Страница 27 из 28
Роль свидетельских показаний эксперта
В контексте сложной британской правовой базы судебных и детских клинических психологов, психиатров, социальных работников, других специалистов по медицине и уходу за детьми часто просят выступить в качестве независимых экспертов и представить суду свои клинические заключения и рекомендации. Роль свидетельских показаний эксперта в делах по защите детей отягощена рядом факторов этического, профессионального и личного характера. Эдсхед отмечает, что «страдание и беспокойство по поводу жестокого обращения с детьми влияют на всех участников процесса свершения правосудия и могут искажать его ход» (Adshead, 2005). В своей статье, посвященной защите профессора сэра Роя Мидоу, который был исключен из Реестра Генерального медицинского совета в 2005 г., прежде чем апелляция о его восстановлении в должности была выиграна, редактор «The Lancet» Ричард Хортон описывает характер проблем, с которыми сталкиваются эксперты, подтверждающие факты насилия:
В докладе 2003 года, посвященном смерти Виктории Климби, лорд Лэминг зафиксировал свидетельства, которые доказали, что ненадлежащее и жестокое обращение «является самой главной причиной заболеваемости среди детей». Он продолжил: «Кажется очевидным, что, рассматривая вопрос о намеренном причинении вреда детям, нужно иметь в виду, что речь идет не просто о крайних случаях, которые иногда приводят к проведению публичных расследований, таким как это, но и об огромном количестве случаев, в которых здоровье и развитие детей ухудшаются в результате жестокого обращения… И я практически уверен, что масштабы этой проблемы превышают масштабы таких распространенных проблем со здоровьем у детей, как диабет или астма».
Риторика доклада Лэминга является понятной и однозначной, но вызывающей глубокую обеспокоенность в обществе. Эта риторика, по-видимому, вызывает такое беспокойство при столкновении с ней в силу того, что она до сих пор в значительной степени замалчивается в нашем обществе. И поскольку дети признаются в той же степени заслуживающими нашей защиты, как и взрослые, а также они должны быть защищены от вреда, который могут причинить те же самые взрослые, родители неизбежно подпадают под подозрение в насилии. А это означает, что будут заданы сложные вопросы, собраны доказательства и выдвинуты профессиональные добросовестные суждения. Неизбежно будут случаи, когда первоначальные подозрения окажутся безосновательными. Но если дети по-настоящему защищены теми же законами, что и взрослые, общество должно принять тот неудобный факт, что будут и случаи, когда действия родителей подвергнутся расследованию, и иногда их можно будет обвинить в неправомерном нанесении вреда своему ребенку. Педиатры должны быть способны озвучить опасения, касающиеся безопасности ребенка, не беспокоясь о том, что они сами станут предметом расследования и встречного обвинения со стороны GMC.
Эксперту в сфере психологии и психиатрии, выступающему в качестве свидетеля в суде, часто приходится встречаться с просьбами оценки пригодности родителей к психотерапии, и этот вопрос, поставленный в контексте судебных разбирательств по делам опеки, носит порой безотлагательный характер, что может негативным образом сказываться на обычных клинических соображениях относительно целесообразности психотерапевтического вмешательства. Родители посещают эти интервью с ожиданием, что характер мнения эксперта определит решение о будущем их детей, и, действительно, «эксперт» может ощущать, что его или ее поставили в положение всеведущего. Как описывает Хортон, хотя мнение экспертов запрашивают достаточно часто и, как правило, к нему прислушиваются, недавние споры по поводу оснований для экспертного заключения, как и в случае делегированного синдрома Мюнхгаузена, подняли вопросы ложного чувства всеведения со стороны экспертов и чрезмерной зависимости решений от экспертных показаний в судах.
