Тафгай.

Заводская столовая, я вам скажу – это особое место любого предприятия. Так как во время смены особенно по цехам не погуляешь, каждый стоит по семь часов в своем рабочем уголке, и только здесь происходит настоящее единение пролетариев. Можно и с барышнями парой слов перекинуться, да и с мужиками разные деловые вопросы порешать, чтобы заработать лишнюю копеечку.

А какие страсти здесь порой разыгрываются, в театр ходить не надо. Кто в долг просит, кто дефицитные конфеты предлагает, кто хвастается обновкой, а уж слухи - кто с кем, где и когда, разносятся быстрее, чем в сети интернет. И если голодная толпа бурлит возбуждённо у раздачи, доказывая, что за мной занимали, то сытая расслабленно сидит за столиками и спичками в зубах ковыряет.

- Да, бл…ь, хорошо! – Заулыбался раскрасневшийся Данилыч, проглотив тарелку борща и пюре с котлетами. – Иван, может, ты навестишь Ольгу Борисовну. А то волнуется женщина, второй день, как голодная кошка мимо нас бегает.

- Да, - тяжело вздохнул Казимир, - политинформацию проводить на сухо – это не то.

- Не тот эффект! – Поддакнул ему политически подкованный коллега. – Как боль за весь мировой пролетариат прочувствовать, когда закусывать-то и нечего? И с врачихой опять-таки неудобно получается. Она же ждёт.

- Спелись? – Хмыкнул я. – А у меня может быть настроение на полшестого, что тогда? Конец дружбе? В общем так, я взял пачку чая, если хотите - можете чифирнуть. А с Ольгой Борисовной я поговорю, чтоб она не расстраивалась, но потом.

- Уже поели?! – Вклинился с подносом в разговор физорг Самсонов. – Тогда освобождай сиденье. Ванюша, а ты погодь. Пошептаться бы.

Данилыч с Петровичем грустно поплелись с грязной посудой к окошку в перегородке, которое заглядывало напрямик в моечную комнату.

- Мужики, у меня в тумбочке, чай и тушёнка, - сказал я им вслед.

Физорг же разложил на столе целую портянку из бумаги, что была расчерчена по линейке снизу доверху и справа налево. И в каждом прямоугольнике как курица лапой было что-то мелко нацарапано. Олег Палыч за два укуса умял пирожок с яйцом, что-то помычал, кивая на свои иероглифы. И лишь когда чай помог отправить остатки непрожёванной пищи в пищевод я разобрал, чего он от меня хочет.

- Сегодня волейбол, - прокашлялся Палыч. – Нужен ещё один игрок для команды. Ты как?

- Силовую подачу могу выполнить, - пожал я плечами. – Над сеткой играю в принципе сносно.

- Вот это нам больше всего и надо – сильная подача и игра с сеткой! – Заулыбался он. – Молодец, записываю. В воскресенье турнир по теннису. Тоже играть не кому, - пожаловался физорг.

- Я не знаю, играл пару раз на грунте. Тут ведь, наверное, придётся в зале ракеткой махать. А какой от паркета отскок, Бог его ведает, - я развёл руки в стороны.

- Причём здесь паркет и грунт? – Возмутился Самсонов. – На столе играть будем, тут главное знать какой отскок от стола. Теннис-то отстольный, темнота!

- А? – У внутренне улыбнулся. – Если отстольный, то записывай, я после силовых тренировок всегда за стол вставал, полезно для реакции. Но против КМСа, как в гирях, не потяну.

- Н-да-а, - задумался на несколько секунд физорг. – За заводоуправление играет мастер спорта, а за конструкторское бюро – КМС. Эх, всё равно играть некому, записываю. А в баскетбол играешь?

- Если только под кольцом потолкаться, врезать кому-нибудь. Рукам меткости не хватает, - признался я.

- Записываю. Тоже играть некому. Народ спивается, почти у всех - руки трясутся! Жаль, что ты на коньках не стоишь, за хоккей-то в зачёт «Спартакиады» больше всего очков дают. А так молодец выручил, - Самсонов протянул мне ладонь для рукопожатия.

- Кто сказал, что не стою? – Я чуть не подпрыгнул на стуле. – Вот в хоккей я как раз и играю по-настоящему, а в остальном так - полулюбитель.

***

На «политинформацию» в наш заводской кружок по интересам я пришёл с большим опозданием. Мужики уже чифирнули и вновь общались на разные философские темы. О смысле жизни, о загадках египетских пирамид, о Бермудском треугольнике и светлом будущем, которое, возможно, не за горами.

- Что там Самсонов тебе наплёл? – Развалился, как барин на поломанном кресле Казимир Петрович.

- Да много разного, - ответил я с грустинкой в глазах. – В профкоме хотят борьбу устроить против разведённых мужиков. Налог обещают ввести новый - за разведённость.

- Враньё, - махнул рукой Данилыч, которому как человеку женатому - было пофиг.

- Ага, как тридцать процентов вычтут из зарплаты, потом не делай вид, что не слышал, - я обречённо махнул рукой и потянулся к заварнику. – Осталось что глотнуть?

- Как тридцать! Не имеют такого морального права! – Заголосил Казимир. – Я законодательство от корки и до корки! Наизусть!

- Бесполезно, - я подмолодил заварку водой из тёплого чайника и налил себе в стакан напиток чайного цвета. – Если успеешь до конца месяца расписаться с кем-нибудь, то наоборот десять процентов доплатят. Тут уже весь завод гудит. Спешить надо Петрович, иначе даже страшненьких разберут. Останется одна бл..ь Марухина, что тогда делать будешь?

- Я так это дело не оставлю! – Взвыл Казимир и рванулся, надо полагать, в профком.

Не знаю, что ответили Казимиру в профкоме, но остаток первой смены мужик бегал весь зелёный. Несколько раз останавливался около меня, но поговорить о чем-то важном не решался. И где-то за час до конца, когда я, смахнув стружку и прибрав рабочее место, уже листал книжку, учебник «Новой истории», из нашей заводской библиотеки, Казимир Петрович пошёл на серьёзный разговор.

- В профкоме сказали - так нам разведённым и надо, - тяжело выдохнул он. – Может, ты подсобишь? Ну, это, сам знаешь, что. У тебя опыт большой в таких делах.

- Есть одна женщина порядочная, серьёзная, - с ленцой кивнул я. – Но в таком виде я тебя представить ей не могу.

- В каком таком? – Казимир растерянно посмотрел на свою, замызганную масляными пятнами, робу.

- Нужно побриться, подстричься, - я стал загибать пальцы. – И не мелочись, сделай стрижку модельную, а не полубокс какой-нибудь. Костюм купи новенький. Ботинки почисти. Возьми два билета на вечерний субботний сеанс. Но есть одно главное условие. Говорить? – Спросил я, посмотрев по сторонам.

- Какое условие? – Тоже зашептал Петрович.

- Нужна будет психическая атака, - я чуть-чуть помолчал, чтобы мои слова были восприняты максимально серьезно. – Когда после киношки в комнату её к себе приведёшь, прямо с порога, жёстко нагибаешь буквой «г», и тут уж так отодрать постарайся, чтоб в глазах потемнело. И после этого проживёте долго и счастливо. Будешь у неё, как сыр в масле кататься.

- Боязно что-то, - промямлил Казимир.

- А кому в этой жизни легко, Казимир Петрович, - вздохнул облегчённо я.