Национальный предрассудок

Некоторые из вошедших в этот сборник писателей исполняют двоякую роль – не только автора, но и действующего лица, не только, так сказать, субъекта, но и объекта. Если радиопередачи П. Г. Вудхауса из гитлеровского Берлина способны вызвать (и не только у убежденного антифашиста) чувства, прямо скажем, неоднозначные, то в письмах Ивлина Во Грэму Грину и Джорджу Оруэллу, блестящему юмористу и неисправимому оптимисту Вудхаусу, увы, прискорбно далекому от политики, воздается должное. В нашей книге Оливер Голдсмит выступает в двойной роли – эссеиста и действующего лица в биографии Сэмюэля Джонсона, а сам Джонсон – не только автор двух эссе и писем, но и главный герой биографии, написанной его другом, учеником и страстным почитателем Джеймсом Босуэллом. Так вот, если сравнить Джонсона-критика и Джонсона – героя босуэлловской биографии, то окажется, что литературные и человеческие качества этого прославленного мыслителя и литератора имеют между собой мало общего. В письмах и эссе Джонсона и в помине нет той авторитарной непререкаемости, какой отличается Джонсон в книге Босуэлла. Как отнесется наш читатель к эссе Хэзлитта, мы не знаем, зато знаем, что Сомерсет Моэм в «Джентльмене в гостиной» Хэзлитта-критика открыл и высоко оценил.

Несмотря на «столпотворение» авторов (их в нашей книги больше тридцати) и многообразие жанров, многие темы, мотивы в произведениях писателей, которые, казалось бы, не имеют между собой ничего общего и которых отделяют друг от друга иной раз сотни лет, повторяются на новом витке развития истории и литературы. В соответствии с этой любопытной тематической преемственностью, своеобразной литературной перекличкой о патриотизме (истинном и мнимом) пишут – причем почти теми же словами! – Голдсмит и Вирджиния Вулф. О войне, порождающей массовый психоз, – Сэмюэль Пипс и Бернард Шоу. О пользе чтения и выборе книг – Фрэнсис Бэкон, Хилэр Беллок (его эссе так и называется «О выборе книг»), а также Пристли и Грэм Грин. О злопыхательстве и невежестве критиков – Генри Филдинг («Требовать от критика знаний столь же абсурдно, как требовать от них гениальности»), Честертон, Сэмюэль Батлер, Вирджиния Вулф. Об эксцентричном английском характере – Эдмунд Бёрк и опять же Честертон, об Америке – Джозеф Конрад, Генри Джеймс и Олдос Хаксли.

Вообще, тема «Англичане за границей» (если воспользоваться названием одного из лучших эссе Честертона) занимает в этой антологии особое место. Еще Фрэнсис Бэкон посвятил путешествиям одно из своих коротких, но емких назидательных эссе, и, следуя заветам своего философа («Для молодых путешествие – это скорее воспитание»), юные англичане и по сей день, прежде чем начать тянуть лямку, отправляются в Grand Tour за границу поучиться уму-разуму. Едут людей посмотреть и себя показать Филдинг и Кольридж, Смоллетт и Киплинг, Сомерсет Моэм и Грэм Грин, Лоуренс и Ивлин Во. География английского путевого очерка, представленного в нашей антологии, необъятна. Это конечно же Италия, Франция, Германия, США, но еще и Индия (Киплинг), Бирма (Моэм), Мексика (Грэм Грин). И Россия. О России делятся впечатлениями многие писатели – в том числе и те, кто в ней никогда не бывал: Вирджиния Вулф, Джеймс Джойс, Олдос Хаксли. Этих и многих других английских писателей объединяет искреннее восхищение русской литературой; английские модернисты Джойс, Вирджиния Вулф, Лоуренс не скрывают, что учатся писать не у викторианцев, а у Толстого, Достоевского, Чехова.

Больше же всего от англичанина за границей достается – как вы угадали? – французам и американцам. Французам в основном потому, что смотрят они на остальной мир, в том числе и на англичан, свысока, снисходительно. Американцам, с которыми, как однажды съязвил Оскар Уайльд, «у нас все общее, кроме языка», – потому, что в представлении британцев, да и других европейцев, особенно высоколобых, американцы развязны, грубы, неотесанны, невежественны. И в этом смысле письма Диккенса из Америки своему другу Джону Форстеру или роман Ивлина Во «Незабвенная» мало чем отличаются от ядовитой иронии молодого интеллектуала Олдоса Хаксли, в чьих письмах Америка также выглядит не лучшим образом.

