Чёрные лебеди

Она окинула взором кольцо грязных, пропахших потом и дымом мужчин и те невольно отшатнулись от её ледяного взгляда.

— Любите смотреть на кровь?! Смотрите! — Она нарочито провела ладонями в воздухе, сделав полный круг. — Желаете увидеть мою?! Да или нет? У каждого из вас она такая же. Да? Но кто-нибудь видел кровь истинных королей? Кто-нибудь знает, какова она? Нет?! Проверить легко, просто перережьте мне горло. — Она подобрала лежащий у ног кинжал Бесноватого и выставила перед собой. — Кто осмелится пустить кровь наследнице Конкора?

Притихшие лесорубы молчали.

— Тогда я сделаю это сама!

Откинув за спину разметавшиеся волосы, Гертруда приставила остриё к бледно-синей шее и надавила. Из образовавшейся раны выступила капля и поползла по лезвию. Затем ещё одна, и ещё… Буйно пульсируя под нежной мелованной кожей, тонкая голубая венка выталкивала каплю за каплей, окрашивая холодную сталь цветом светло-голубого небосвода.

Принцесса взметнула руку со сверкающим кинжалом высоко над головой, и струйка холодной лазури пробежала по блестящему кровотоку до самой рукояти. Рождённые с топорами в руках синелесцы — дикие лесные люди, охотники на сенгаки, бородатые лесорубы — не сводили потрясённых взглядов с того, как с острия стекают и падают на землю, яркие бирюзовые капли.

Онемевший Праворукий только сейчас заметил, что из всего сказанного отакийкой пока не перевёл ни слова. Но и без этого обескураженная толпа поняла её. Лязг обронённых топоров, тихий сдавленный ропот, обрывки старинных заговоров-оберегов.

— Быть не может… — изумлённые возгласы неслись над головами.

— У неё небесная кровь.

— Кровь к крови…

— …она Небесная.

Когда гул утих и бородатые лесорубы, молча по очереди, стали опускаться на колени, обессиленная Гертруда, теряя сознание, рухнула на землю.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Ultima ratio regum (Последний довод королей)

Глава 4.1

Свергнув короля, станешь королём

Альфонсо Коган по прозвищу «Мышиный Глаз» не боялся темноты. Во мраке нет опасности — как броня, как щит подаренный небом, мрак ограждает от враждебных глаз, от оценочных суждений, от завистливых притязаний. Наоборот, более всего королевский советник ненавидел яркий свет, рассеивающий защитный кокон тьмы, обезоруживающий, оголяющий душу, вселяющий беспомощность и страх. Две вещи одинаково сильно раздражали его: солнечный свет и память об отце. Альфонсо Коган по прозвищу «Мышиный Глаз» ненавидел яркий свет, но в делах любил предельную ясность.

— Итак, — повторял он в который раз, — помнится, я вас предупреждал.

— Ну, уж как вышло, так вышло, — в который раз раздражённо отмахивался Монтий. — Негоже богатейшему наместнику Герании, практически королю, потакать отакийской суке…

— Ладно, что случилось, того не изменить. Можно проиграть битву, но выиграть войну, чего я вам искренне желаю. Посему, дорогой Монтий, впредь доверяйте моему чутью.

— И что вы чувствуете?

— Необходимость подчиниться.

— Лечь под церковь? Что ж за дела, подчиниться! Если не суке, то южанам-монахам…

— Генералы пойдут за вами, в этом положитесь на меня. Но церковь… — советник неуверенно покачал головой, — Святой Иеорим — крепкий орешек.

— Не пойму, неужели у генералов не найдётся оружия, чтобы справиться с безоружным стариком?

— Не так уж он безоружен. Его меч — вера — посильнее тысячи клинков.

— Что за вера такая? Наши богословы беднее крыс, что в пустых подвалах молельных хибар, да пугливее голубей на соломенных их крышах. Золото и оружие — вот настоящая сила.

— В этом южане согласны с вами, но к золоту и оружию они присоединили ещё и веру.

— И?

— И мечи их стали в тысячу раз крепче, а золото в тысячу раз ценнее.

Монтий задумчиво молчал. Его худые, унизанные перстнями пальцы, нервно теребили отворот мехового плаща. Войдя в харчевню, он так и не рискнул его снять. Отхлебнув из замызганной кружки немного эля, скривился и тихо выругался:

— Что за помои?

