Страница 7 из 11
Несколько православных наёмников, вооружённых длинными крюками, стаскивают Пастуха. Вместе с ним падает и Хаузер. Оба одновременно вскакивают на ноги. Крестоносец перед самым въездом в город поменял плащ на медвежью шкуру и теперь, ловко сдёрнув её с плеча, накрывает вампира. Ожидаемого сокрушительного действия серебряная шкура не оказывает. Да, Пастух резко теряет в скорости передвижений, но не больше. Он потрясён, но не обездвижен. Этим обстоятельством тоже надо суметь воспользоваться. Пауль исхитряется достать меч Пламя и колит – остриё поражает живот чёрного Пастыря. В ответ вампир бьёт кулаком по шлему бальи. Удар проходит по касательной, но и этого оказывается достаточно – железо гнётся, неправильной сферой входит в череп и оглушённый, с проломленной головой, рыцарь встаёт на одно колено. Пастух освобождается от тормозящих его порывы мистических пут шкуры, откидывает её в сторону, подкрадывается, и заносит над коленопреклонённым бальей разящую длань.
Пришедший в себя Эрик Баум приходит на помощь командиру. Выбрав момент, он пускает меч лететь снизу вверх навстречу руке вампира. Едва не задев склонившегося в последней молитве Хаузера, меч перерубает руку Пастуха в районе локтя. Упырь воет, ревёт, кричит раненным динозавром. Не давая ему опомниться, Эрик продолжает наносить тычки остриём меча в лицо Пастуха. Несколько глаз поражены и вытекают сизыми слизнями.
Два других рыцаря, оказавшихся ближе всех к месту схватки, оставшихся в седле, ударяют вампира в спину: один – копьем, другой – булавой. Пастух валится на четвереньки – одновременно с ним падает и Пауль: его мозг так повреждён, что он тут же умирает. Видя поражение своего начальника, Эрик подскакивает к поверженному Пастуху – «ВЖУУУХ!», – и уродливая голова скачет по камням. Обезглавив, но не убив вампира, Эрик перерубил шею вместе с мешающим движеньям вампира древком копья. Руки безголового тела нащупывают обломок копья и выдёргивают. Брызжет чёрная кровь, заливающая стоящих вокруг солдат с ног до головы. Тело переворачивается на живот и, подтягиваясь на одних пальцах левой руки, ползёт к зевающей зловещей дырой пасти голове.
– Кол! Скорее несите Кол! – обливаясь потом паники, кричит Эрик.
Кто-то скачет, кто-то, стуча подбитыми железом башмаками, бежит к костру. Отовсюду раздаются страшные вопли усиливших свой отчаянный натиск упырей. Половина арбалетчиков съедена и больше половины наёмников выпита. Ещё немного и оборона будет прорвана.
Пастух на ощупь находит голову и криво нашлёпывает его себе на плечи. Оборванные и обрубленные жгуты мышц перекручиваются между собой, срастаются. Оставшиеся нетронутыми глаза вампира вспыхивают красной злобой. Три вовремя подоспевших крестоносца приносят три осиновых кола. Пастуха насаживают на деревянные иглы, как мерзкого жука. Он извивается, пытается укусить. Удержать его трудно.
– Скорее, тащите его!!! – понукает братьев, взявший инициативу командования на себя Эрик.
Вампира волокут к огню. Там за большим костром горел малый костер, а над огнём, на рогатых железных козлах висел полковой котёл полевой кухни. Именно его привезли в Грюн-Воротель на телеге вместе с крестным ходом. Тайное оружие против Сатаны. Сейчас в нём кипела святая вода в ожидании отравленной ядом вампиризма дьявольского пельменя.
Крестоносцы поднимаются на помост и бросают Пастыря вместе с кольями в бурлящую смерть. Кипяток выплёскивается за края котла, уголья шипят, но пламя прожорливо и велико – затушить его не так-то просто. Пастух кипит, плавиться: святая вода для него хуже концентрированной кислоты. Кожа тает, обнажаются коричневые мускулы и синие жилы, вода разъедает их ржавыми язвами, срастающимися в канавы дымных ожогов. Вода как-то сразу становится коричневой жижей, отчаянно воняющей кишками больного дизентерией. Вампир вариться заживо, растворяясь, слабо плещется, его распирает изнутри: живот и грудь раскрываются, кости крошатся, словно сахарные, обнажается сердце. Оно еще сокращается – «тук, тук, тук-тук, тук», – и, постепенно чернея, сердце останавливается и исчезает. Его Кошмарство померло. Всё что от вампира остаётся – это котёл полный горячего дерьма. Утром отходы магического производства вывозят за городские стены и сливают в выкопанную в овраге выгребную яму. Проклято и забыто.