Дискредитация экспертов обсуждается далее в главе 4 и касается всех случаев гражданского и уголовного судопроизводства. Конечная судьба ребенка, попавшего в систему опеки, является неопределенной, и это налагает огромную ответственность на профессионалов в области психического здоровья, поскольку они должны как можно осторожнее и точнее оценить степень того риска, с которым ребенок сталкивается дома, принимая во внимание, что отделение от любимого, пусть даже жестокого либо пренебрегающего родителя практически всегда будет травмировать детей. Родители могут согласиться на лечение, чтобы облегчить реабилитацию своих детей. От терапевтов, предлагающих лечение, могут потребовать отображать прогресс в отчетах, подготавливаемых для судебных разбирательств, что иллюстрирует обусловленное характером этой работы противоречие между необходимостью соблюдать конфиденциальность и обязанностью защищать интересы детей. Существует также мощный элемент принуждения в тех случаях, когда родители соглашаются на терапию в контексте судебных разбирательств по делу опеки над их детьми. Это неизбежно играет определенную роль в формировании переносов в терапии и оказывает влияние на ее ход.
Данное описание роли свидетельств эксперта в делах по вопросам опеки над детьми иллюстрирует, насколько интеллектуально сложной и эмоционально нагруженной может быть задача подготовки оценок для суда. Судебный психотерапевт может сталкиваться с тем, что от него потребуется взять на себя роль адвоката или оппонента родителей, и он изо всех сил будет пытаться сохранить свой профессиональный нейтралитет. Фантазии о собственном избавительном всемогуществе и спасении подвергшихся насилию детей или пострадавших родителей могут помешать формированию объективных и независимых клинических суждений, которые обычно надо принимать в срочном порядке.
При составлении для суда любой психологической оценки состояния родителей психолог должен помнить, что наиважнейшим соображением в судебном разбирательстве является благополучие ребенка. Это само по себе может создать ситуацию своего рода вызова, когда терапевта просят рассмотреть ситуацию клиента по отношению к кому-то еще и сосредоточиться на вопросе риска для других. Тот факт, что всегда есть третья сторона, которая должна быть рассмотрена, а также идет оценивание собственных потребностей и трудностей клиента, создает определенную напряженность во время интервью, равно как и ограниченная степень предоставляемой клиенту конфиденциальности, что обусловлено подготовкой отчета для суда.
Мать, которая либо сама виновна в нанесении ребенку неслучайных травм, либо не смогла защитить ребенка от травм, нанесенных ее склонным к насилию партнером, может проходить оценку своего состояния отдельно от него. К числу главных вопросов, которые просят рассмотреть психолога или другого специалиста в области психического здоровья, относится, в частности, вопрос риска, которому подвергается ребенок либо дети, оставшиеся на попечении такой матери (учитывая сбор данных по неслучайным травмам в семье), психологические характеристики матери, ее пригодность к психотерапии и ее мотивированность пройти обследование, а также возможные последствия разлучения детей с матерью. Оценка фокусируется на способности матери защищать своего ребенка, понимать его потребности в безопасности и благополучии, а также на уровне импульсного контроля, способности ставить удовлетворение потребностей ребенка выше своих собственных и понимать необходимость изменений.
Пересечение между частной сферой женской власти и общественной ареной правового вмешательства и контроля четко проявляется в тех случаях, когда суды рассматривают будущее семьи и продолжение контактов матери и ребенка. Эмоциональный эффект, который оказывает на матерей признание их неспособными осуществлять уход за своими детьми, и психологический ущерб, наносимый детям, которым разрешено оставаться под опекой своих склонных к насилию матерей, в сравнении с эмоциональными последствиями разлучения с ними – вопросы тонкие и сложные. Фоном этой дискуссии является повсеместно распространенный миф об идеальной матери, с образом которой сопоставляется все остальное (Motz, 1997). Следует, однако, отметить, что большое количество случаев насилия в отношении детей не рассматривается судами, и многие совершающие его родители никогда не будут выявлены. Самоотчеты наших клиентов свидетельствуют о фактах серьезного раннего физического и эмоционального насилия, которые остаются незамеченными в жизни многих людей, некоторые же из них продолжают повторять эти модели поведения и со своими детьми.