Геном Ньютона

Федя Щекин после «чтения» утренних газет посмотрел новости по телевизору, а затем вызвал к себе начальника службы безопасности.

– Ну и что они говорят? – спросил он.

– Пока ничего, мелют чепуху.

– Чепуху нужно фильтровать, любезнейший. Дай мне запись, – сказал Щекин.

Сомнение босса относительно его способностей покоробило начальника службы безопасности. Тем не менее он не высказал неудовольствия явно.

– Сейчас позвоню.

– Не надо звонить, – раздраженно ответил Щекин, – принеси сам.

Начальник пожал плечами и вышел.

А Федя взял в руки пульт и снова включил телевизор. Но на этот раз на экране появились не кадры мировых новостей, а коридор подвала его «замка». По нему шел начальник службы безопасности и ругался. И хотя слов не было слышно, нетрудно было понять, что все его недовольство было направлено на босса.

Щекин едва уловимо ухмыльнулся.

Начальника своей службы Рощупкина он подобрал в конце лихих девяностых из числа бывших военных.

Правда, сначала тот отпахал несколько месяцев личным охранником. И уж потом, после деликатного исполнения нескольких поручений, стал сначала старшим в смене телохранителей, а затем уже и начальником «эсбэ». Тогда у Феди было две смены личных телохранителей и охрана на всех объектах его недвижимости.

Перед тем как назначить Рощупкина начальником, Федя, как настоящий кадровик, изучил его биографию.

Андрон Николаевич Рощупкин, как многие люди, прошедшие школу военного училища, обладал одним интересным достоинством. Он был готов работать день и ночь и положить на первые годы военной карьеры почти все, чтобы потом, взобравшись по ее лестнице на довольно высокую ступень, уже не тратить своего ресурса на то, что он делал ранее.

– Ничего удивительного, – говорил Рощупкин своим подчиненным по службе у Щекина. – Там, в армии, лейтенант должен уметь делать все, полковник же должен сам найти в документе место, где поставить подпись, а генерал должен уметь эту подпись поставить в том месте, где ему укажут порученцы.

Несмотря на то что он хорошо усвоил этот шутливый афоризм, военная карьера Рощупкина не задалась. Он несклонен был тянуть лямку службы в поле, а все время стремился к нестроевым должностям, но и там он быстро понял: взлететь на высоту, на которой он будет только подписи ставить, ему уже не удастся.

Подав рапорт, он ушел из армии.

Оказавшись на гражданке, Рощупкин ужаснулся тому, что здесь надо было самому обеспечивать себе кусок хлеба. И тогда он пошел в телохранители к Щекину.

Как человек сообразительный, Андрон вскоре понял, что время «синих» исполнителей и охранников подходит к концу. Во-первых, потому что их отчасти повыбили, во-вторых, они дискредитировали себя и уже мало кто хотел пользоваться их услугами. Но самое главное, их боссы сами старались дистанцироваться от них, выдавая себя за вполне законопослушных деятелей бизнеса. Они вытравили наколки, которыми когда-то гордились. Переоделись из спортивных костюмов в твидовые пиджаки и даже смокинги, завели семьи и детей, что строжайше было запрещено делать честным ворам и тем, кто стремился попасть в уголовные авторитеты. А далее, дело вообще невиданное, послали своих детей учиться за границу.

И Рощупкин занял свое место в иерархии тех, кто обеспечивает жизнь денежным людям. И было не столь уж важно, бывшие это комсомольские работники, дети партийных функционеров или бывшие уголовные авторитеты. Главное, что эти должности хорошо оплачивались.

– Так вот, – сказал Налыгов, – единственным звеном, которое нас объединяет и одновременно разъединяет, есть тот диспут, на котором мы, как два пацана, едва не порвали друг друга.

– Ты полагаешь?

– Да, именно так я полагаю.

– И что нам от этого?

– Ничего, если не пойти дальше. Кто затащил тебя на это мероприятие?

– Референт этого общества Клавдия Михайловна.

