Folie a Deux

— Так вот какая ты, Моника Гейнс, — говорит Кэтрин, останавливаясь около шкафа, к которому когда-то прижимал меня её пока ещё муж. Она не может знать, что это происходило, но теперь мне становится чуть ли не паршиво по поводу прошлого и того, какой я была. Хочется немедленно отправиться в душ и смыть с себя всю ту грязь. Грязь любовницы, сознательно спутавшейся с чужим супругом, а теперь верящей в искреннее счастье с ним, невзирая на, возможно, слёзы и отчаяние оставляемого человека.

— Откуда вы знаете моё имя? — ты повторяешься, Моника. Задаёшь этой женщине тот же вопрос, что когда-то услышал от тебя её состоятельный супруг. Чёрт побери, могла бы и выразиться иначе.

— О, это было очень просто. Нанять детектива, чтобы следить за своим мужем, установить, куда он едет после работы и в какую квартиру входит, а дальше дело техники, — женщина осматривается вокруг себя, выглядя уставшей. Чувствующей себя ненужной никому, несмотря на двух прекрасных детей. Но скрывающей это за тёмными стёклами очков и покручивающей золотое кольцо на том самом пальце.

— И что вам нужно?

— Рассказать тебе, какой он.

— Я и так это знаю, — отвечаю я, но она лишь останавливается на полушаге и разворачивается лицом ко мне, наконец снимая очки и осматривая меня с ног до головы. В голубых глазах… почти насмешка. Насмешка над моей наивностью.

— Это могло бы быть правдой с кем-то другим, но только не с Райаном Андерсоном, — качает головой Кэтрин. — С ним недостаточно просто появляться на людях и жить вместе. Думаешь, сходила с ним в ресторан, и всё, вы вместе навсегда?

— Хотите, чтобы я что? Рассталась с ним? — я даже не могу представить себе и мысли об этом, не говоря уже о её претворении в жизнь. Нет. Не вариант. Никогда. И не по причине беременности. И без ребёнка Райана Андерсона внутри меня я вся его. Полностью и безраздельно.

— Нет. Может быть, мне просто всегда хотелось посмотреть на ту женщину, которая заставит его притормозить. Хотя для него изменить это как почистить зубы. Рано или поздно он обязательно возьмётся за старое. Просто чтобы ты знала, — даже ощущение от пощёчины не оказалось бы столь выворачивающим душу, как эти слова. Но я лишь смотрю на то, как уверенно держится на ногах Кэтрин, на её правую руку, сжимающую небольшую чёрную сумку с золотыми пряжками, и на очки в левом кулаке и думаю, что из этого реально свидетельствует о внутренней силе, а что является отрепетированной фикцией.

— Вам… любопытно?

— А тебе нет? Скажи честно, разве тебе не доводилось вводить моё имя в поисковую строку браузера? Просматривать мои и наши с ним совместные фотографии? Представлять себе день, когда ты, возможно, окажешься на моём месте?

— Нет, я этого не делала.

— В любом случае теперь он твоя проблема, Моника, — совершенно серьёзно говорит Кэтрин. Так, что мне не приходит и мысли сомневаться, но я всё равно не понимаю всего. Лишь отстранённо смотрю на прикосновение к дверной ручке и не смею сдвинуться с места. На тот случай, если женщина передумает уходить или и вовсе пересмотрит своё решение.

— Что это значит?

— А ты сама как думаешь? — она моргает несколько раз подряд. Словно ей в глаз что-то попало. Я испытываю жалость, хотя Кэтрин Андерсон скорее ударит меня, узнав, чем возрадуется тому, что кто-то увидел её эмоциональную нестабильность. Кто-то, кто… враг. Преграда. Серьёзное препятствие, возникшее из ниоткуда после десятков женщин, которые исчезали в небытие так же быстро, как и появлялись, едва ли успевая действительно отразиться на жизни и отравить её. — Я не могу заставить его быть со мной. Но наши мальчики… Мои дети при этом никуда не денутся. И я всегда буду их матерью. Просто имей это в виду.

— Конечно, будете, — сильнее обнимая свой живот, говорю я. Невинные дети, о которых мы обе думаем и переживаем, выросли прекрасными людьми в том числе и благодаря ей. Это не только заслуга Райана. Каждый вложил в них что-то своё. И мне не сложно признать обоюдный вклад в процесс воспитания. — Они ваша плоть и кровь. Вас никто и никогда не заменит, и они будут любить вас, что бы ни было.

