Страница 3 из 25
Последние крохи капитала решили использовать как можно лучше – приобрести все необходимое. Гардероб подбирали с таким расчетом, чтобы обеспечить двум джентльменам приличный вид в течение возможно длительного времени – самый лучший, какой смогли. Вышло ох, как дорого, зато надежно: человек в костюме за сто долларов – отличного классического фасона, из английской шерсти – имеет право долго не беспокоиться о своем гардеробе.
Саммерс провел по щекам тыльной стороной ладони и ополоснулся холодной водой.
Если бы Дюк не забыл в такси пакет с двумя костюмами от портного, шестью галстуками от Куппенхеймера и четыре коробки туфель «Балли», получилось бы вполне.
Джейк (теперь у него во рту была зубная щетка) выругался. Он до сих пор не мог вспоминать это свинство спокойно. Правда, благодаря ему у компаньонов все-таки осталось по дюжине новых сорочек, белья, отличных носков «Интерваувен» и один на двоих флакон одеколона «Найз Тен». Это несколько утешало, но…
– Чертов писака, – пробормотал бывший коммерсант. – Богема, якорь тебе в корму!
Но еще хуже, – он промокнул лицо полотенцем, – еще хуже были смутные сомнения, которые вызывала теперь у него вся собственная предыдущая деятельность. Получалось, что даже в рамках закона надувательство – какое-то не то дело. Ну, во всяком случае, не то, чем стоит продолжать заниматься.
Как был, в халате, он прошел в библиотеку, уселся там за письменный стол и уставился в окно.
За окном пел дрозд. Весенний ветер гнал облака-оборванцы.
Джейк Саммерс был, наконец, свободен от Форда. Но что теперь? «У нас с вами ничего не может быть потому, что вы жулик», – подумаешь! Он щелкнул зажигалкой. Дело было не в докторе.
Важные вещи всегда имеют много причин. Всегда. Доктор Бэнкс своим отказом спустила курок, это правда, ну и что с того? Прицел был наведен давно. Когда подписывали контракт с Фордом. Когда отдала концы фабрика фильмов. Когда двое молодых шарлатанов решили перейти на законную деятельность. Когда…
Так, может, и не было дела? Ничего не было, кроме иллюзий? Чепуха. Было оно или его не было – теперь неважно. Важно, чтобы настоящее дело все-таки появилось.
Рассчитывать на компаньона не приходилось. Во-первых, придумывание новых идей всегда было прерогативой и почетной обязанностью Д.Э. Саммерса. А во-вторых, Дюк ударился в писательство. День и ночь он колотил на машинке. А если не колотил, то разглагольствовал.
О любимом деле, которое должно быть у каждого человека. О «формуле счастья по Д.Э. Саммерсу». О головоломке – что все необходимое всегда находится у вас под носом, нужно только уметь его увидеть и использовать. О том, что ничего не бывает случайно и зря. Что даже потеря в такси приобретенного на последние деньги гардероба наверняка имеет свой смысл. Важный смысл. Пока неизвестный двоим джентльменам.
Словом, книга поглотила компаньона. Конечно, Дюк втайне надеется, что она-то как раз и принесет ему и успех, и большие деньги. Разве может быть по-другому, когда человек нашел свое истинное призвание?
Спорить с этим Саммерс не стал.
Дюк родился писателем, это была правда. Нашел свое дело. Что-нибудь из этого будет. Ну, или не будет – с ними, писателями, вечно не слава богу.
В вялом настроении бывший коммерсант прикидывал, что можно придумать.
– Доброе утро, сэр, – вошла с подносом мисс Дэрроу.
Саммерс пробормотал «доброе утро» и взял с подноса газету. Открыл на середине, пробежал глазами рубрику «Требуются». Отодвинул поднос с завтраком и безотлагательно написал два письма, в которых уведомлял, что заинтересован в указанном в объявлении месте корреспондента и редактора (о, господи!) студенческой газеты. Многочисленные «требуется рекламный агент» он пропустил – это было просто опасно. Если пронюхает Форд, то…
Это соображение навело еще на одну мысль. Может быть, он и не знает, чего хочет. Зато он знает, чего не хочет!
Саммерс равнодушно сжевал завтрак, выпил кофе и отправился одеваться. Старые брюки и рубашка – надо же! – помнили еще 1912 год, избиение своего владельца представителями блинвилльской коммерции.