Как только повелитель исчезает, упыри обращаются в беспорядочное бегство. Они заползают обратно в подвалы, вонючие чумные катакомбы. Крестоносцы их не преследуют: Пастух мёртв, а значит, и его отродьям недолго осталось осквернять своим присутствием землю. Без него они лишь грязные уроды, способные охотиться, но не умеющие выживать. Они сами истребят себя собственной самоубийственной глупостью.
Отрубленную у Пастуха в бою руку кладут в ларец. Эрик Баум, ставший временным командиром отряда, отвезёт руку в качестве доказательного трофея в резиденцию ордена.
С рассветом крестоносцы снимаются и, забрав с собой невинных дев, уходят из Грюн-Воротеля, лишившегося большинства жителей, но по-прежнему наполненного бедой и чумой. Крестоносцы победили зло, но моровая язва никуда не делась. Победоносное бегство. Что бы ни говорили рыцарям ордена их духовные отцы, они спешат покинуть заразное место, забыв немногочисленных обречённых на чёрную смерть жителей и оставив в животе почти мёртвого города несколько сотен безмозглых паразитов упырей, обрекая их на медленную мучительную голодную смерть. Вывести из похудевшего города рядовых кровопийц стало некому, а сами они самостоятельно дорогу к новому пастбищу ни найдут. Угасание рода.
Остатки ещё сутки назад могущественного племени вампиров бродят в темноте подземелий в иррациональном ожидании возвращения хозяина. Лишь один из них не питает глупых иллюзий. Он не ждёт, он жрёт. Его тупые собратья мешают ему и он, ничуть не смущаясь, употребляет их в пищу. Он, нарушая табу, начинает восхождение по черепам на гору власти к титулу нового тайного хозяина семьи. Его сила и понимание растёт, а с ними растёт гордыня. Умнея – взрослея, лакая гнилую руду сестёр и братьев, вампир совершает пищевой инцест. В нём, с ним, возрождается тёмная надежда. Как приемнику чёрного Пастыря, чтобы окончательно оформить индивидуальность личности, ему надлежит принять имя. Его выбор падает на греческий аналог слова Победитель. Жить в тайне, жить для себя, жить всегда.
Ночь крысолова
Мне снились кони. Я ехал на гнедом тонконогом высоком красавце впереди эскадрона. С левого бока болталась шашка и кобура с револьвером, грудь перетягивала кожаными ремнями надёжности портупея. Гимнастёрка цвета пыли и фуражка. Кавалерийский отряд шёл на смерть. Там за степным холмом его ждал враг. Я ничего не знал, я чувствовал, что там, совсем скоро, из людей люди будут делать трупы и инвалидов, кромсая на ломти парного филе. Рубка, куски человеческих тел, свежие мозги и ненависть. Надо мной концентрировалась тревожность – сжимающее внутренности беспокойство перед решительным боем. За моей спиной стучали копыта лошадей моих товарищей. Их я не видел, но был уверен, что и они, как и я, переживали внутреннее очищение страхом. Сегодня никто не отступит, все будут биться насмерть, до победного конца и те, с другой стороны, тоже не уступят. Пощады никто не запросит, да её никому и не дадут.
Врага из своего сна я так и не увидел, проснулся в номере гостиницы: в лицо мне улыбалось игривое июньское солнце. Рядом со мной сопел куль грудастой плоти – моя вчерашняя любовь, местная малышка с дискотеки. Ничего себе девочка – самка, исходящая соком здоровых инстинктов. Я понравился ей, она – мне. Но наступило сегодня, вчера безвозвратно исчезло, а мне нужно было двигать в путь. Будить своё ночное приключение не стал, потихоньку оделся, собрал сумку, умылся и, не закрывая дверь номера, спустился в гостиничный холл. Там я расплатился, – не забыв поблагодарить дежурную тётю администратора за услуги, похвалив её родной городок, – направился на стоянку.
Вообще-то я предпочитаю покидать города в воскресенье ближе к вечеру, чтобы успел выветриться вчерашний хмель и были сказаны последние «прости-прощай», но в этот раз разводить сопливые сантименты мне не хотелось, да и не с кем было их разводить. У меня получился отличный быстрый спортивный секс и никаких чувств, блин. А я предпочитаю эмоциональную связь – короткий разбег, взлёт влюблённости и… Я обрубал начинающий расти цветок романа, вырывал его из сердца с корнем, покидая поле любовных баталий. Острые, незабываемые, немеркнущие во времени ощущения гарантированы, а от тошного увядания, бессмысленных ссор, выяснения каких-то отношений я оказывался защищён.