Холодная комната

– И тот священник узнал эту деревяшку?

– Да, по окладу и контурам этой церкви. И, кстати, не очень-то удивился тому, что она пустая. Кроме него, её опознали монашки в иконной лавке и поп, начальник этого дьякона.

Из коридора вдруг донеслись женские рыдания. Видимо, кто-то умер. Вновь взяв гитару и тронув пальцами струны, Юля спросила:

– А у тебя записная книжка с собой?

– С собой.

– Запиши, пожалуйста.

Кирилл вынул из пиджака блокнотик и авторучку.

– Что записать?

– Запиши: Лазуткина Марина Сергеевна, родилась пятнадцатого апреля тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, в городе Люберцы.

Кирилл быстро всё записал.

– Больше ничего?

– Ничего. Найди мне её.

– Зачем?

– Если я прошу, значит надо.

Убрав блокнотик и авторучку, Кирилл поднялся.

– Ладно, найду. Так у тебя точно всё хорошо?

– Да, всё хорошо.

– Тогда я пойду?

– Иди.

– Тебе привезти что-нибудь?

– Не надо. Соседка – шустрая. И с деньгами.

– А кто она?

– Проститутка.

– Ясно. Ой, кстати, чуть не забыл! Что мне передать Карнауховой?

– Передай горячую благодарность.

– За что?

– За то, что произойдёт через две минуты. Это была её инициатива.

– Ладно. Пока.

– Удачи.

Вскоре после того, как Кирилл ушёл, вернулся Илюха с клизмой. Юля играла танго, держа гитару на оголённом бедре здоровой ноги, закинутой на больную. Холодно поглядев на Илюху, она доиграла такт, и, швырнув гитару на одеяло, тихо спросила:

– Чего тебе ещё надо? Что ты пришёл? Ты мне надоел! Ясно?

Илюха начал сопеть.

– Юля, я – не врач, я человек маленький! Выполняю то, что мне говорят.

– Да пошёл ты на хер! Маленький человек! А я – человек большой! Я – взрослая женщина, офицер правоохранительных органов! Лейтенант! Вот прямо сейчас пойду в ординаторскую, свяжусь с прокурором и попрошу его сделать так, чтоб тебя в течение часа из института отчислили! Хочешь этого?

У Илюхи стали дрожать коленки. Он что-то залепетал, сперва неразборчиво, а затем – твёрдым голоском, сваливая всё на Эльвиру, которая унеслась к подруге на День рождения, а совсем даже не к ребёнку, который вовсе не думал чувствовать себя плохо. Слушать всё это было немыслимо. Кременцова уже хотела вскочить и дать ему по башке, но вернулась Анька, румяная от прогулки. Увидев Илюху с клизмой, она обрадовалась.

– Ого! Отлично! Я вовремя.

– Ты купила тушёнку? – брызнула на неё слюной Кременцова.

– Да.

Достав из пакетика две железные банки с изображением хрюшек, Анька поставила их на тумбочку Юли. На свою выложила два мягких батона, плавленный сыр, две банки икры, растворимый кофе и гроздь бананов. Илюха не уходил, продолжал канючить. Поняв минут через пять, что он не отвяжется, лейтенант Кременцова с матерной бранью встала и приготовилась к процедуре, пообещав порвать его на куски, если он придёт ещё раз. Аньку эта сцена развеселила до крайней степени. Она стала хохотать так, что через секунду в палату очень невовремя заглянул какой-то молодой доктор. Он тоже весьма обрадовался, хотя и не подал виду.

Вернувшись из туалета, Юля увидела на столе историю. Анька, сидя в халатике на постели, медленно уминала четверть батона, покрытую толстым слоем икры поверх слоя сыра, и запивала эту вкуснятину крепким кофе.

– Жалко, что ты идёшь на УЗИ, – сказала она достаточно внятным голосом, хоть за каждой щекой у неё, казалось, было по целому апельсину, – если бы не УЗИ, пожрали бы вместе!

– А ты со мной на УЗИ не спустишься? Одной скучно.

– Ладно, давай спущусь. Но ты подождёшь меня? Я доем. Сейчас только два.

Пока Анька ела, Юля играла. Анька заслушалась.

– Это что? – спросила она, когда отзвучала первая вещь.

– «Зелёные рукава». Древняя английская песня. Типа, баллада.

– А что ещё ты играть умеешь?

Юля стала играть «Шербурские зонтики».