– И меня тоже. Но вряд ли она может пролить свет на наше похищение. А вот почему она пригласила именно нас?

– Ну тут все просто. Она сторонник новых работ по-новому. Точнее, к этому ее подвигает молодое начальство. «Ищите новые методы работы», – говорит оно. И если ранее Михайловна просто приглашала лекторов., то теперь этого явно недостаточно, и она, чтобы заинтересовать слушателей, устраивает что-то вроде споров.

– Так, – сказал Налыгов, – значит, она знала, что у тебя ортодоксальный взгляд на этого человека, а у меня адекватный.

– Ты хочешь сказать, что ортодоксальный не есть адекватный?

– В определенной мере.

– Ну ты даешь.

– Не больше, чем ты. Ну ладно. Давай вернемся к тому вечеру. Ты взобрался на трибуну и стал, как обычно, вещать о том, какой гениальный это был чел.

– Нет, я достаточно опытный оратор, чтобы не начинать лекцию так примитивно. Слушателя нужно заинтересовать, и я применил прием, который когда-то вычитал у одного из хороших ораторов прошлого века.

– А, так это не ты придумал?

– Нет, не я. Но я знал, что он родился недоношенным, однако, честно признаюсь, я не додумался бы для такого сравнения.

– Ага, мало того, что он плагиатор, он еще недоношенным родился, – произнес Налыгов.

– Ты сбиваешь меня.

– Ну хорошо, не буду.

– Так вот, я начал традиционно: сказал, что 25 декабря 1642 года в местечке Вулсторп графства Линкольншир королевства Англии в семье фермера средней руки родился мальчик, такой маленький, что его можно было искупать в пивной кружке.

– Ну да, а потом ты начал говорить о тяжелом детстве.

– Но я ничего не придумал, так говорят источники.

– Так говорят стереотипы, а вы как попугаи их повторяете, – сказал Налыгов и окончательно перешел на «ты». – Ты же вроде ученый гуманитарий, а все время попадаешься на удочку пропаганды. Впрочем, гуманитариям это свойственно.

– А негуманитарии от этих ошибок избавлены. Так?

– Нет, но болеют ими гораздо реже.

– Это почему же?

– Потому что сфере, где работают естественники, чаще всего характерны так называемые функциональные связи, а не корреляционные.

– Ты противоречишь сам себе: выходит, гуманитарии просто находятся в других условиях. И поэтому с позиций естественников ошибаются чаще. Объективно в силу того, что предмет их исследования в большинстве своем имеет внутри себя больше корреляций.

– Тебе никогда не приходило в голову, что в науке люди, выявляющие некие законы и закономерности, не знают, что они открыли, потому что открытие есть, а критериев, это подтверждающих, нет. И проходит время, сто и более лет, когда, наконец, находятся истины, подтверждающие открытие. И только тогда можно оценить и само открытие, и значительность вклада того или иного ученого в мировую науку. Если же еще при жизни ученого превозносят до небес, а также оценивают его открытия и научный вес, все это пахнет мошенничеством.

– В определенном смысле я с тобой согласен. Но наш герой тоже понимал это и все время повторял афоризм «Платон мне – друг, Аристотель – друг, но больше всего я дружу с истиной».

– Еще один признак мошенничества – прикрываться афоризмами известных предшественников.

Щекин оторвался от телевизора и набрал номер мобильника начальника службы безопасности.

– Зайди ко мне, – сказал он.

Рощупкин появился минут через пять, а Щекин все это время нервно ходил по кабинету и щелкал пальцами.

Когда-то во время первой своей ходки на зону он ожидал этапа в колонию около четырех месяцев. На следствии он вел себя борзо, и его попридержали в СИЗО, но не в качестве мести ему самому, сколько в назидание другим.

За это время он, чтобы не завыть от тоски и безделья, стал заниматься йогой по примеру одного из сокамерников.

Сокамерник уделял этому все свое время и достиг выдающихся результатов. Говорили, что после окончания срока его взял к себе какой-то цирк, и он выступал с номером «человек-змея» или «человек-каучук».