Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 16



Цуканов махнул рукой:

– Процедура-дура. Нельзя ждать, когда Кузьмин созреет. Он будет тянуть резину, советоваться то с Кравчуком, то с Ельциным. А если ты сейчас объявишь, он заторопится.

– Кузьмин не будет тянуть, – возразил Носков. – Какой смысл? Ведь он наверняка тоже будет выдвигаться.

Глава 8

Яшин подошел к Носкову, они познакомились, и через полчаса уже сидели в помещении общества афганцев втроем: Носков, Алла и Яшин.

– Публикация в российской газете – это хорошо, – сказал Носков. – Но вы ведь, Андрей Васильевич, вроде не журналист. Как, говорите, ваша профессия называется?

– Политтехнолог, – сказал Яшин. – Не извольте сомневаться. Все будет написано, как надо. Если будет рассказано, как надо.

– Расскажем, – тихо пообещал Носков, думая о чем-то своем.

– Рассказывать про свои подвиги мы страсть, как любим, – с мягкой иронией вставила Алла.

Она сидела рядом с Носковым на диване, и при этих словах взяла его за руку.

– Аллочка, ты еще здесь? – насмешливо спросил ее Носков.

– Молчу, – сникла Алла.

Носков обратился к Яшину:

– Вот вы видели интервью с журналистами. Какое у вас впечатление, как у политтехнолога?

– В таких случаях требуется предельная откровенность. Ведь вам нужна правда о себе и только правда. А мы едва знакомы, – сказал Яшин.

Носков вынул из ящика письменного стола бутылку мадеры, разлил по двум бокалам, себе плеснул какого-то сока. И предложил:

– Давай, Андрей Васильевич, выпьем и перейдем на “ты”. Тогда тебе будет проще резать правду-матку.

Выпили, и Носков вперил в приезжего москвича вопрошающий взгляд.

– Я понимаю, – сказал Яшин, – сейчас трудное время. Многие из нас ходят в поношенных костюмах и поношенных туфлях. Но туфли должны быть начищены. Даже если на улице грязь, твой телохранитель должен постоянно иметь при себе влажную тряпку. Чтобы перед встречей с людьми ты мог вытереть себе обувь. И носки должны быть длинные, закрывающие голени. Ведь ты можешь сидеть, закинув ногу на ногу. Это – как минимум.

– А максимум? – спросил Носков.

– По максимуму кандидат в президенты должен испытывать удовольствие от своего внешнего вида.

Носков хотел что-то сказать, но промолчал.

– Дальше, – продолжал Яшин. – Ты смеешься в слишком высоком диапазоне. Точнее, не смеешься, а хихикаешь. Этого не должно быть в принципе. И еще покашливаешь. Простыл, что ли?

– У меня всегда, когда выступаю, першит в горле, – признался Носков.

– В таком случае пей перед выступлением теплый чай с лимоном.

– А если я вообще малость теряюсь перед аудиторией?

– Лучшее средство снять робость – сказать людям, что ты волнуешься. И попросить их не судить тебя слишком строго.

– Еще? – спросил Носков.

– Держи подбородок чуть приподнятым. Как Горбачев. Он это делает правильно.

– Ты ему посоветовал, что ли? – насторожился Носков.

– Горбачев – не мой уровень.

– Еще?

– На женщин не пялься, – вставила Алла.

– Отчасти это правильно, – подтвердил Яшин. – Желательно переводить взгляд с одного лица на другое, а не смотреть на кого-то одного. Каждый слушатель должен чувствовать, что ты обращаешься к нему лично.

– А можно чуть подробнее об упаковке. Какой должна быть одежда? – спросила Алла.

– Цвет костюма лучше всего серый, – сказал Яшин. – И ни в коем случае не черный. Серый цвет – означает спокойствие, доверие и успех. Светлая серая рубашка всегда лучше, чем чисто белая. К тому же она не должна быть слишком узкой. Многие предпочитают ярко-красный галстук, якобы он олицетворяет власть. Но это не так. А желтый цвет вообще, на мой взгляд, ужасная безвкусица. Лучше приглушенно-красные тона с добавлением винно-красного цвета. Булавка для галстука, как правило, выглядит старомодно.



– Вот! – наставительно произнесла Алла. Видно, Носков был большой любитель булавок.

