В Дикой земле

Гружёные такими тяжёлыми коробами, да ещё и в столь большом количестве, сару-хэм не могли ловко носиться по ветвям без риска сорваться и погибнуть. С великой неохотой они двигались по земле.

Великая Пуща земля в царстве обезьян была ничуть не более дружелюбной, чем во всех иных своих частях, если за порядком не следили бдительные воины. Правда, там имелись дороги. Впервые на своей памяти волшебник шествовал по настоящим дорогам, что виляли между огромными корнями деревьев. Небеса закрывала бесконечная зелёная крыша, а в жаркой лесной тени всё дышало жизнью.

Лето в Дикой земле не ведало пощады даже на своём исходе, оно царило среди сочной зелени, которая всё заметнее отличалась от более привычных северных растений. Кричали птицы, слышались голоса животных, а поодаль, то приближаясь, то отдаляясь, шумела река Нулмакил, бежавшая на восток. Земли те полнились множеством ручьёв, снабжавших путников водой, а также порой встречались построенные очень высоко на деревьях осиные гнёзда. Осы, обитавшие в них, вопреки ожиданиям имели обычный размер, чего было не сказать об их жилищах. Колонии составляли, вероятно, десятки тысяч особей и каждый симиан замолкал в ужасе, когда по каравану прокатывалась волна молчаливых предупреждений, — от такой напасти не смог бы защитить даже паладин. По счастью удача оберегала сару от ядовитых жал.

Впрочем, нигде было не скрыться от иных созданий, что жаждали утолить голод, и очень скоро сару возблагодарили Образ Предка за ниспосланного им защитника.

Это произошло на четвёртый день после исхода из земли Длиннохвостых, когда караван переходил по добротному деревянному мосту через речку, питавшую Нулмакил. Местность оказалась крайне живописной, вокруг было предостаточно других речек и ручьёв, растительность имела насыщенный изумрудный цвет, радовали глаз цветы и птицы услаждали слух пением… пока среди деревьев не стали раздаваться иные звуки, хлюпающие и булькающие.

Паладин обратил на это внимание одним из первых, он громогласно приказал обезьянам собраться в кучку, дабы воины могли окружить носильщиков оборонительным построением. Тобиус молча повиновался, держась ближе к своим хозяйкам, обеспокоенным и взволнованным. Сам посланец Храмового города потянул из ножен меч и стоило ли удивляться тому, что изогнутый клинок был целиком выточен из древесины?

Сару-рилл повёл осёдланное чудовище вперёд, по мелководью, держа оружие в опущенной руке, вслушиваясь. По мере того, как хлюпающие звуки приближались, прочие стихали, только реке не было дела до творившегося близ её вод. Стало ясно, откуда надвигался источник шума, — с небольшого возвышения на месте схождения двух более мелких речушек в одну. Там земля поднималась каменистым всхолмьем, поросшим земляничными деревьями. Когда близость встречи стала совершенно очевидна и все сару присели в тревоге, из тени что давали кроны выметнулось несколько длинных розовых отростков с когтями на концах. Проявив бескостную гибкость, отростки изогнулись, вцепились в деревья и напряглись, вытягивая на свет нечто бесформенное.

Оно выбралось на край всхолмья массивной подрагивавшей массой розовой плоти величиной с дом; блестящее от влаги, перевитое толстыми пульсировавшими венами, не организм, — какой-то орган, вырвавшийся из тела великана и решивший зажить собственной жизнью. Из мест, которые можно было бы условно наречь боками существа, росло множество длинных гибких жгутов, кои оно поочерёдно выбрасывало вперёд, цеплялось за что-то и волокло тело по земле. Хлюпающие, булькающие, чавкающие и иные, ещё менее приятные звуки доносились из многочисленных упругих складок, а когда монстр по-настоящему закричал, голос его походил на драконью отрыжку, — в воздухе разнёсся едкий кислотный запах.

Какое-то время оно торчало на всхолмье, вытягивая вверх переднюю часть тела безо всяких понятных органов чувств, пока, вдруг в розовой плоти не открылось отверстие, из которого появилось несколько длинных стеблей со сферами глазных яблок на концах. Истекавшие слизью, они протягивались в разные стороны, пока не сосредоточились на крупной фигуре, восседавшей верхом на ящере. Отверстие раскрылось шире, являя многие кольца зубов на пульсировавшем красном нёбе… и чудовище сорвалось с места!

