Наследники

Крохотная капля упала на браслет в руке принцессы, и девушка тут же сморщилась от того, как запульсировала, словно живая, кора на ее руке. Коричневый цвет медленно темнел, превращаясь в черный, а после материал осыпался пеплом с ее руки.

— Браслет нужен был мне целым! — воскликнул Хасин.

— Это невозможно, — покачала головой Найтири. — Он паразит — не сможет существовать без хозяина. Да и не нашли бы вы изготовителя — слишком хрупкий материал, — с сожалением добавила девушка.

Медленно браслет осыпался с руки Анны, оставив оголенную ободранную руку от запястья до середины локтя — словно с нее кожу содрали.

— Это экстракт корня вонши, — доставая очередной пузырек, пояснила ведьма, — он ускорит заживление и регенерацию кожи. Но повязку несколько дней придется поносить.

— Нельзя воспользоваться магией целительства? — хмуро просил Хасин, не прекращая обезболивать руку Анны.

— Я ведьма — магия мне недоступна. Да и не советовала бы, — коротко произнесла девушка.

— Спасибо, — с благодарностью улыбнулась Анна Найтири, прижимая к груди перевязанную немного саднящую руку. — Не знаю, как тебя благодарить!

— Ничего не нужно. Это моя работа, — улыбнулась гостья, поднимаясь на ноги и делая неуклюжий реверанс перед принцессой. — Была рада познакомиться.

— Подожди меня в коридоре, — приказал ученице лорд Арриан.

Та покорно кивнула, натянула на голову капюшон и вышла, провожаемая взглядами.

— Спасибо, я перед тобой в долгу, — еще раз пожал руку другу Хасину.

— И я тоже, — улыбнулась Анна, поднимаясь на ноги.

— Я рад был помочь, — улыбнулся Грэм принцессе и демону.

Хасин вышел проводить своего гостя, а Анна осталась в его кабинете, невольно улыбаясь при взгляде на забинтованную руку — теперь все придет в норму: она поправится, сможет вернуться к полноценным занятиям и восстановить свой резерв. Но едва ли будет в безопасности, как было прежде. Она кому-то очень сильно мешает, и раз хотят ее смерти, на одной попытке не остановятся. Ее почему-то не пугала эта мысль, как должна была бы. Вероятно, она просто была уверена в своей безопасности и защите: Хасин, Кассиан, ее друзья — они позаботятся о ней.

— Как рука? Больно? — спросил вернувшийся демон, аккуратно касаясь повязки.

— Терпимо, — улыбнулась Анна.

— Найтири сказала, что уже завтра ты почувствуешь себя лучше, ощутишь прилив сил — как физических, так и магических.

— Хорошо бы — завтра кошмарное занятие по практическим заклинаниям, — усмехнулась Анна, говоря о его предмете. — Очень уж требовательный преподаватель.

— С недавних пор он идет на удивительные уступки своей любимице, — хмыкнул демон, качая головой.

— Мы это еще обсудим, — недовольно насупилась Анна. — Ты ведь обещал не делать мне поблажек! Но в последнее время ты стал куда менее требователен ко мне! Мне не нужно твое покровительство.

— Не смог удержаться, — рассмеялся Хасин. — Но обещаю исправиться — я ведь прослыл самым невыносимым преподавателем, пора возвращаться к образу тирана и деспота.

И он сдержал свое обещание — уже на следующее утро, мокрая как мышь и едва передвигающая ноги Анна буквально уползала с полигона, а впереди еще был урок практической магии, обещающий быть не менее выматывающим и тяжелым.

11

С непередаваемым отвращением Хитана смотрела на свое отражение в зеркале. Гладкая чистая кожа покрыта шрамами, которые навсегда останутся на ней — ноги, руки, все тело. И даже лицо исполосовано отравленными ногтями, что рвали ее плоть на том кладбище. Рыська невольно вздрогнула, на миг вернувшись в памяти в тот момент. Накатила паника, боль сковала тело сильней — она еще не до конца отпустила — и снова она чувствовала каждый укус и жжение от яда в крови. Яда больше не было, но следы его присутствия будут вечным напоминанием о случившемся. Но нисколько рыська не жалела, что оказалась на кладбище — как бы то ни было, она спасла своих друзей, дав время и какую-никакую защиту, пока не появился Бастард. Однако едва ли это утешало.

