Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 31 из 93

Мятеж в Будапеште не удался, но накал, ожесточённый характер событий, повлекший человеческие жертвы, оставил в душе венгерского народа глубокий след. Казалось, чтобы залечить раны, стране понадобится не один год.

Крючков пережил в Венгрии не только период потрясений, но и болезненный этап восстановления страны, её экономики и политической системы. Несмотря на пессимистические прогнозы, которых поначалу придерживалось и советское руководство, процесс возрождения занял сравнительно немного времени. Анализ социально-политической обстановки в обществе, проведённый в 1957 году, дал довольно неплохой результат: примерно 8-10 процентов жителей Венгрии были непримиримыми противниками действующей власти, около 20 процентов разделяли правительственный курс, остальные оставались пассивной массой, за которую предстояло бороться.

Не случайно главное направление в деятельности Венгерской социалистической рабочей партии, созданной в начале ноября 1956 года после роспуска ВПТ, определял лозунг «борьбы за массы». Была разработана программа демократизации общества, предусматривавшая опору на широкие слои населения, правительство пошло на значительное повышение жизненного уровня народа, рост которого уже в январе 1957 года составил 22 процента. Конечно, этот скачок создавал определённые проблемы в экономике страны и порождал у населения неоправданные запросы и ожидания, но в целом помог выйти из морально-политического кризиса.

Народ поверил в то, что руководство страны о нём заботится, что у Венгрии есть серьёзный потенциал развития. И главная заслуга в этом принадлежала Яношу Кадару, сумевшему вернуть страну к нормальной жизни фактически за несколько месяцев. Уже 1 мая 1957 года в Будапеште состоялся грандиозный митинг с участием 500 тысяч человек, продемонстрировавший полную поддержку новому венгерскому лидеру, которому на первых порах прозападные силы пытались создать имидж «диктатора, пришедшего к власти на советских штыках». Не получилось. История намного сложнее примитивных трафаретов, в которые её пытаются загнать.

В. А. Крючков посвятил Венгрии в общей сложности десять лет — значительную часть своей трудовой жизни. И прекрасно видел, какую роль в создании одного из самых процветающих социалистических государств сыграл Янош Кадар. С этим человеком его связывали не только служебные обязанности, но и тёплые дружеские отношения, продолжавшиеся практически до самой кончины Кадара в 1989 году. О том, что отношения эти были неформальными, говорит хотя бы то, что во время своих визитов в Москву Кадар часто навещал семью Крючковых, с которой познакомился ещё в Будапеште. Пережившему долгие годы нищеты и лишений венгерскому лидеру особенно импонировали скромность и простота атмосферы, царившая на московской квартире Крючковых, душевность и искренность её обитателей.

Надо сказать, что сам Кадар отличался бескорыстием и уже в 1956 году принял принципиальное и дальновидное решение, по которому высшие руководители получали сравнительно небольшую зарплату и не имели особых привилегий. Питание, жильё, пользование дачами и охотничьими хозяйствами, путёвки в санатории и дома отдыха — всё оплачивалось из собственных зарплат, и Кадар, как руководитель ВСРП, не составлял исключения, показывал пример другим: он строго следил за соблюдением установленного порядка и сам никогда не нарушал его. Не случайно вопросы этики, честности, финансовых расходов в верхах никогда и никем не поднимались — даже оппозицией — ни во время пребывания Кадара у власти, ни после него, когда социалистическая система в стране стала демонтироваться.

Безусловно, близкое знакомство с Кадаром оказало большое влияние на формирование Крючкова как политика. В то же время мы имеем полное право сказать, что Владимир Александрович относился к тем немногим людям, которые знали о Яноше Кадаре как о человеке и политическом деятеле значительно больше, чем те, кто был знаком с его биографией только по публикациям. И некоторые суждения Крючкова заслуживают серьёзного внимания, поскольку они носят в некотором смысле и поучительный характер.





