Страница 6 из 9
Князь помолчал немного и продолжил:
– Чернявый Юрий на лико, татарскую мову знает, представишь его мурзой Юсупом, сыном Ибрагима, друга твоего отчима.
– А коль не поверят мне, отче?
– Отдай ему перстень аркара Исатая, пущай его на перст наденет. Блеснет мурза Юсуп как бы ненароком им при встрече с Афонькой, тот и поверит, знает боярин таким драгоценностям цену. Ибрагим-то названым братом Филиппа Пашкова был. Стало быть, названые они братья с Афанасием Филипповичем. И Тишка, холоп Афони, тоже помнит, как парубок татарский утопающего Фильку в отрочестве спас. Вот и сведешь Юсупа с Пашковым. Пущай при нем и останется. Возвращаться ему в свой мир никак нельзя, убьют его кровники. Но и в этом мире шила в мешке тоже не утаить. Прознает степь, что мурза Юсуп объявился, тут-то вороги у него и появятся. Царевич Алей, сын убитого Ибрагимом Кучум-хана, пошлет убийц, вот тут-то ты, Ваня, и пригодишься. Будь, пока не освоится, ему верной подмогою.
В оконце заглянул лучик солнца. Гостомысл нежно погладил по голове своего любимца и, поднявшись с лавки, грустно произнес:
– Пора мне, Ванюша, рассвет брезжит. Коль понадоблюсь, вспомни про колокольчик без била, который у Никития возьмешь на время. Им позвони, я и явлюсь к тобе, но токмо звони, когда нужда приспеет.
С этими словами ведун отошел в сторону, и образ его растворился.
А Иван, проснувшись, присел на лавке.
– Отче, ну что же так мало был со мной. Почто так быстро рассвет наступил, – вздохнул он с досадой.
***
Крым.
Дворец хана.
Хан строго посмотрел на склонившегося в поклоне своего визиря.
– Недоимки у нас по торговле солью, почтенный. Тьма хипл скопилась в амбарах, жалуются наши торговцы, спрос упал. От того и в казну прибыль не поступает.
– Господин, московиты, что являются главными закупщиками, сократили число обозов. Наших купцов в диком поле казацкие шайки разоряют. Царь Михаил от них открещивается: «Мол, не мои это людишки. Неподвластные они мне».
– А обозы с зерном за службу верную шлет им лукавый, – усмехнулся Гирей.
– Вот-вот, великий хан, хитрит московский царь, – продолжил, выждав паузу, визирь. – Но не в этом беда, господин, беда в том, что московиты в Сибирское ханство дорогу проведали, а там соленых озер множество. Если не упредим их, на веки вечные урусы соль у нас брать перестанут. Стало известно, что боярин Пашков с отрядом стрельцов в триста сабель в Сибирь пошел. А еще с ним казаков сотня и охочих людишек душ двести. Повели, великий хан, четыре джагуна3 ногайцев в Сибирь послать.
– У тебя есть на примете такой отряд?
– Да, великий хан, есть. Это воины, что из Дербента осенью пришли. Рвутся они в поход, засиделись в Адисе4**. Да и жалование им нечем платить, пускай они сами себя покормят.
– Согласен, – перебирая четки, вздохнул Джанибек Гирей. – Но не мало ли воинов ты хочешь послать?
– Достаточно, великий хан, чтоб разогнать обоз урусов. На Дунае неспокойно, не можем мы дать им в подмогу янычар. Каждый воин на счету. Не окрепли мы еще после битвы под Молодью, сильно большой урон понесли от князя Воротынского.
Сибирь.
Яна, показав рукой на небольшое стадо косуль, приглушенно обратилась к сыну:
– Ну-ка, Емелька, стрельни-ка одну, на привале мяска свежего отведаем.
Антип потянулся было к прикладу своей пищали, но атаманша его упредила, положив свою ладонь на кисть отставного десятника.
– Пущай Емельян попытает удачи, а ты, Антипушка, с саней сойди да под узды лошадку нашу возьми, а то рванет ненароком животина, выстрела испужавшись.
Антип спрыгнул с саней и, прикрываясь крупом лошади, повел ее в поводу. Емелька вскинул ствол и, слегка прицелившись, спустил кремневый курок своего мушкета. Грянул выстрел.
Лошадь дернулась, но Антип, удержав ее, успокоил, погладив рукой по морде. Дым рассеялся, и только белые попки косуль, отдаляясь, засверкали по полю.