– Эту знаю! – взвизгнула Анька с едва ли меньшим восторгом, чем Архимед вскричал «Эврика!», – это Мишель Легран! Какие-то зонтики! Из кино!

– Ну да, из кино. Грустное кино.

– А ты где училась?

– Да особо нигде, – нагло соврала Кременцова, – купила книжку и выучилась.

– Ого!

Сыграв ещё две мелодии, Кременцова заметила вдруг, что её соседка не только уже давно ничего не ест, но и слушает совершенно точно не музыку, а какие-то свои мысли. Гитара была отложена.

– Всё, пошли на УЗИ.

Возражений не было. Кременцова чувствовала себя неплохо. Нога у неё почти не болела. Анька, напротив, сильно хромала.

– Ты утром-то вроде бегала, – удивлённо сказала Юля, взяв её под руку.

– Значит, было от кого бегать.

– Не поняла. Ты о чём?

 Анька ничего объяснять не стала. Лифтёр был пьян. Он молча и с ненавистью таращил глаза на Аньку – видимо, получал от неё похлеще, чем получил под утро от Кременцовой.

На УЗИ была очередь, человек шесть-семь. Спросив, кто из них последний, две гребешковые жертвы сели на стулья и стали шёпотом обсуждать Илюху. Им было весело. Вскоре дверь кабинета УЗИ открылась. Вышли две женщины – пациентка и медработница. Пациентка заковыляла к лифту, а медработница оглядела очередь и спросила:

– Кто у меня из прокуратуры?

– Я, – смущённо призналась Юля, – но я могу подождать!

– Не надо, входите.

Но Кременцова всё ещё мялась.

– Иди, тебе говорят! – прошипела Анька, спихивая её со стула. Пришлось идти.

– А вы что, не взяли с собой простыночку? – добродушно спросила врач, усаживаясь во вращающееся кресло между кушеткой и монитором с датчиками. Раскрыла историю, – ну, тогда снимите халатик и положите его на эту кушеточку.

– Как ложиться? – спросила Юля, проделав то, что ей было велено и оставшись в одной футболке.

– Сначала, Юлия Александровна, на живот, пожалуйста, лягте. Мы ваши почки проверим.

Лёжа ничком и чувствуя, как по её пояснице, чем-то намазанной, водят датчиком, Кременцова боролась с какой-то странной, липкой, болезненной дремотой, внезапно нахлынувшей на неё. Она не могла понять, с чего вдруг к ней присосалась эта сонная одурь. Температуры у неё не было, ночью часа четыре и утром пару часов она поспала. Куда ещё больше? Однако, глаза слипались. Мозг обволакивало туманом. Может быть, от лекарств, которые ей кололи и капали? Эта версия казалась правдоподобной.

– Перевернитесь, Юлия Александровна.

– А? Чего?

– Пожалуйста, лягте на спину! Поднимите футболку. Ещё, ещё, до груди.

Как следует смазав гелем живот блатной пациентки, врачиха стала водить ультразвуковым датчиком по нему. Теперь Кременцова видела на экране все свои органы и кишки. Зрелище весьма её покоробило, но узистка как будто была довольна, поскольку шёпот, срывавшийся с её губ, стал бодрым. Прежде он был не то чтобы озабоченным – нет, скорее, задумчивым, очень тихим. Почти неслышным. И тут вдруг Юля всё поняла. Ну конечно, шёпот! Он-то и усыплял её, этот шелест труднопроизносимых терминов, проговариваемых узисткой без смыкания губ – растерянно, машинально, как это часто бывает при очень сильной сосредоточенности. Сейчас он звучал и громче, и веселее, потому спать уже не хотелось.

– У меня что, с почками проблемы? – решилась на вопрос Юля.

– С почками? Нет, я бы не сказала. Значительных изменений не наблюдается. А с чего вы взяли? Жалобы есть?

– Да нет. Я даже не знаю, с чего я это взяла. Просто так спросила.

Невнятный шёпот возобновился. Чуть погодя прервался вопросом:

– Скажите, вам клизму ставили?

– Целых две!

– Да? Странно. Вот здесь не очень просматривается… Ну, ладно. Там, по всей вероятности, и смотреть-то не на что! Одевайтесь, Юлия Александровна.

Облачившись в халат, Юля ожидала некоторое время, пока узистка заносила в историю результаты исследования. Получив историю, вышла.

– Ну, как? – поинтересовалась Анька, встав ей навстречу.

– Да, так себе. Клизма – круче.

Анька хихикнула. Пошли к лифту.