Надежда умирает последней

Пассажиры других карет, вероятно, не способные похвастаться высоким происхождением своего отца, молча поглядывали в сторону капризной аристократки и мечтали поскорее проскочить этот чёртов пост. Ганц гладил «жену» по плечам и просил успокоиться. Ленитина заметно раздражалась с каждой минутой промедления.

Когда путь был освобождён и коляску, потерявшую колесо, убрали на обочину, капитан поста приказал первым пропустить экипаж капризной аристократки. Гвардейцы даже подорожную не спросили – настолько им надоел звонкий голос «дочери барона де Бельгарда», что они предпочли с нею не связываться.

Глава 12. Солнце в доме де Сентон

Карета, несущая Ганца и Ленитину к Ребону, мерно катилась по просёлочной дороге, поднимая клубы мелкой пыли. Пейзаж за окном последние два часа не менялся, но молодые люди особенно не смотрели по сторонам. Вспоминая, как им удавалось проскочить каждый пост, жених и невеста откровенно веселились.

– «Я слишком высокородна, чтобы отвечать на Ваши вопросы!» – процитировала себя Ленитина, и пара снова прыснула со смеху.

– Удивительно, и ведь у гвардии не возникло даже толики сомнений в том, что ты – дочь барона де Бельгарда!

– Не в обиду тебе будет сказано, мой милый, но солдат не учат думать. Их учат подчиняться приказам, – ответила девушка. – Поэтому я рассудила, что они не станут препятствовать особе, которая обращает на себя слишком много внимания и требует дороги с видом, не терпящим возражений.

– Конечно, беглая девица скорее прикинулась бы мещанкой или блаженной, – согласился Ганц. – Как тебе в голову пришла идея играть капризулю голубых кровей?

– Сама не знаю, по наитию, – пожала плечами Сентон. – Наверное, наслушалась баек о том, какие аристократы напыщенные и как их не любят выходцы из третьего сословия.

Фон Баркет придвинулся ближе к невесте и взял её ручку в свои ладони.

– Как бы там ни было, Жизнь моя, главное, что мы прошли все патрули благополучно. И что нам помогло: солдатская муштра, которая помешала им разглядеть в тебе беглянку, или сословные предрассудки – уже не важно. Важно, что на горизонте – Ребон! Мы скоро будем дома!

Ленитина нежно улыбнулась в ответ. Молодой человек пересел на сиденье рядом с невестой и поинтересовался с видом заговорщика, снизив голос до полушёпота:

– Мадемуазель, Вам известно, как сильно я Вас люблю?

– Мадемуазель догадывается, – лукаво прищурившись, ответила Сентон.

Ганц притянул невесту к себе за талию и крепко поцеловал. Голова Ленитины закружилась. Не размыкая объятий, немец навалился на спинку сиденья и блаженно заулыбался, девушка положила голову ему на плечо.

– Скоро приедем. Осталось совсем немного, – прошептал фон Баркет. – Как обрадуются твои родители и Мишель!

– О да, я так по ним соскучилась!

– А потом мы отметим твой день рождения и устроим пышную свадьбу!

– Свадьбу… – повторила слова жениха девушка и почувствовала, как приятная дрожь пробежала по её телу.

За этим словом для юной девицы крылось слишком много неизведанного, о чём старшие пансионерки иногда перешёптывались по вечерам.

– Я очень этого жду, Лени…

– Я тоже, Ганц…

Фон Баркет наклонил голову и, взглянув на невесту, сказал:

– Но судя по подорожной, ты уже моя жена!

– О да, целые сутки, – картинно округлив глаза, подтвердила Ленитина.

Молодые люди снова рассмеялись.

– Спасибо той очаровательной девчушке с рыжими локонами за то, что она сделала для нас.

– Фантина просто волшебница, – согласилась Сентон. – Если бы не её связи в городе, ты никогда не получил бы подорожную на чужое имя, а к матери Мадлон никогда бы не приехал губернатор Жориньяка.

– Откуда у неё такие возможности?

– О, она из очень древнего рода… – ответила Ленитина. – Очень богатого и влиятельного… Говорят, её родители в родстве с Лотарингскими принцами. Но сама Фантина эту тему всегда пресекает. Она несколько лет уже как сирота.