Одевшись, бывший коммерсант вышел из дома. Выгнал из-под навеса авто.
Блестящий «Линкольн», черно-красный, с оранжевыми спицами на белых колесах, свернул с главной дороги, сбавил скорость и, шурша неубранными с осени листьями, подъехал к старой, очень старой лачуге.
«То, что я ищу, – думал Джейк, шагая к сараю, – законно по-настоящему. Не просто в рамках закона, а вообще приличное дело. Полезное. Нужное».
Уведомлять о своем прибытии он не стал. Знал, что несмотря на свою кажущуюся необитаемость дом битком набит старыми кошелками, старыми клячами, старыми кошками, старушенциями – словом, пожилыми леди, которые следят за ним из всех щелей своими подслеповатыми глазами. И миссис Христоподуло, и миссис Палпит, и все три бабки Грацци – словом, блинвилльские сливки в полном составе.
Старые, скисшие сливки.
Он подошел к сараю, нашарил ключ в треснутом цветочном горшке – на полке под самой крышей. Вошел, пригнувшись, в низенькое помещение.
На грубо сколоченных полках стояли бутыли, банки и жестянки. На полу – ящики и коробки. К скипидарному духу свежих досок примешивался запах керосина, масла, старых тряпок, луковиц, чего-то еще – в сарай не входили с самой осени.
Прислонившись к ножке старого верстака с прикрученными тисками и выдолбленной квадратной ямкой для всякой всячины, ожидал своего хозяина топор. Молоток и клещи успели покрыться ржавчиной – еще бы, перезимовали на верстаке!
Дверь со скрипом захлопнулась за спиной бывшего коммерсанта и он, нагнувшись, подпер ее топором – так, чтобы в помещение проникал дневной свет. Надел брезентовые рукавицы.
«Но все-таки об этом не распространяются, – продолжал размышлять он. – Это – дело такого свойства, до которого Генри не дотянется своими загребущими руками даже, если захочет».
Но и этот здравый подход не помог. Потому что таких дел не бывает. Обо всем рано или поздно узнают все, и нет такого дела, до которого не дотянется мистер Форд. Если захочет.
Работа пошла неожиданно хорошо. То, что в дни юности вызывало громы и молнии на голову сына похоронного церемониймейстера, внезапно оказалось простым и понятным. Все эти ребра и шпонки, с которыми он когда-то так мучился, получались теперь вполне… черт возьми, вполне! Стоило лишь обозреть поле деятельности и прикинуть, как и что. Он работал уже четыре дня, и все удивлялся, что за двадцать лет руки не забыли. Саммерс вытер пот и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Протер олифой края крышки гроба. Примерил кант.
Никакие воспоминания не тревожили его. Человеку работающему вообще-то не до воспоминаний.
– Добрый день, мистер Саммерс, – произнес вдруг знакомый холодноватый голос.
Рубанок споткнулся и застрял на ровном месте.
– Здравствуйте, доктор, – отозвался бывший коммерсант. – Что, бабуле не лучше?
Доктор Бэнкс отошла от двери в сарай, поняв, что заслоняет ему свет.
– Миссис Смит не помнит своего возраста, – сказала она после некоторого молчания. – Полагаю, ей не меньше восьмидесяти. В этом возрасте трудно переносить потери. Она была очень привязана к мужу.
Теперь молчал он. Доктор стояла и смотрела.
– Не знаю, – она переложила саквояж из одной руки в другую, – не знаю, что вам сказать, мистер Саммерс, но…
– Да не надо мне ничего говорить.
– Простите, но вы уверены? – сама доктор, судя по тону, уверена не была. – Нет-нет, вы, безусловно, делаете хорошее дело, только… Я хочу сказать, город не так велик, чтобы… обеспечить вам заработок.
Бывший коммерсант молча строгал гроб. В Блинвилле было три похоронных конторы и пять плотницких мастерских.
– У миссис Смит ничего нет, – неохотно произнес он. – Случайно разговорились в лавке. Я, собственно, хотел только выразить соболезнования. Ну, и узнал, что расходы на похороны ей не по карману. Вы что, считаете меня скотиной до такой степени, чтобы взять ее жалкие крохи, что ли?