Страница 55 из 75
— И мне Толя говорил насчет квартиры, — засмеялась я.
— Они все действуют в одной манере, — отозвалась Каролина, — по их представлениям — это высший шик!.. Словом, я оторопела. Ну, думаю, из огня да в полымя! Сейчас вот этот меня изнасилует! А он будто услышал мои мысли: «Ты не бойся. Если я тебе не нравлюсь или если ты мне не веришь, я сейчас же провожу тебя на такси до дому…» И тут на меня что-то такое нашло сумасбродное… Для кого, думаю, себя берегу! Парень симпатичный. И домой тащиться у меня сейчас сил нет. Словом, легли… А утром, представь себе, познакомились… Часиков в девять я разлепила глаза — смотрю, а он костюм гладит. Увидел, что я смотрю на него, подошел к кровати, руку протянул: «Давай познакомимся. Антон». Я отвечаю: «Каролина, очень приятно». — «И мне приятно, — говорит, — подымайся, Каролина, едем заявление подавать…» Вот так все и закрутилось…
— Ты правда легкомысленная, — пожурила я Каролину. И тут же подумала о самой себе: ведь наши истории, в сущности, ужасно похожи! Она легкомысленная — а я?!
Свой рассказ Каролина закончила такими словами:
— В общем, подали заявление, потом Антон купил квартиру, мы в нее переехали, поженились — и с тех пор не разговариваем!
Я сначала не поняла ее слов — как это «не разговариваем»? Внешне Антон и Каролина производили впечатление исключительно благополучной пары. Я спросила, неужели они часто ссорятся?
— Ну что ты! — усмехнулась моему непониманию Каролина. — С Антоном невозможно поссориться… Да и кто я такая, чтобы с ним ссориться, — с горечью продолжала она. — Просто в тот вечер мы с ним так славно поговорили, он так хорошо меня слушал, а потом нам как будто не о чем стало разговаривать…
Тут я сообразила, что она имеет в виду…
Наше с Толей общение в основном заключалось во взаимном приветствии и нескольких вопросах-ответах относительно завтрака, обеда и ужина, в лучшем случае, телевизионных передач. Толя, видимо, хорошо усвоил правила своего круга, исключавшие пустую болтовню. Да и о чем нам было говорить? Большинство жен и мужей обсуждают проблемы, связанные с работой, обмениваются, как мы с Игорем, какими-то культурными впечатлениями или строят планы на будущее.
Толина работа меня не должна была интересовать. Это я усвоила раз и навсегда. Я же не работала, стало быть, у меня проблем не возникало. Мои впечатления от прочитанных книг Толю не занимали: я пыталась хоть немного развить его, подсовывая время от времени модное чтиво, но Толя молча отодвигал книгу и включал телевизор. Его телефонные разговоры также исключали возможность вопросов с моей стороны. Да и что можно было понять из его разговоров? Толя снимал трубку, молча выслушивал то, что ему говорили, и отвечал одной фразой: «С этим разбирайся сам» или «Считай, что мы их кинули». И, не прощаясь, клал трубку. А что касается планов на будущее — после одного случая я поняла, что и этой темы для меня не существует…
Как-то Толян предупредил меня, что с будущей недели у него появится «окно» в десять деньков, которые он намерен провести вместе со мной на море.
Дело было в апреле, но я обрадовалась. Мне очень хотелось поменять обстановку. Конечно, мы бы могли провести это время куда более экзотично, но Толе, видимо, надолго хватило впечатлений от Италии. Он хотел просто подышать морским воздухом, малость расслабиться.
— И куда же мы двинемся? — спросила я его.
— Если ты не имеешь ничего против, в Алупку, — сказал Толя.
Это была всего лишь дань вежливости — что я могла иметь против его решения? К тому же я сто лет не была в Крыму.
— Это замечательно, — одобрила я.
Мы собрались и полетели в Симферополь.
В Алупке мы поселились на берегу моря, в отдельном домике, принадлежавшем некогда туберкулезному санаторию. Теперь это был первоклассный дом отдыха, состоящий из большого корпуса и разбросанных по побережью маленьких коттеджей.
Мы приехали туда в полдень. Я не могла нарадоваться на чудесный вид из окна, на горы, синеющие позади домика, на уже вовсю зазеленевшие деревья… Вечером того же дня Толя обещал повезти меня в Ласточкино Гнездо.
Я как раз примеряла купленное специально для этой романтической поездки длинное вечернее платье, откровенно любуясь собой в зеркале — черный цвет очень шел к моим рыжим волосам. Вдруг Толя, зевнув, произнес:
— Знаешь, рыжая, мне здесь, оказывается, не нравится…
У меня все похолодело внутри.
— Так что переодевайся, — продолжал Толя, — мы возвращаемся в Москву.
— Да ты что! — взвилась было я, но, поймав его взгляд в зеркале, сменила тон: — Ты ведь хотел отдохнуть…
— Вот и отдохну в Малаховке, — отрезал Толян. — Что-то я по мамке соскучился.
— Я никуда не поеду. — Возмущение переполняло меня, но я произнесла эту фразу спокойным тоном. — Можешь отправляться один.
Толя и ухом не повел. Он снял трубку, провел пальцем по списку телефонов местной администрации, висевшему на стене, отыскал нужный номер и неторопливо набрал его.
— Карасев говорит. Подготовьте нам расчет. Мы уезжаем.
И тут я поняла: мы действительно уезжаем. У меня нет своих денег даже на то, чтобы снять в Алупке комнату.
То, что сделал Толян, можно было расценить как самое утонченное издевательство. Лицо его было невозмутимым, будто он на сто лет вперед заручился моим одобрением — на все случаи жизни. Нет, он не хотел меня обидеть. Ему действительно вдруг стало здесь скучно.
Я молча сняла с себя платье и принялась укладывать обратно в чемоданы только что разобранные вещи.
Толя подошел ко мне, потерся носом о мое плечо:
— Не хмурься, старушка, все хорошо…
Демонстрировать ему обиду было совершенно бесполезно.
В самолете Толя достал бумажник и протянул мне пять стодолларовых бумажек.
— Зачем это?
— Хочу возместить тебе моральный ущерб, если он, конечно, имеет место.
— Имеет, — сердито отозвалась я. — Ты и сам это хорошо понимаешь.
— Ни черта я не понимаю, Ларок, — отозвался он. — На море ты побывала, посмотрела на него, синее-синее, чего тебе еще надо? Но ежели хочешь вернуться, я куплю тебе билет в Симферополь.
Тут уж я просто выкатила на него глаза:
— Как это — вернуться? Почему же ты сразу не оставил меня там, как я тебя просила?
— Не положено, — объяснил Толян, — я тебя привез, я же должен был и доставить тебя назад. Скоро я это исполню. — Толя бросил взгляд на часы. — Через пятнадцать минут приземлимся. Я свое дело сделал и теперь готов отправить тебя обратным рейсом.
— Ты это предлагаешь, потому что знаешь, что я никуда не полечу?
— Да, я рассчитываю на твою привязанность ко мне, не скрою, — ухмыльнулся Толян. — Мы бы вдвоем славно провели время дома, в Малаховке…
После этого случая я зареклась строить планы на будущее.
Мы с Толей прожили вместе больше года, когда я вдруг спохватилась, что мои родные и близкие слишком редко навещают нас. Они как бы молча высказывали мне свое недовольство, и я не могла понять, что именно стало их во мне не устраивать с тех пор, как я вышла замуж за Толю.
Моя соседка Ирина, о которой я еще расскажу, объяснила мне это так:
— Ты сама собой недовольна, вот в чем дело, и люди это чувствуют, как собаки… И наоборот — если мы сами собою глубоко довольны, то и все вокруг приходят от нас в восторг.
Возможно, Ира была права. В качестве Толиной жены я сама себе не нравилась. Вернее, меня не устраивала исключительно роль жены, хоть я и старалась не подавать виду и никому никогда не жаловалась.
Если бы я вздумала воззвать к чувству сострадания своих близких, они бы, конечно, немедленно откликнулись. Но я помалкивала и ни с кем, кроме Каролины, которой ничего не надо было объяснять, не делилась своими трудностями.
Люся совсем забросила меня, потому что не чувствовала себя в нашем просторном доме так вольготно, как в тесной квартирке Игоря. В ситуации с Игорем она ориентировалась свободно и легко, это была знакомая Люсе история двух замороченных жизнью интеллигентов, в которой она ощущала свое преимущество передо мной. Она могла позволить себе давать советы, время от времени поругивать меня за неумение управлять мужем и вертеть им по собственному желанию, как это делают другие жены, могла устраивать в моей квартире обыск на предмет обнаружения доказательств несовершенства нашей жизни.