С умопомрачительной быстротой замелькали конечности-жгуты, стаскивая тушу вниз, разбрасывая землю и камни, взрывая воды каскадами. Оно оказалось перед паладином в мгновение ока, распахнуло огромную пасть и выбросило когти, чтобы схватить добычу, но свистнул деревянный меч и многие из них отвалились без видимой причины. При всей своей длине клинок просто не мог достать до тех мест, где монстр получил раны. Скакун ловко развернулся, ударяя розовую тварь хвостом, рассекая её плоть, с рыком вырвал два жгута и отстранился боком. Булькавшее и визжавшее существо размахивало повреждёнными конечностями и разбрызгивало в реке кровь, оно попыталось вновь наброситься на паладина и вновь лишилось нескольких конечностей, из-за чего потеряло в скорости. Чёрный ящер постоянно двигался, уклоняясь от попыток себя схватить, из его пасти капала мутная слюна, хвост хлестал воду, а всадник тем временем странно размахивал мечом и что-то выкрикивал.

Они кружили в воде, то сходясь, то расходясь и на мягком теле чудовища появлялись всё новые раны, хотя сару-рилл ни разу не замарал своё оружие в крови. Наконец, лишивших большей части жгутов и половины глаз, израненное нечто отвернулось от пищи, которую не смогло поглотить и устремилось к другой добыче, сгрудившейся в сторонке. Теперь оно передвигалось как червь, уже не так резво, но всё едино с пугающей прытью, растягивая и утягивая пасть, издавая мерзкие звуки. Навстречу полетели стрелы, но существо сего не заметило; воины приготовились дать отпор, чего бы им это ни стоило, но до столкновения не дошло. Из-за туши раздался громовой возглас и случилось нечто неясное, — тварь вдруг распалась на две половины, разрезанная чем-то большим вдоль всего тела. Две кучи плоти продолжали извиваться, являя взглядам отвратительное нутро этого… этого…

— Обычный ползучий желудок, — пробасил паладин, приблизившись к перепуганным Длиннохвостым, — сытый, вон сколько непереваренной пищи ещё было.

Нескольких обезьян громко стошнило.

— Это хорошо, — продолжала размышлять горилла, — будь он голоден, смог бы плеваться желудочным соком, а с этим бороться куда как непросто. Хм, все целы?

Все были целы, не пострадал ни один симиан, хотя многие струхнули. Пережитый испуг заставил Локру и Вифани забыть о пробежавшей между ними кошке и мать с дочерью стояли теперь, вцепившись друг в дружку. Продлилось это, впрочем, недолго, — что-что, а врачевать и стоять на своём они умели. Тобиус же оставался безмолвным созерцателем, хотя в один момент готов был уже сам встретить хищника боевым плетением. Но не пришлось.

Что бы ни сделал паладин, как бы он ни сражался, магия тут была не при чём. Особая сила, да?

Их путешествие на запад продолжилось и с каждым пройденным днём Тобиус убеждался, что несмотря ни на что он всё же уступал симианам физически. Человек был способен поднимать огромные веса, если они ложились на плечевой пояс, а мутировавший человек мог и того больше, но долгий путь с тяжёлой ношей за спиной постепенно сказывался и на ногах, и на пояснице, и на коже, которую лямки даже сквозь одежду превращали в сплошную рану. Мышцы при этом, правда, становились твёрдыми как гранит и такой силы в теле без применения магии волшебник никогда не чувствовал, но… усталость убивала.

Караван двигался днём не более чем с двумя остановками для принятия пищи и оправления нужд, — процедур, интимность которых беспощадно нарушалась, не считая небольшой переносной ширмы. О том, чтобы отделяться от каравана и уходить из-под присмотра паладина и речи идти не могло. Все вместе и никак иначе.

Было похоже, что в пище, воде и сне нужды не испытывал только сару-рилл. Паладин постоянно находился на страже, охраняя носильщиков, стражу; ведя их днями, он ехал в седле, а ночью лишь его присутствие позволяло бесстрашно устраивать биваки на земле и разводить огонь. Воин Горкагохона не спал, но сидел перед отдельным костром в полном облачении, положив меч на колени. Его скакун в это время был подле, сворачивал своё огромное тело полумесяцем и, вероятно, дремал, частично окружая хозяина. Порой паладин внезапно вскакивал и мчался на трёх конечностях прочь от света, в самую тьму, откуда потом разносились леденящие душу крики. По возвращении белый плащ как правило украшали новые капли крови.