— Думаешь, я нуждаюсь в этих твоих словах?

— Очевидно, нет. Просто я не хочу, чтобы между нами возникло недопонимание.

— Я тебя предупредила, и это всё, — и Кэтрин Андерсон выходит за дверь, оставляя её распахнутой. Меня настигает внезапная слабость, пока стук каблуков стихает вдали, и я сажусь на пуфик, безразличная к необходимости запереться. Нахожу в себе силы только прикрыть глаза и уткнуться лбом в стык шкафа с шёпотом на губах:

— Всё хорошо, малыш. Всё у нас с тобой хорошо. Она ушла… ушла. Мамочка никому не позволит тебе навредить.

— Моника? Почему твоя дверь нараспашку? — я вздрагиваю, встрепенувшись, но сердце вспоминает про Ребекку. Что это чуть задержавшаяся подруга. Мои веки приподнимаются, и секундой позже взгляд фокусируется на её лице. Голова более не кружится, предоставляя мне возможность мыслить здраво и ясно. — Моника, что с тобой? Ты в порядке?

— Да… Да. Просто ненадолго стало плохо. Ничего страшного.

— Ты не поверишь, кто вышел из лифта на первом этаже. Супруга Райана Андерсона собственной персоной. Я тебе точно говорю, что это была она.

— Ребе?

— Да?

— Скажи честно, я сейчас бледная? — я чувствую, что почти дрожу. Будто вся перекачиваемая сердцем согревающая тело кровь вмиг застыла и перестала двигаться по кровеносным сосудам. Хочется забраться под самый тёплый на свете плед с бокалом, от которого исходит пар, и не вылезать до самого конца беременности. Чтобы не допустить выкидыша и благополучно родить ребёнка. Чёртов окружающий мир.

— Разве что немного.

— Нальёшь нам, пожалуйста, чаю? Я должна кое-что тебе рассказать.

Мы перемещаемся на кухню, где мною после отъезда Райана было проведено немало времени. Но сейчас я просто не могу видеть всю эту еду и сижу на его привычном месте, обернув руки вокруг чашки с дымящейся жидкостью. Она светло-зелёная, содержит травы мелиссы и источает слабый цветочный аромат.

— Моника, ты точно в порядке? Может быть, вызвать врача?

— Она приходила ко мне. Кэтрин Андерсон была здесь из-за меня, — призвав всю храбрость, что есть внутри моего испугавшегося тела, признаюсь я. Больше не могу молчать. Не тогда, когда правда подобралась столь близко. Рано или поздно она всё равно станет известна. Живот начнёт увеличиваться, и это уже будет не скрыть. Ни то, кто отец, ни наши совместные желания и планы.

— Не поняла. Ты знакома и с ней тоже? Не только с её мужем?

— Всё это потому, что я встречаюсь с ним, Ребекка. Со дня того благотворительного мероприятия, на котором оказалась с Грейс. Скажи же что-нибудь.

Ребе отодвигает нетронутый бокал в сторону. Хватает вилку и, игнорируя ложку в салатнице и свою тарелку, начинает поглощать салат прямо из общей посуды. И даже не смотрит на меня. Я успела достаточно изучить её, чтобы понять, когда ей трудно найти слова. Мне и самой стыдно. Не было ни разу до этого момента, но теперь весь груз ответственности за связь с женатым навалился на меня буквально в одночасье. Почти пять месяцев. И лишь сейчас я эмоционально угнетена. Несмотря на то, что не преследовала Андерсона и не навязывалась ему. Он сам захотел и выбрал меня. Но всё равно я…

— Давай всё проясним. Ты говоришь мне, что спишь с миллиардером из списка Форбс с лета, и теперь его жена нанесла тебе визит?

— Я знаю, это неправильно, Ребе. Что я поступила отвратительно, проникнув в семью, и мне нет оправдания. Я никогда не думала, что стану одной из таких женщин. Ты так восхищалась всеми ими, что теперь наверняка ненавидишь, — я провожу рукой по волосам в нервном жесте и хочу отвернуться на тот случай, если на лице подруге ничего, кроме осуждения, но сдерживаю порыв, направленный на самозащиту, — скажи честно. Я не обижусь.

— Я не могу ненавидеть тебя и никогда не буду, Моника. Но что теперь? У него ведь дети, и…

Слова вырываются сами по себе. Левый кулак стискивает низ кофты, а правая рука опускается на грудную клетку чуть ниже шеи. Я едва успеваю набрать полные лёгкие кислорода.