Страница 5 из 120
Базилар 2: разговоры весёлые и не очень
— Будем, — кивнул Луцес. Только теперь, приглядевшись, Мийол заметил, что у корней его волосы ровно такие, как положено урождённому Слиррен: зелёные с малахитовым отливом.
— Тогда подходите и наливайте. Вон в том пузатом кувшине настойка.
Для кадарского фуршета предложение вроде как нормальное: на нём все сами выбирают, что им есть-пить, сами накладывают-наливают. Но это не отменяет возможности выказать особое отношение простейшим образом. И там опять же две степени почтительности: когда хозяин вечера велит что-то поднести гостю — это одно; когда подносит лично — совсем другое. (Есть и третья степень, само собой: когда хозяин угощает лично не только первый раз, но и далее продолжает это делать… вот только это уже не вполне почтительность, а скорее форма низкопоклонства, неуместного при отношениях хотя бы условно равных).
Мийол же просто предложил напиток, указав, где именно его искать.
«Раз уж явились — гнать не станем, но и виляния хвостом — не дождётесь!» Этот нюанс отношения с лёгкостью уловил бы не только эн-Слиррен, подкованный в этикете со всеми его вариациями, но и куда более простой гость.
Луцес со словно бы приклеенной усмешкой прошагал к столу (Гальд и Кульми заранее освободили место, притом с запасом), легко нашёл три чистых стеклянных стакана — они, вложенные друг в друга, стопочкой стояли с краю — щедро плеснул густо-алым в составленные рядком ёмкости. И спросил-принудил:
— Кому налить добавки? Подходите, не жмитесь!
«Раз уж мы так неловко ворвались незваными, постараемся загладить невольную вину!»
— Наливай, — сказал Мийол, протягивая свой стакан, в котором оставалось ещё где-то треть от общего объёма. И эн-Слиррен долил до половины, ровнёхонько.
— Ну, — сказал он, когда порции настойки достались всем присутствующим, — давайте за то, чтобы неизбежная краткая неловкость оборачивалась непременным длительным удовольствием!
— А также, — подхватил призыватель, — за умеренность и терпение, необходимые для такого поворота событий. До дна!
И неторопливо выцедил всё налитое.
Как и остальные присутствующие. Включая Луцеса.
— Слушай, Мийол, — нарушил он тишину, — развей моё любопытство: сколько тебе лет?
— Скоро семнадцать. Совсем скоро.
— Ага. Талант, стало быть… мне уже девятнадцать, — вопреки лёгкости тона, признание далось целителю с некоторым усилием. — А… не сочти за оскорбление или там неуместное любопытство, мне всерьёз интересно… из какого ты клана?
— Из простецов я, — мягко улыбнулся призыватель.
— Из простецо-о-ов?
— Что поделать, — улыбка стала шире. — Талант!
Эн-Слиррен на миг нахмурился.
— Знаете, — почти без паузы сказал Мийол, — я тут вспомнил одну подходящую к случаю историю. Не уверен, насколько она достоверна, потому что мне её пересказал отец, который и сам не видел, как оно происходило, а слышал это от кого-то из приезжих. В общем, в одно отдалённое селение как-то раз приехал торговец. А селение то — настоящая дыра, ещё хуже моего родного Жабьего Дола, среди болот стоящего. Поэтому купи-продай там появлялись не часто, мягко говоря… вы пока наливайте себе ещё, история из тех, которые лучше запить.
Присутствующие потянулись со стаканами к Луцесу.
— …в общем, впервые за долгое время торговец приехал в глушь, всё удачно распродал и сам закупился знатно. В основном всякой провизией, потому что ничего другого у местных и не нашлось бы. Вот только жадность, как известно, до добра не доводит. Нагрузил свою повозку он сверх меры, так что когда собрался уезжать, у той — крак! — ось поломалась. Отъезд, понятно, откладывается. Торговец подрядил помощника разгружать товар, а сам пошёл искать того, кто бы мог поломку устранить. Высвистал пацанёнка, рядом крутившегося, спрашивает: где тут у вас плотник? А ему в ответ: нет у нас больше плотников. Как так нет? Да вот так. Один месяц назад лазил поправить крышу, лестница подломилась, он упал, бух! Ну, свернул шею. Насмерть. Другой плотник отошёл полгода как: выпил настойки домашней, да только, видать, о том разе она на чём-то не том настояна была, потому помер. А третий незадолго перед тем жену свою приревновал. Торговец спрашивает: ну, приревновал — и что? Пацанёнок ему: а то, что сперва её убил, потом затосковал, потому как любил очень сильно. Потосковал он, потосковал, да и повесился. Достали из петли уже холодным.
Переведя дух, призыватель продолжил:
— Ладно, говорит торговец, пусть даже не настоящий плотник, но хоть кто-то, умеющий по дереву работать, у вас тут есть? А в ответ: ну, был один дедок, да только в позатом году ослеп и к работе уже не пригоден. Ещё вон в том дому дядька рукастый жил, всякое умел делать, но как старшую дочь затеял замуж выдавать, так прямо с дочкой, мужем её и половиной гостей на радостях сгорел в пожаре. А ещё один мастеровитый мужик по прозвищу Борода — здоровый такой, плечи во, кулачищи ого — спьяну купаться полез и утоп, не успели вытащить. Друг у него был, тоже довольно умелый, хотя попроще, правда. Но он ещё раньше того помер. Как помер? — спрашивает торговец, у которого уже не просто холодок вдоль хребта гуляет, а прям нутро начинает крутить. Пацанёнок ему: да просто всё. Не поделил с Бородой полюбовницу, тот его и придушил. А вон тот дом видите? Там хороший мастер жил, правда, больше по камню, но и с деревом мог управиться. Вот только ученик ему попался бестолковый да ленивый, мастер его как только не гонял: и рукой учил, и ногой учил, и даже палкой суковатой — ан всё наука не впрок. Как-то раз притомился учить, задремал, а ученик ему молотком голову проломил. Как есть скот неблагодарный. Ну, мы всем опчеством того ученика, конечно, судили, руки-ноги поломали, а потом на костёр сволокли и спалили заживо, да только мастера-от ужо не вернёшь.
— Дикие люди, — буркнул, впечатлённый, эн-Слиррен.