— Простите, пока не могу организовать приём в королевском дворце.

— Ладно, — раздражённо бросил наместник, — что предлагаешь?

— Принять религию южан, объявить истинной веру в Единого, предав огню старых Змеиных Богов.

— Мне плевать и на тех и на других. Я и Единого-то не встречал, да и Змеиного знаю лишь одного — над геранийским троном в столице, и то деревянного. Моя б воля, обоих в огонь.

Было заметно, что пьяный солдатский гомон не на шутку раздражает наместника. Плотнее натянув капюшон, он покосился вглубь полутёмной харчевни, процедил недобро:

— Умеешь ты выбирать места для важных встреч.

— Здесь безопасно, — ответил полукровка, подливая эль в кружку наместника. — Быть ближе к народу — хорошая черта.

Говоря так, он вглядывался в тёмное окно. К вечеру похолодало и воздух в харчевне, разогретый жаром каминного огня и хмельным солдатским дыханием, затянул матовым налётом и без того тусклый от копоти бычий пузырь, натянутый на деревянную оконную раму. Блики доспехов танцующих со шлюхами воинов, бесновались на промасленной поверхности деревянного стола, отражались в тарелках с соблазнительно ароматным говяжьим рагу, и полукровка удовлетворённо отметил: вместе с миром в столицу пришла сытость. Что может быть лучше набитого брюха, тела, разомлевшего от обжорства и послеобеденной отрыжки? Но Альфонсо знал, Зверь уже явил из пещерной тьмы свою тысячезубую пасть, и блики от сияния его жёлто-коралловых глаз уже скачут по лоснящимся лицам неведающих, сливаясь с мерцанием каминного огня.

Две искры на миг застыли в оконном мраке, и полукровку пробил холодный пот — два зрачка, как две иглы пригвоздили его к спинке дубового стула. Зверю надоело выжидать. Альфонсо закрыл глаза. Вероятно, сказывалась усталость.

Монтий поднёс к губам полную ложку горячего рагу, подул остужая:

— Передай монаху, я согласен. С сукой покончено, и с остальными разберусь… Что нужно сделать?

— Выступить перед горожанами с речью. Текст я напишу.

— Да, вот ещё что… — Монтий мрачно покосился через плечо. — Доходят слухи о девчонке, спустившейся с небес… вроде как Избранная…

— …ещё и о Жнеце из древних писаний, взглядом разящем семерых кряду, — язвительно улыбаясь, не дал договорить советник. Зачерпнул ложкой ароматное варево и произнёс уверенно: — Не обращайте внимания на болтовню селян, друг мой. Думайте о скором восхождении на престол.

Альфонсо Коган по прозвищу «Мышиный Глаз» не боялся мрачных россказней чёрных чтецов и болотных гадалок. Он боялся очевидной глупости, с которой в эти сказки, подобно Монтию, верили недалёкие умом людишки.

Себарьян бросил обмякшее тело на дно лодки, и голова женщины глухо ударилась о доски. Ничего, к утру очнётся. Процедура проста — легонько прихватить за горло, крепко зажать ноздри и рот и подождать пока кровь перестанет поступать к голове. Хотя, сразу придушить не удалось, рыжая бестия яростно извивалась раненой гадюкой, но немой не впервой брал «языка» и удар под дых, сбивший с пленницы спесь, оказался вполне уместным.

Он тихо грёб вдоль городской стены, стараясь держаться как можно дальше поля зрения караульных. Реку он пересечёт у дальней башни — там самое узкое место и деревья скрывают обозрение. Женщина тихо стонала в забытьи. Мокрые от тумана и оттого ставшие тёмно-каштановыми пряди, словно плющом, облепили её бледное лицо. Не она была его целью, но уходить с пустыми руками арбалетчик не привык. Кто она, и зачем южане держали её под замком? Может, наложница сбежавшего короля? Тогда к чему охрана из двух недоумков? Себарьян мотнул головой. Не важно, если она пленница отакийцев, значит, послужит приманкой для Хора, а это главное.

Он поднял голову и посмотрел на бойницы на стене. Развесистые ветки старых верб ограничивали обзор. Он неслышно развернул лодку в сторону противоположного берега и налёг на вёсла. Скорее бы пересечь реку.