девочка с двумя заплетенными косичками и рюкзачком через плечо смотрела на отца своими большущими голубыми глазами снизу вверх.

– Привет, Лисюнь! – Борис присел и поцеловал дочь. Ее носик действительно был еще немного красным, но выглядела она вполне здоровой.

– Ты завтра отвезешь ее в садик? – спросил Кирилл на прощание.

– Да, как обычно – Грайворонский взял дочь за руку, и они вместе зашагали по ступенькам вниз.

– Пока, Алисонька!

– Пока, Кирилл! – попрощалась девочка уже с пролета ниже.

Отец и дочь дошли до машины. Грайворонский усадил ребенка в детское кресло после чего протянул ей подарок – новую куклу, которую ему впервые пришлось выбирать без чьих-либо подсказок, разве что консультанта в магазине, который упомянул, что это сейчас самая популярная игрушка среди девочек дошкольного возраста. Сам Грайворонский скептически относился к куклам, поскольку предпочитал игрушки, которые развивали мышление или фантазию ребенка, но в этот раз пришлось выбрать самый простой вариант.

– Спасибо, такая у меня уже есть, Кирилл подарил, ― девочка с улыбкой приняла подарок.

– Ну отлично, будут близняшки. Сможешь выбрать какая из них будет злобной, – Борис пытался скрыть досаду за шуткой, которая вряд ли подходила для пятилетних.

– Почему какая-то из них должна быть злобной? Почему они обе не могут быть хорошими?

– Вообще, конечно, могут, Лисюнь. Пусть обе будут хорошими.

– Вот у нас в садике есть близнецы, Саша и Маша.

– Их родители явно не страдают от недостатка фантазии.

– Почему?

– Извини, просто мысли вслух. Так что там с Сашей и Машей?

– Они близняшки. Правда Маша – девочка, а Саша – мальчик. Но они все равно очень сильно похожи. Разве что у них одежда разная. Не будет же Маша ходить в мальчиковой одежде.

– Само собой.

– Так они оба добрые. Маша мне разрешает играть с ее игрушками, а Саша, мне его игрушки не интересны, он отдает мне свои конфеты иногда, так как ему запрещают много есть сладкого.

– А тебе разрешают?

– Мама мне тоже не разрешает, но, когда Саша приносит мне конфету, я всегда ее беру. Потому что он хороший, и потому что мне нравятся конфеты.

– Лисюнь, маму тоже надо слушать, она же не будет тебе рекомендовать плохое. Поэтому, когда в следующий раз Саша будет предлагать тебе конфету вежливо откажись или, чтобы он не обижался, отдай кому-нибудь еще, кому родители не запрещают есть сладкое. Умение отказывать мальчикам тебе еще пригодится в жизни.

– Почему?

– Потому что мальчики не всегда будут давать тебе конфеты просто так.

– А что им от меня будет нужно? Сейчас вот мальчишки не играют с нами.

– Потом начнут.

Грайворонский терпеть не мог выражения «Вырастешь – поймешь», и всячески старался его избегать в беседах с дочерью. Потому что истины, если их вовремя не донести отчетливо и понятно, никогда не запомнятся, и не пригодятся в последующем. В принципе, это же работает и со взрослыми.

– Что-нибудь хочешь послушать, пока едем? Что тебе сейчас нравится?

– Мне нравятся песни из сказки про мальчика-волшебника.

– Гарри Поттера?

– Кого?

– Что за мальчик-волшебник?

– Это мультик про мальчика, который попадает в волшебную страну с зачарованным лесом, и помогает другим героям с их проблемами.

– Похоже на мою жизнь, ― задумчиво произнес вслух Грайворонский, выруливая на оживленное шоссе.

– Почему? Ты тоже был мальчиком-волшебником?

– Нет, Лисюнь, волшебником я никогда не был. К сожалению. Было бы намного проще. Так, песен про зачарованный лес у меня нет. Агата Кристи вряд ли тебе понравится, хотя…

– Кто?

– А так, музыкальная группа раньше была одна. Давай посмотрим, что играет по радио.

– Давай.

Грайворонский принялся переключать радиостанции, но ничего подходящего не находил. Поп-хиты, джаз, новостные дайджесты и скучнейшие диалоги. В конце концов он наткнулся на детское радио с песенками из старых советских мультфильмов.

– Ты знаешь эти песни, Алис? Мне родители ставили их в детстве.

– Да, слышала, ― ответила девочка без особого энтузиазма.

– Оставить или поискать еще что-нибудь?

– Можно оставить.

Из динамиков заиграли Бременские музыканты, Грайворонский сосредоточился на дороге, а его дочь, вполуха слушала песню, наблюдая в окне за вереницей уличных огней.

Через полчаса они добрались до места. Квартира Грайворонского располагалась в ближайшем замкадье – маленькая двухкомнатная квартира в старом пятиэтажном доме, площадью ровно в два раза меньше, чем та, из которой пришлось уехать. Убранство было спартанским, только все необходимое, что нужно для жизни. Из излишеств можно было выделить только акустическую гитару, висевшую на стене, артефакт из творческой юности, но Грайворонский к ней практически не прикасался, разве только для того, чтобы протереть пыль раз в месяц. На фоне остальной квартиры только маленькая спальня выделялась своим уютом – именно она и предназначалась для визитов дочери. В ней были и зеркальце, и красивые занавески, покрывальца и подушки, в углу аккуратно были расставлены игрушки, которые Алиса оставляла после своих визитов. После того, как Борис отвозил дочь в садик на следующий день, то не трогал ничего в комнате, сохраняя внутри маленький беспорядок, что оставляла Алиса, просто ради того, чтобы как-нибудь вечером открыть дверь в спальню, и посмотреть на нее без какой-либо цели или смысла. Только в вечер накануне следующего приезда дочери он готовил комнату для постоялицы: прибирался, менял белье на кроватке, аккуратно собирал игрушки.