Ганц понимающе кивнул.

Карета качнулась, повернула, чтобы обогнуть небольшой пруд, и в полосе заката за окном ясно нарисовалась каменная кладка городской стены Ребона. Жених и невеста прильнули к окошку. Сердца молодых людей радостно забились.

«Мой город, моя колыбель», – подумала Ленитина и закрыла глаза от счастья. В воображении юной мечтательницы исчезали и пыльная дорога, и сбитые колёса кареты, и патрули, оставшиеся позади. Она видела лишь колесницу, запряжённую двумя пегасами, которые несли влюблённую пару к счастью – в город на горизонте…

Мишелю стало легче, и днём он смог спокойно уснуть. Баронесса де Бель Эр облегчённо вздохнула, но всё ещё продолжала хлопотать возле кровати сына. На вечерней заре юноша открыл глаза.

До слуха женщины донеслись странные слова:

– Матушка, я думаю, что Вам пора приготовить ужин на пять персон.

Женщина несколько секунд в изумлении смотрела на сына, сначала посчитав, что он бредит. Но, встретившись с ясным взглядом Мишеля, Анриетта де Сентон поняла, что слова свои молодой человек произнёс в здравом уме.

– Сынок, что ты хочешь сказать? – насторожилась женщина, почувствовав, как ускорило темп материнское сердце.

– Скоро приедут Ганц и Ленитина. Поверьте мне, матушка, я это наверняка знаю.

«Иногда мне кажется, что мой сын – пророк…» – подумала Анриетта и попятилась к двери. Довольно проворно сбежав по лестнице, словно ей не было сорока с хвостиком лет, хозяйка дома вошла в большую гостиную с камином, возле которого грел ноги Бель Эр.

– Антуан! – надрывным шёпотом произнесла женщина, заставив супруга обернуться.

– Что такое, Етта?

– Мишель, – медленно приближаясь к мужу, едва слышно выговорила мадам де Сентон. – Наш мальчик… Он снова говорит странные вещи… Он уверил меня, что скоро здесь будут Ленитина и её жених.

– Так и сказал? – подскочив со скрипучего старого стула, воскликнул хозяин дома. – Что они уже едут?

– Да, он сказал готовить ужин на пятерых, что дети скоро будут здесь! – всплеснула руками Анриетта.

– Мишель никогда не ошибался насчёт сестры,– беря жену за руки, задумчиво проговорил Бель Эр. – Значит, они действительно уже рядом!

Словно в подтверждение слов барона, за окном раздался стук колёс подъезжающей кареты. Супруги кинулись к стеклу. Во двор, громыхая, словно колесница Зевса, въехал огромный экипаж, запряжённый четвёркой каурых лошадей. Кучер ловко затормозил, и через несколько секунд дверца широко распахнулась. Из кареты, придерживая ножны, выпрыгнул Ганц и протянул руку, чтобы помочь выйти спутнице. Из глубины экипажа показалась изящная туфелька и полы голубого платья с серебряным шитьём, покрытого бархатным модестом. Через секунду у порога отчего дома стояла и сама мадемуазель де Сентон.

Родители поспешно покинули гостиную, чтобы встретить дочь. Слёзы радости брызнули из глаз баронессы. Ленитина с восторженными возгласами бросилась к родителям. Отец и мать заключили дочь в объятия. Глядя на умильную картину, фон Баркет почувствовал, как защипало в глазах и защекотало в горле. Смахнув с ресниц непрошеную слезинку, молодой человек с улыбкой подошёл к невесте и своим будущим родственникам.

Мать и дочь наперебой говорили, задавали вопросы, плакали, смеялись и снова плакали. Глава семьи увёл женщин в дом, Ганц последовал за ними. Дав возможность невесте вдоволь наговориться с родителями, немец поднялся в спальню к Мишелю, чтобы помочь ему одеться и сесть в кресло-каталку. Наследнику барона не терпелось увидеться с сестрой, о чудесном освобождении которой он видел красочный сон несколькими минутами ранее.

В доме Сентонов всё преобразилось. Казалось, что заулыбались даже статуэтки в секретере, ярче засияли окна и зеркала, а мельхиоровые столовые приборы так заблестели, словно сами были сотканы из солнечных лучей.