– Видно, Емелька, стрелок из тебя, как из навоза пуля, – усмехнулся Антип, разглядывая опустевшее поле.
Но стадо косуль почему-то развернулось и вновь понеслось на путников. Антип подбежал к саням, крикнув Яне: «Держи вожжи!» – и, схватив свою пищаль, подготовил ее к выстрелу. Стадо приближалось, десятник приложил тлеющий трут к пороховой ложе пищали.
– Татары! Не стреляй! – закричала Яна, но Антип уже выстрелил.
Самец, бежавший первым, рухнул в снег, остальное стадо, взяв чуть в сторону, перемахнуло через санный след.
На горизонте виднелся конный отряд в десять сабель.
– Заряжай, Емелька, – крикнул десятник пасынку и сам стал протирать шомполом ствол своей не остывшей еще пищали.
Яна вытащила из сена кольчугу и кинула сыну:
– Надевай.
Сама же, достав утятницу, укрылась за корзиной со скарбом. Страха не было. Люди, привыкшие жить в условиях постоянной опасности, готовились принять бой.
Всадники приближались, охватывая полумесяцем одинокую санную упряжку. Выдвигаясь со стороны восходящего солнца, они, пустив коней шагом и изредка показывая ногайками в сторону путников, о чем-то гоготали меж собой.
– Емелька, погоди-ка чуток, пока я не выстрелю, и бей опосля меня першего всадника по левую руку, – жуя соломинку, указал пасынку Антип, – я же пальну крайнего по правую руку.
– А ты, моя любушка, – улыбнувшись Яне, посоветовал, – лупи опосля нас сечкой по коням в середку. Снег нынче мокрый, вязкий, в галоп кони не пойдут по целине, так что успеем перезарядить. Главное – при повторном заряжании посчитайте до двадцати, чтоб все угольки в стволах потухли, а то заряжать начнешь, а ствол в руках и разорвет. Спешка нужна только при ловле блох, а тут, в огненном бое, степенность соблюдать надобно.
– А може, мимо проедут? – стуча от возбуждения зубами, шмыгнул Емелька.
– Ага, жди Петра до утра. Эти-то точно наши гости, – и, желая успокоить парубка, Антип толкнул его в плечо. – Тут я басен вспомнил, про гостей незваных. Пришли мурзы к царю-батюшке и просят: измени поговорку «Незваный гость хуже татарина», а то обижаются подданные твои. Царь подумал и издал указ – поговорку изменить и говорить отныне иначе: «Незваный гость лучше татарина!»
Емелька, перестав стучать зубами, рассмеялся:
– Так что в лоб, что по лбу, все едино.
Всадники остановились. Двое из середки, ткнув пятками в бока, отделились от десятка и так же степенно направились к саням. Один нагнулся над убитой косулей и, подняв за заднюю ногу, уложил ее впереди себя поперек седла.
– А ну! Не балуй! – крикнул Антип, выходя с пищалью из-за возка со скарбом.
– А то шо? – раздалось в ответ.
– Братцы! – опустив ствол оружия и срываясь на фальцет, крикнул отставной десятник.
– Кому братцы, а кому разъезд боярина Пашкова! – раздалось в ответ.
Но Архип, уже отложив пищаль на пожитки в санях, сняв тулуп и ударив шапкой оземь, ринулся по снегу к казаку, сидевшему верхом с косулей.
– Губа, едрит твою налево! И Ак Байтал под тобой! Ах вы, старые пердуны! Живы, безобразники!
И, обернувшись к Емельке, сотник улыбнулся:
– Опусти пищаль, казачки это, свои. И конь, про которого я давеча сказывал тобе, тоже тут.
Глава 6
Сибирь. Урман. Изба Никития.
Уж седьмицу проживал в Никитиной избе Юрка. Общаясь со старцем, он постепенно вживался в новый образ. Теперь он мурза Юсуп, сын мурзы Ибрагима, который когда-то зарезал Кучум хана, и был побратимом с Истомой (Филиппом) Пашковым.
Мурза есть царевич, а царевич свою родословную должен знать до двенадцатого колена. Вот и корпел мурза Юсуп, заучивая имена, даты и прошлое своих родственников. А Никитий пестовал его, каждый раз требуя повторить какой-нибудь эпизод из жизни своих родственников.
3
Джагун – сотня воинов.
4
** Адис – ныне Темрюк.