Калейдоскоп

Так просто обвинять во всем этом Андрея, но ведь он и правда ни к чему не принуждал Даниля, не угрожал ему, и тем более не заставлял лгать. Такое ощущение, что он вообще в любой момент был готов к тому, что все развалится, и этот осознанный фатализм порой даже пугал Даниля, особенно на фоне того, что останавливаться при всем этом Андрей явно не собирался. На самом деле, выход у Даниля имелся. Он вообще есть всегда, просто желание жить без лишних проблем, да и просто желание жить, это так естественно, так близко и знакомо. Не отказываться от этого, это вполне адекватное проявление здорового человеческого эгоизма и страха перемен.

Даниль все сидел на крыльце, переводя взгляд с одного гаснущего окна на другое, и понимал, что совсем не хочет идти домой, где его никто не ждет. Может, пойти в Центр, поработать, но над чем? Тупо понаблюдать, как дроны в боксе разбирают вещи визитеров или поковыряться в настройках системы безопасности? Любой процесс здесь был настолько автоматизирован, что не требовал особого вмешательства со стороны человека после запуска.

Сейчас это здорово мешало. Данилю хотелось заняться чем-то максимально рутинным и отупляющее монотонным, чтобы разогнать мысли, сосредоточившись на процессе. В голову ничего не шло, кроме набившего оскомину самокопания. Это превратилось в целую игру, придумывать, что он мог сделать иначе, что он сделает иначе прямо сейчас, и как от этого изменится его будущее. Каким оно станет светлым и безоблачным, цельным и спокойным.

Перед ним разворачивались целые новые реальности, где он рассказывал Ландыш правду, и она принимала его таким, какой он есть. Где они с Андреем прекращали охоту на визитеров, или необходимость в ней отпадала сама собой, и это не приводило ни к каким ужасным последствиям. У этих реальностей имелась одна общая, определяющая черта. Ради их достижения, ему приходилось только мечтать, ничего не делая. Но игра оставалась игрой. Как там цитировал кого-то Андрей? «Фантазия – ценная вещь, но нельзя ей давать дорогу внутрь. Только вовне, только вовне.» Даниль с сомнением хмыкнул и рывком поднялся с крыльца.

Резкое движение и пиво ударили в голову, слегка поведя его в сторону, но он устоял и, нагнувшись, сгреб все бутылки в опустевшую упаковку. Пройдя пару шагов, забросил ее в мусоросборник возле двери и повернулся спиной к стене Центра, символично отворачиваясь от сегодняшнего дня, от тяжелых мыслей и разочарования.

Еще несколько секунд Даниль постоял в нерешительности, просто так, не думая ни о чем, плюнул в траву и, развернувшись, резко зашагал в сторону дома. Уже на пороге, прежде чем открыть дверь, обернулся, посмотрев на засыпающий Поселок. Пусть спят, пусть будут спокойны, как всегда, когда кто-то другой принимает решения. В конце концов, они не виноваты, что у них отобрали это право, в очередной раз, но под другим предлогом. А может, слишком виноваты, черт его разберет, потому что это так удобно. Когда-нибудь это аукнется им с Андреем, и они расплатятся за все. Но, не сегодня. Даниль толкнул дверь и шагнул в черный проем.

4. Сейчас. Ирина.

– Бомбардировка Иршвана, в общей сложности, продолжалась трое суток. Силы противовоздушной обороны города оказались укомплектованы меньше чем на тридцать процентов, так как большую часть войсковых соединений и техники в рамках операции «Нойер» спешно перебросили на особо сложные участки растянувшегося на тысячу километров Третьего Западного фронта. Вкупе с отсутствием тренировок по эвакуации и ночной светомаскировке, а также с общей неготовностью населения к началу военных действий непосредственно на территории государства, это привело к ужасающим последствиям. Количество погибших к концу третьего дня бомбардировок составило восемьдесят пять тысяч человек, раненых двести тысяч. Более точное число пострадавших установить невозможно из-за низкой культуры хранения данных в этот период истории. Бомбардировка также разрушила в среднем каждые девять из десяти построек в черте города, что привело к массовому бегству жителей Иршвана в соседние кантоны ввиду неминуемого голода и наступавших холодов…» Слушай, Люд, с меня хватит на сегодня, наверное. Сплошные фронты, потери, отступления, высоты и штабы, – Ирина потерла глаза кончиками пальцев, слегка массируя их, и свернула настольный интерфейс, повернувшись к своей напарнице, сидевшей за соседним столом. – Я надеялась, у Хозяев с этим получше было, чем у нас, а тут…

– Ой, хорош! Никогда такого не было, и вот опять! Ир, этим событиям минимум несколько тысяч лет. В это же время люди друг в друга копьями тыкали и из луков стреляли. Я не помню, изобрели тогда уже луки? Или все еще камнями и палками обходились? У меня с историей проблемы.

