Страница 70 из 80
Вернувшись в маленькую кухоньку, застала Рыжую за разделыванием заячьей тушки. Рядом Знахарь кипятил отвар для больного коликами литейщика и что-то записывал в маленькую книжицу. Они беседовали, и к удивлению северянки, это был их первый долгий разговор за всё время пути.
— Ты неплохо справляешься, — говорил Знахарь, указывая на умелые движения женщины. — Это я говорю как бывший кашевар.
— В детстве пришлось научиться, — отвечала Рыжая.
— Мать научила?
— Кое-кто другой… на островах. — Она смотрела, как Знахарь аккуратно отточенным пером выводит буквы: — Где научился? Слышала, на болотах умеющий писать — редкость.
— У меня тоже был Учитель. — Немного помолчав, продолжил: — Ты немногословна. За всю дорогу произнесла с десяток слов. Что делаешь в наших краях?
— Я не понимаю тебя.
— Ты, вроде, геранийка, но говор, словно долго жила за морем. Это так?
— Ты прав, Знахарь, и я недавно стала неразговорчива. Потому как не о чем говорить. Позабыв слова мудрого учителя, я пришла в гиблую землю с недобрыми намерениями, о чём искренне сожалею. Если ты против всех, умей принять, что все против тебя. Цена такого выбора — одиночество. Оно может стать даром, а может оказаться проклятьем. Я не справилась, не распознала змею в кроличьем обличии, за что и расплачиваюсь.
— Твоё настоящее имя…?
— Начинаю привыкать откликаться на Рыжую. Мне даже нравится.
— Где твой дом?
— Его у меня больше нет.
— А семья?
— Сильнее всего на свете я хочу обнять своих детей.
— Где они сейчас?
— Младший под покровительством моих заклятых врагов, а старшая… надеюсь там, где её не достанут беды.
— Мне казалось, что ты никогда не рожала.
Рыжая сжалась, словно черепаха, спрятавшаяся в панцирь.
— Не хочешь рассказать о себе?
— Не хочу накликать беду ни на вас, ни на себя.
— Что-то скрываешь?
— У каждого есть прошлое.
— Кто сеет ветер, тот пожнёт бурю. Верно?
— Если бы ты знал, как прав. Теперь я плачу без слёз и страдаю без стонов.
— Да, ты скрытна и неразговорчива, как и твой немой.
— И он не мой немой.
— Вот как?
— Случайность, но счастливая. Ведь он тоже ничего не сможет рассказать обо мне.
— Я могу вернуть ему речь. Язык пришить несложно, главное — иметь язык его кровного родственника. Но где такого сыскать?
— Я признательна тебе, — после некоторого молчания робко произнесла женщина, благодарно глядя эскулапу в глаза.
— За что? — смутился тот.
— Сам знаешь за что.
— Пустяки, — с напускным безразличием выговорил Знахарь. — Я помогаю каждому без разбору.
— Но я не каждая, я… — она запнулась на полуслове.
Некоторое время в кухоньке стояла тишина.
— Я бы осталась жить в этом селении. Здесь тихо и люди приветливые, — наконец продолжила разговор Рыжая.
— Я тоже не прочь осесть… — Знахарь накрыл её руку своей ладонью. Женщина дрогнула, но руки не отняла. Знахарь неспешно убрал руку и продолжил: — Ладно, чувствую, тебе пришлось не сладко. Теперь есть время подумать обо всём. Переоценить ценности.
— Ну что, пора прощаться, — вклинилась в беседу северянка, глядя на парочку с нарочитой приветливостью: — Не понимаю, зачем вы увязались за нами, но пора дорогам разойтись.
— Ты это о чём? — спросил Знахарь.
— Рыжая права, ей лучше остаться в посёлке. Немытый остаётся тоже. С голоду не помрут. Она сгодится куховарить, немому тоже дело найдётся.
— Я останусь с ними, — сказал Знахарь.
— Э… — протянула северянка, чуть колеблясь, — ладно, если что, я знаю, где тебя найти… — и твёрдо добавила: — Дальше мы с Меченым идём одни.
Из посёлка они ушли ранним утром и спустя два дня оказались у заснеженного плоскогорья. Грязь так и не поняла, почему поворачивай она всякий раз восточнее, солнце упорно оказывалось ровно за спиной.
— Мы куда? — на второй день, наконец, спросила она.
— Ты впереди, ты ведёшь, — ответил Меченый.