– Ну, и последнее, – сказал Яшин. – Ты – бывший следователь. Привык скрывать свои эмоции. Отсюда мышечная невыразительность лица, особенно глаз. У нас избиратели программы не читают. Они смотрят в глаза. Надо работать перед зеркалом, ставить взгляд.

– То есть? – не понял Носков.

– Ну, как тебе сказать, – замялся Яшин. – Есть такое правило: мало быть честным, надо казаться таковым. А еще надо так выглядеть, чтобы простому избирателю захотелось выпить с тобой.

– Я не пью, – сказал Носков.

– На здоровье, не пей. Но кажись мужиком, с которым хочется выпить и поговорить за жизнь.

Носков вздохнул и покачал головой.

– Будем работать, – тоном жены пообещала Алла.

Глава 9

Носков остановил свой “запорожец” возле жэковского клуба на окраине Симферополя. У входа их поджидала Клавдия Ивановна Лаврова, миловидная, похожая на учительницу немолодая женщина. Чувствовалось, что она не просто рада встрече, а польщена знакомством с Носковым.

Они тепло поздоровались, и Лаврова повела гостей в подвальное помещение. Там было полно старух, празднично приодетых, с орденами и медалями. Некоторое время они молча разглядывали Носкова, его исхудавшее лицо. Потом заговорили все разом, выражая свое сочувствие и восхищение. Носков растроганно пожимал протянутые к нему руки.

– Скажите нам речь, – торжественно попросила бабулька, увешанная медалями и значками до самого пояса.

– Пожалейте Олега Степаныча, – воскликнула Лаврова. – Он только вышел из голодовки.

– Нет, пусть он нам что-нибудь скажет, – настаивала орденоносная бабулька.

– Скажу о своей семье, – начал Носков, – Нас трое: я, жена и взрослая дочь. У нас две маленькие комнатки на первом этаже хрущевки. Я – бывший следователь. Был вынужден уйти из прокуратуры. О причине Клавдия Ивановна вам наверняка уже рассказала. Два года был в загранплавании простым матросом. Потом работал в адвокатуре.

– Кто вы по своим убеждениям? – строго спросила бабулька.

Носков подумал и ответил:

– Говорят, убеждения – это что-то врожденное. Якобы человек появляется на свет либо коммунистом, либо демократом, либо фашистом. Не знаю, может, и так. Скажу о себе. Свое главное убеждение я бы сформулировал так: власть должна перестать врать народу и пользоваться его доверчивостью и долготерпением.

Старушки слушали с отсутствующими лицами. Похоже, их волновали совсем другие вопросы.

Носков сказал:

– Вы хотите знать, удастся ли мне вернуть Крым в Россию?

Старушки загалдели. Именно этого они и ждали.

– Это не так просто сделать, как нам хотелось бы. И, прежде всего, потому, что этого не жаждет сама Россия. А точнее, ее руководство. Но я продолблю эту стену. Мы восстановим историческую справедливость.

Последние слова Носков произнес с напором, потрясая крепко сжатым кулаком. Бабульки зааплодировали.

Неожиданно послышался стариковский тенорок:

– А правда, что вы хотели вытащить Горбачева из Фороса, когда его там зажали?

Старичок был маленький, высохший, малоприметный в массе бабулек.

– Был грех, – усмехнулся Носков. – Я даже просил Кузьмина, тогда он был первым секретарем обкома, дать мне роту милиционеров.

– И правильно сделал Кузьмин, что не дал вам людей, – проскрипел старикашка. – Вы бы их всех положили. Да и кого спасать хотели? Говоруна. Пустобреха. Анафема ему!

– Конечно, анафема, – поддакнул Носков.

Старикашка продолжал:

– Вот, Клавдия Ивановна говорит, что вы однажды независимое расследование провели, когда искали убийц ее сына. Это, конечно, похвально. Но ежели так, то, выходит, не такое уж у нас было тоталитарное государство. Надо объективно оценивать вчерашний день, молодой человек. Прошлое не было абсолютным злом. А то, что пришло ему на смену, вовсе не избавление от этого зла.

Носков снисходительно прищурился.

– А что же?

– Новое зло, еще более изощренное, от которого вообще никогда не освободиться. Нет, я не про вас лично. Хотя и о вас могу сказать. Вы, я вижу, чувствуете себя избавителем. Дай вам, конечно, Бог. Как говорил Бомарше, я верю в вашу справедливость, даже если вы представитель правосудия. Но боюсь, что ничего у вас не получится.