Выходец из самых низких слоёв населения Австро-Венгрии с молодых лет приобщился к коммунистическому и социал-демократическому движению, не раз подвергался арестам при хортистском режиме. Во время Второй мировой войны Янош Кадар — активный участник движения Сопротивления в Чехословакии, Венгрии и Югославии. В Венгрии он выступил одним из инициаторов создания антифашистского Венгерского фронта, входил в Пештский областной комитет Коммунистической партии Венгрии, был членом ЦК, а в 1943 году избран секретарём ЦК КПВ. В 1944 году он сближается с Матьяшем Ракоши и включается в работу по созданию новой Венгрии.

После войны Кадар был министром внутренних дел, руководил отделом ЦК ВПТ, но в 1951 году по ложному доносу был обвинён в шпионаже. Вскоре все обвинения были сняты, но, как пишет Крючков, он «испил до дна всю горькую чашу унижений и мучений, вплоть до бесчеловечных пыток. Это оставило у него глубокую, так до конца дней и не зажившую рану. Он часто возвращался в разговорах к своему аресту, хотя для него эти воспоминания были тяжёлой мукой».

Крючков подчёркивает, что Кадар, пожалуй, больше, чем кто-либо из руководителей других социалистических стран, понимал настоятельную потребность в глубоких и всесторонних реформах. Будучи приверженцем социалистического пути развития страны, он выступал за радикальные перемены в государственном строительстве, за политический плюрализм, основанный на согласии и сотрудничестве всех социальных сил. Последовательные преобразования в экономике Венгрии, начало нового этапа которых относится к 1968 году, не заглохли, подобно нашим «косыгинским» реформам. Была предоставлена большая свобода предприятиям, вплоть до самостоятельного выхода на внешний рынок, установлена прямая зависимость благополучия субъектов производственной деятельности от эффективности их работы, приняты меры по дальнейшему развитию частного сектора в сельском хозяйстве и сфере обслуживания, устранены препятствия для мелкого предпринимательства, введён ряд других важных экономических рычагов хозяйствования. Существенные сдвиги в экономике не заставили себя ждать, а Янош Кадар приобрёл заслуженную репутацию успешного реформатора.

В 1972 году Кадар поставил вопрос о своём уходе на пенсию. И вот тут-то всё и началось! Случилось то, что нам так хорошо, до боли знакомо по «старой», советской, истории и по новой — российской. Встревожилось, как всегда, близкое окружение, обеспокоенное своим будущим, ему подпевали журналисты: «Что будет с Венгрией? Что скажет народ? Нас не поймут!» Словоблудие заканчивалось «выводом»: «Замены Кадару нет!»

Справедливости ради скажем, что поток восхвалений в адрес венгерского лидера, в отличие от того славословия, которое обычно в подобных случаях бурлит у нас, имел определённое сдерживающее начало, находился, можно сказать, в рамках внешних приличий. Никому, скажем, и в голову не приходило произнести что-то вроде лозунга «Кадар — это Венгрия!». Понимало, видно, окружение Кадара, что слишком уважительно венгры относятся к своему национальному достоинству, чтобы терпеть подобное холуйство. И всё же под натиском «аргументов» соратников и «просьб трудящихся» Кадар не устоял и в итоге «задержался» у власти ещё на 16 лет. Эти годы его правления, особенно последние пять — восемь лет, уже не были такими яркими, как предшествующие. Однако большинство населения страны до сих пор вспоминает их как самые благодатные в истории Венгрии — ведь рост уровня жизни в стране длительное время был не ниже, чем в развитых западных странах.

Речь идёт не только о простых трудящихся, вкусивших более других слоёв населения все «прелести» капиталистического общества и европейской интеграции, которая для страны обернулась многочисленными проблемами в развитии. Например, в июле 2007 года информационный портал «Академия новостей» опубликовал интервью с известным в научных кругах венгерским учёным профессором Михаем Хоппалом — типичным представителем венгерской интеллигенции, человеком далеко не коммунистических воззрений. Поводом для интервью стали серьёзные разрушительные процессы, которые венгерская академическая наука пережила на несколько лет раньше, чем российская. И вот что он сказал: