Страница 13 из 17
26 июня. С 12.30 и до 23.2 °Cталин принял 19 человек. По самым скромным подсчётам, в этот день Иосиф Виссарионович провёл свыше пятидесяти телефонных разговоров. (В другие дни – многими больше!) Вообще же телефонные переговоры вождя никем и никогда не фиксировались. А ведь, как говорится, ежу было понятно, что Сталин мог в любое время суток позвонить любому советскому человеку и дозвониться до него!
В этот день решён вопрос об эвакуации тела Ленина.
27 июня. Приняты несколько постановлений ЦК ВКП(б) и Совмина СССР: «О порядке вывоза и размещения людских контингентов», «О вывозе из Ленинграда ценностей и картин Эрмитажа, Русского и других музеев», «О вывозе из Москвы государственных запасов драгоценных металлов, драгоценных камней, Алмазного фонда СССР и ценностей Оружейной палаты».
Красная Армия между тем отступала по всем направлениям. Секретарь Гомельского обкома В.Ф. Жиженков докладывал Сталину: «27 июня группа колхозников Корналинского сельсовета задержала и разоружила группу военных, около 200 человек, оставивших аэродром, не увидев противника, и направляющихся в Гомель. Несколько небольших групп и одиночек разоружили колхозники Уваровического района». Ясное дело, настроения вождю подобные сообщения с мест не поднимали. Он распорядился о создании подвижных контрольно-заградительных отрядов на дорогах, железнодорожных узлах, для прочистки лесов.
Сталин лично ездил смотреть бомбоубежище для руководства страны по улице Кирова, 43.
В Кремле Иосиф Виссарионович находился с 16.30 до 2.40 следующего дня. Шестой день войны (равно как и все предыдущие и все последующие) прошёл для руководителя страны, партии и армии в напряжённом труде. Такой пример. ЦК КП(б) Белоруссии прислал вождю доклад о принятых мерах по эвакуации. Иосиф Виссарионович внимательно прочитал документ (по-иному он никогда не делал!) и позвонил белорусам: «Товарищи, а лошадей вы эвакуировать не собираетесь?» – «Как же, товарищ Сталин, обязательно будем эвакуировать». – «Так почему же о них нет в вашем докладе ни слова?» Вот такая цепкость и собранность по главным делам! Он о сыновьях мог забыть (и часто забывал), но о лошадях – главной тягловой силе страны – и о броневых станах всегда помнил.
К слову, оба родных сына и приёмный Сергеев уже были на фронтах.
28 июня. Сталин собрал членов Политбюро и впервые завёл с ними речь о собственном обращении к народу. Он почувствовал: откладывать объяснение со страной больше нельзя. Люди ждут не дождутся от главного коммуниста ответов на вопросы, что с нами происходит и как стало возможно такое, о чём не допускалось раньше и мысли?
В первую военную субботу Сталин находился в рабочем кабинете с 19.35. Покинул его в 00.50 после долгого разговора с В.Н. Меркуловым. Нарком госбезопасности сообщил, что в тыл отправлено для диверсионной работы свыше полутысячи человек. Ещё столько же готовится. У Сталина побывали больше десятка человек.
29 июня. Этот и следующий дни большинство либеральных историков полагают «пропавшими». Начало этому «пропаданию» положил «великий строитель коммунизма, кукурузник» Н. Хрущёв: «Я знаю, каким героем он (Сталин. – М. З.) был! Я видел его, когда он был парализован от страха перед Гитлером, как кролик, загипнотизированный удавом. Берия мне рассказывал, что Сталин совершенно был подавлен. Буквально так и сказал. “Я, – говорит, отказываюсь от руководства”, – и ушёл. Ушёл, сел в машину и уехал на ближнюю дачу». Вторит «кузькиноматчику» генерал-проститутка Д. Волкогонов: «Документы, свидетельства лиц, видевших в то время “вождя” (почему в кавычках – он и был вождём! – М. З.), говорят, что с 28 по 30 июня Сталин был так подавлен и потрясён, что не мог проявить себя как серьёзный руководитель. Психологический кризис был глубоким, хотя и не очень продолжительным». Наглая и циничная ложь генерала-сволочи!
Да, о падении Минска Берия узнал по радио и доложил Сталину. Тот позвонил Тимошенко, но не услышал от него внятного доклада. Вместе с Молотовым и Микояном Иосиф Виссарионович поехал в Наркомат обороны. Примерно полчаса шёл нормальный разговор. Но Сталина всё больше расстраивало то, что ни Тимошенко, ни Жуков, ни Ватутин совершенно не владеют военной обстановкой на местах. И он взорвался. Анастас Иванович напишет, что после этого Жуков «разрыдался, как баба, и быстро вышел в другую комнату». Писатель И. Стаднюк на основе своих бесед с Молотовым рисует несколько иную картину: «Верно то, что вечером 29 июня Сталин потерял самообладание, узнав, что немцы второй день хозяйничают в Минске. Выходя из Наркомата, он с ожесточением сказал: “Ленин оставил нам великое наследие, а мы, его наследники, всё просрали”». Другой писатель, Н.А. Зенькович, тоже беседовавший с Молотовым, ещё более обостряет стычку Сталина и военных: «Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное напряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения. Изумлённый такой наглостью военных, Берия пытался вступиться за вождя, но Сталин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу».
Давайте из всего выберем середину. Стычка была. Настоящая, мужская. Детали здесь не важны. Другое примечательно. Даже несмотря на то, что вождь убедился в полной некомпетентности руководства Генштаба, он и тогда не потерял самообладания. Вернулся в Кремль, отдал распоряжение об эвакуации из Ленинграда детей. На заседании Совнаркома и ЦК ВКП(б) было принято секретное постановление о переводе 18 наркоматов и главных управлений в восточные районы страны. Было также поручение Молотову переговорить с послами США и Великобритании. Только после этого Иосиф Виссарионович уехал на дачу. А не «сбежал», «укрылся» от своих соратников, «полагая, что они его арестуют». Всё это чушь собачья! Предатели памяти вождя обеляли себя задним числом. Вот что пишет по этому поводу историк А.Б. Мартиросян: «Ведь им же надо было показать, что не Сталин, по их версии, “плохой да дурной на голову”, а они, “кристально” подлые мерзавцы, спасли страну, заставив Сталина вернуться к активной работе! Но Сталин не зря называл их никчёмными котятами, которые ничему не хотят учиться. Так оно и вышло. Ведь даже солгать-то по-умному, мерзавцы, и то не могли. К примеру, даже в изложении одного из самых изощрённо лживых членов Политбюро А.И. Микояна в истории с этими двумя днями Сталин выглядел совершенно спокойным, рассудительным, адекватно воспринимающим обстановку, нормально ведущим полемику и соглашающимся с трезвыми рекомендациями». Потому что прав на века оказался Молотов, однажды изрёкший историку Г.А. Куманёву: «Всем нам очень повезло, что с самого начала войны с нами был Сталин».
30 июня. Совнарком СССР утвердил мобилизационный народнохозяйственный план на 3-й квартал 1941 года. Без Сталина. Хотя вождь этот план и смотрел, сделав на нём 44 пометки. Весь день он провёл на даче в Кунцево. Вопрос с военными он для себя решил. Через Жукова передал, чтобы незадачливого Павлова вызвали в Москву. Это коней на переправе не меняют, а ослов очень даже можно и нужно менять. (Катастрофа на Западном фронте, созданном на базе Западного Особого военного округа, стала одной из самых трагических страниц в первые дни войны. Уже 28 июня были захвачены Минск и Бобруйск, западнее белорусской столицы попали в окружение 3-я и 10-я армии, а остатки 4-й армии отошли за Березину. Создалась угроза быстрого выхода подвижных соединений врага к Днепру и прорыва к Смоленску. Руководители Западного фронта – командующий генерал армии Д.Г. Павлов, начальник штаба генерал-майор В.Е. Климовских, начальник связи генерал-майор А.Т. Григорьев, командующий 4-й армией генерал-майор А.А. Коробков и ряд других военачальников в первые дни июля были отстранены от своих постов, преданы суду Военной коллегии Верховного суда СССР и расстреляны. В сентябре 41-го та же участь постигла командующего артиллерией фронта генерал-лейтенанта Н.А. Клича.) Оставалась ещё важная проблема – выступление перед страной. Кто хоть изредка перо в руках держит, должен понимать, сколь это непростое дело: в такое архисложное время обратиться к народу и быть им понятым. А ведь у Сталина не наблюдалось десятков помощников и полсотни спичрайтеров, что стало дурной модой после туповатого Хрущёва. Вождь сам обдумывал каждое слово. «Товарищи! Граждане! Братья и сёстры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!» Таким возвышенным слогом писались тысячи лет назад нагорные проповеди.