— Посмотри, как движется, — разведчица указала на солнце, поднимающееся над горизонтом. — Почему мы всё время сворачиваем на север?
— Ноги сами знают куда идти, — ответил Меченый. Ни один мускул не дрогнул на его обезображенном лице.
Прищурившись, Грязь различила на белоснежном полотне чёрную точку. Та приближалась так быстро, что сомнения рассеялись сразу — навстречу неслась запряжённая лошадьми санная повозка. Но как она оказалась в этой безлюдной глуши? Спустя время стала хорошо различима четвёрка сильных коней и меховой тулуп кучера на козлах. Слышалось залихватское гиканье и хлёсткие щелчки кнута. Повозка остановилась в десяти шагах от путников. Чёрный натужно заржал и встал на дыбы.
— Вот мы и у цели, — произнёс Меченый, усмиряя коня дружеским похлопыванием.
Белогривые кони, запряжённые в сверкающий лаком и бронзой крытый рыдван, фыркали и нетерпеливо рыли копытами снег. Закрученные дугой полозья блестели шлифованным металлом. Кучер соскочил с козел, скинул медвежий тулуп, бросил его на снег и только тогда распахнул дверцу. Худенькая нога в белоснежном чулке и в блестящем с оранжевой бабочкой башмаке спустилась на ступеньку, и в услужливо протянутую громадную ладонь слуги легла иссохшая увитая перстнями ручонка, обрамлённая накрахмаленной лилейной манжетой. На расстеленный тулуп спустился тщедушный старичок с изжёванным морщинами продолговатым лицом, маленькими юркими глазёнками и огромной головой под высокой широкополой шляпой. Старичок неожиданно чихнул, и торчащие из шляпы длинные засаленные перья колыхнулись, словно от ветра.
— Говорил тебе, Хоргулий, погода не для прогулок, — тонким голоском проскрипел старичок, неодобрительно поглядывая на кучера.
— И, тем не менее, их стоило встретить, — ответил кучер.
— Да уж… — крякнул старичок и снова чихнул: — Ты, как всегда, прав.
Осмотревшись, покачал головой, глянул на утонувшие в глубоком снегу кучерские сапоги, посмотрел на свои лакированные башмаки и огорчённо скрипнул:
— Может, вы подойдёте ко мне?
Меченый пятками тронул Чёрного и в два шага оказался напротив старичка. Протянул руку в приветствии:
— Рад познакомиться, ваше верховенство.
— Да уж, — прогнусавил старичок, — не к каждому гостю Верховный Инквизитор выезжает навстречу. Но как иначе если гость — сам Первый Жнец.
От услышанного Грязь пошатнулась. Раскинув в стороны руки, попыталась ухватиться хоть за что-нибудь. Не удалось. Голова закружилась, и белый снег поплыл в глазах.
Глава 4.4
Планы
Расположившись на ковре у камина, Грязь скрестила ноги и опасливо огляделась по сторонам. Полусферический потолок заканчивался длинными настенными полками, сплошь заставленными книгами, рукописями, необычными большими и малыми приспособлениями, бронзовыми сундучками и пожелтевшими от времени рулонами свитков. Посредине сферической залы возвышалась конструкция из скреплённых друг с другом медными накладками деревянных просмолённых балок. Внутри — удивительный механизм: стальные зубчатые колёса, туго натянутые ремни, рукояти рычагов, сверкающие полировкой направляющие рельсы. Венчала конструкцию огромная конусная труба, обращённая тонким концом в затёртый табурет, а толстым — устремлённая к огромному прозрачному окну в потолке.
— Не бойся, девочка, здесь ты в безопасности, — по-отечески прокряхтел старик, поправляя белые шёлковые чулки.
Умостившись в старое продавленное кресло-качалку, он снял с уставших ног лаковые башмаки и поставил их на каминную решётку. У камина кучер возился с розжигом.
Хозяин сощурился, оценил степень удивления гостьи, и издал скрежет немазаного колеса:
— Есть вопросы?
— Как так? — чуть слышно произнесла северянка, — Инквизитором пугают малолетних детей. У него три головы, тело ящера, а изрыгающим огнём он сжигает города.
— Глупые людишки, — старичок поднялся, по-утиному покачиваясь, проковылял к столу и налил в резной стеклянный бокал тёмно-багровое вино. Без высоких башмаков он оказался крошечным и теперь в широких, застиранных рейтузах походил на простоватого недоросля-гелейца, сына низкорослых шахтёров-проходчиков. Кружевная сорочка ещё более подчёркивала абсурдность фигуры.