Коллега Ирины вытянулась на своем кресле и смачно потянулась, отчего легкое летнее платье белого цвета крайне откровенно облепило ее статную фигурку, на которую заглядывался не один холостяк Поселка. Да и не только холостяки, отчего Люда слыла вертихвосткой, отчасти благодаря слухам, запущенным теми женщинами, которые считали ее потенциальной соперницей, а отчасти из-за того, что действительно успела в свое время наворотить дел на любовном фронте.

В последнее время она не прилагала к этому никаких усилий, что слабо влияло на уже приобретенную славу, хватило прошлых заслуг, и еще как. Но Людмилу все это не особо беспокоило, как в начале, так и сейчас. Все, что она делала, делала легко, от души и с полной самоотдачей, будь то созидание, разрушение, работа или лень, в зависимости от того, куда указывала стрелка ее внутреннего компаса. Эх, годы молодые. Ирине, в ее какие-то тридцать с хвостиком странно было так думать, особенно в Долине, где возрастные изменения перестали быть проблемой, но в последнее время ей самой хотелось больше спокойствия, чем авантюр и экспериментов.

Волей-неволей, вся их жизнь после Раскола сама стала одной большой авантюрой, на фоне которой приземленные страсти в определенной мере поблекли. Возможно, дело в пресловутом времени, которое вроде как лечит. Слишком мало его прошло пока что, по крайней мере, недостаточно. Хотя, это слишком субъективно. Кто-то жаждал спокойствия и изо всех сил его добивался, или наоборот, не прилагал никаких усилий, чтобы ощутить его. Некоторые, как Люда, поначалу наоборот пускались во все тяжкие, компенсируя этим полученный стресс, и очень долго приходили в норму, успокаиваясь и переставая бросаться из крайности в крайность.

Собственно, это стало одной из причин взять Люду в напарницы. Всем казалось, что так за ней будет проще приглядывать, о чем ее как-то после очередного Совета тихонько попросил Андрей, которого, в свою очередь, попросила Антонина. Да, сначала это походило на обязанность, но постепенно Ирина почувствовала, как общение с новой подругой помогло ей самой расслабиться, ощутить себя более живой, даже более здоровой, причем в какой-то степени лучше, чем это сделала техника Поселка, работающая где-то на грани с волшебством. Видимо, в здоровье моральном она нуждалась больше, чем в физическом. И это неудивительно.

– У нас и перед самым Расколом кое-где люди друг в друга копьями тыкали, и из луков стреляли, если уж на то пошло. Да и во время Раскола, если ты не забыла. А у них было вот это все. Странно думать, что до такого уровня развития они тоже шли по трупам.

Ирина широким жестом обвела рукой помещение архива Культурного Центра Поселка, в народе «Библиотеки», выточенное из черного камня, напоминавшего видом обсидиан. Стены его представляли собой цельные конструкции с прямоугольными длинными углублениями от угла до угла, в которых располагались ряды блоков памяти и герметичных контейнеров с бэкапами на местных физических носителях.

Сидели девушки за одним из двадцати длинных столов со встроенными портативными интерфейсами. На столешницах перед ними лежали блоки данных, похожие на короткие черные каменные брусочки прямоугольной формы. На них они переносили уже обработанную информацию после длительного процесса вычитки, правок, бесчисленных проб и ошибок с загрузкой в память Лекторов. Всегда приходилось делать несколько версий, потому что постоянно случались оказии с, как казалось, уже целыми законченными параграфами. Лектор мог принять текст одного, но вдруг, в связке со вторым, общая комбинация данных отторгалась, и тогда им приходилось править каждый параграф отдельно, стыкуя их снова и снова, пока результат не удовлетворял привередливую машину.