Язвительность молодого Хаксли свойственна многим английским литературным путешественникам, однако в путевом очерке, будь его автором Киплинг или Моэм, Грин или Смоллетт, язвительность никогда не переходит в презрение, в нем скорее преобладает столь характерное для англичан ироническое отношение – и прежде всего не к другим, а к самим себе. И не только в путевом очерке. Англичанин – дома ли, за границей, в письмах, в эссе, в воспоминаниях и биографиях – верен своему, должно быть, главному «национальному предрассудку» – самоиронии. А также – исконному чувству справедливости, стремлению быть, вопреки распространенным национальным предрассудкам (уже без кавычек), гражданином мира.

«Разве нельзя любить свою страну, не питая ненависти к другим странам? Разве нельзя проявлять недюжинную отвагу и непоколебимую решимость, защищая ее законы и ее свободу, – и при этом не презирать остальной мир, не считать все прочие народы трусами и негодяями?»

Боюсь, что вопросы, которыми задается Оливер Голдсмит в эссе «Национальные предрассудки» еще не скоро станут риторическими.

Фрэнсис Бэкон

(1561–1626)

Три эссе «Об учении», «О честолюбии», «О путешествиях» а также изречения мыслителя, ученого, государственного деятеля Фрэнсиса Бэкона взяты из «Опытов и наставлений» (1597–1625), куда вошли также такие эссе, как «О смерти», «Об истине», «О мести», «О невезении», «О любви», «О мятежах и волнениях», «Об атеизме», «О предрассудках», «О хитрости», «О мудрости», «О подозрении» и др.

Об учении

Учение доставляет удовольствие, развивает самолюбие и способности; удовольствие достигается уединением, самолюбие – спорами, способности – здравомыслием и рассудительностью, приобретенными посредством учения. Люди сведущие способны лишь исполнять и если судят, то разве что о частностях, советы же о ведении дел лучше всего испрашивать у людей образованных. Тратить на учение слишком много времени – праздность, учиться из самолюбия – притворство, судить о жизни по законам науки – причуда ученого. Учение совершенствует природу и совершенствуется опытом, ибо природные способности сродни посаженным кустам и деревьям: их надобно укорачивать и выравнивать; науки как таковые, если не ограничить их опытом, дадут знания слишком общие. Хитрец науки презирает, простак ими восхищается, а мудрец ими пользуется, ибо науки учат не самим себе, но мудрости, учат тому, что вне их и над ними и что приобретается наблюдательностью. Читайте не за тем, чтобы противоречить и опровергать, не за тем, чтобы принимать на веру, не за тем, чтобы уметь вести ученую беседу – но чтобы оценивать и судить. Одни книги предназначены для того, чтобы их лишь испробовать, другие – чтобы их глотать, и лишь немногие – чтобы их разжевывать и переваривать. Иначе говоря, одни книги следует читать лишь частями, другие – читать, но без любопытства, а третьи – читать с начала до конца с усердием и вниманием. Некоторые книги могут также читаться секретарями, которые сделают из них выписки, дабы ими могли воспользоваться другие, – однако такое возможно лишь по самым незначительным поводам и в случае если книги многого не стоят. И то сказать, книга, читаемая не полностью, столь же безвкусна, как пресная вода. Чтение делает человека цельным, беседа – находчивым, занятие литературой – точным. Вот почему, если человек пишет мало, он должен обладать прекрасной памятью; если он редко вступает в беседу, у него должен быть острый ум; если же он мало читает, он должен отличаться недюжинной хитростью, дабы притвориться, будто читает больше, чем на самом деле. Проза делает человека мудрым, поэзия – остроумным, математика – проницательным, естественная философия – глубоким, мораль – суровым, логика и риторика – искусным спорщиком. Abeunt studia in mores[1] – в действительности же нет помехи развитию ума: слабый ум можно излечить соответствующими науками, подобно тому как соответствующими упражнениями излечиваются наши телесные недуги. Так, кегли хороши для камней в мочевом пузыре и больной поясницы, стрельба – для легких и грудной клетки, неспешная прогулка – для желудка, езда верхом – для головы. А потому, если человек рассеян, пусть изучает математику, ибо математическое доказательство призовет его рассеянный ум к порядку: стоит ему отвлечься, как придется начать все с самого начала. Если он не наблюдателен, пусть изучает логику, ибо она – cymini sectores[2]. Если у него отсутствует отвлеченное мышление и он не способен давать определение посредством сравнения, доказать одно посредством другого, пусть изучает право. Так всякий умственный изъян предусматривает особое лечение.

1

Занятия налагают отпечаток на нрав (лат.). Ставшая афоризмом цитата из Овидия («Героиды», XV, 83).

2

Букв.: собиратели тмина; здесь: воплощение педантизма (лат.).