Сегодня утром, проснувшись в лазарете, во всем теле девушка ощутила боль — ноющую, жгущую и отвратительную. Давно она ее не чувствовала — со времен жизни в клане, где стая издевалась над ней годами. Поднимаясь тогда с постели и направляясь к зеркалу, уже догадывалась, что увидит в отражении. Не закричала, не заплакала, лишь закрыла глаза, внутри переживая увиденное. А за спиной стоял Данис, не в силах скрыть своей жалости. Она выгнала его прочь, едва открыла глаза — злобно прорычала, чтобы он убирался. Он не стал спорить — молча ушел. А она оделась и сбежала из лазарета, где целители попытались ее задержать. Только зачем? Разве смогут они сделать еще что-то, кроме того, что уже сделали? Нет. А к боли она привыкла. Так смысл оставаться там? Чтобы спрятаться?

Хитана не была трусихой, хотя с трудом представляла, во что теперь обернет свой тайный страх: что-то надломилось в ней, когда она посмотрела в зеркало. Прежде пряталась за красотой. Именно внешность была щитом против злословия, против косых взглядов. Своей привлекательностью она пользовалась, чтобы обезоруживать недоброжелателей и тех, кто был настроен предрассудками против нее. Не в самолюбии было дело, не в самомнении, не в желании быть желанной. Красота делала Хитану сильной. Она пользовалась ею, черпала из нее уверенность. Но мало того, что лишилась зверя, пусть он никогда и не был с ней полноценно, так и красоту потеряла! А ведь уже много лет только она и придавала ей сил и уверенности. Было плевать на тех, кто предвзято относился к ней как к недооборотню, ведь с какой силой ее презирали, с такой же и желали. О, она еще помнила последние годы в своей стае, когда другие рыськи мучили ее, завидуя ее красоте. Помнила, как отвращение в глазах рысей-мужчин смешивало в гремучий коктейль с сексуальным желанием. И она смеялась им с лицо, видя их слабости. Пользовалась внешностью напропалую, заставляя давиться их своим презрением и ненавистью. Как же было сладко заставлять их всех забывать о ее ущербности!

И уже после изгнания Хитана продолжала скрывать за своей красотой впитанную с детства неполноценность, пусть и окружали ее уже те, кого мало волновала ее звериная натура. Но разве забудешь так легко те обиды и боль, что росли вместе с ней? Разве когда-нибудь простишь тех, кто превратил твою жизнь в ад только потому, что ты не могла обратиться? Разве способна маленькая девочка глубоко в ней оставить в прошлом сломанное детство и жизнь? Никогда она не станет ласковой и пушистой, всегда будет колючей и злой, всегда будет с недоверием принимать внимание, всегда будет видеть подтекст или выгоду в отношении себя. Всегда будет бояться.

Для всех вокруг она была сильной, волевой, уверенной и толстокожей — никто не сомневался, что ее нельзя задеть или обидеть. На всех она смотрела с насмешкой, снисходительностью, презрением, легкостью и вызовом. И ее оставили в покое. Здесь, в Академии, где она задержалась и снова вошла в социум после жизни в стае, она возвела вокруг себя стену, непробиваемую защиту, и ее никто уже не трогал, никто не задевал. Даже оборотни не бросали на нее каких-то особенных взглядов, привыкнув к рыське и тому, что плевать она хотела на их презрение и отвращение.

И она сможет еще продолжать делать вид, что все осталось по-прежнему. Вопрос в том, насколько хватит запаса ее уверенности? Ненадолго, и она это понимала. День-два, пара недель — и она лишится своего щита. Знает, что не сможет сопротивляться тому угнетению, что навалится на нее заново. Не сможет долго терпеть жалости в глазах, снова нарастающего отвращения, и в конце концов станет тем самым забитым ребенком, которого мог обидеть каждый, пока он не вырос и не отрастил клыки и когти — в моральном плане. Она лишилась своего оружия, и ей больше нечем защищать свою душу.

Но и просто сдаться она не сможет — не в ее правилах. Она будет идти до конца, пока идется, будет терпеть, пока терпится. Должна хотя бы попытаться, не станет опускать руки вот так сразу, хотя и понимает, что все равно сделает это. Ведь иначе она не умеет сражаться за себя.