Крымская лихорадка

– Этого мало, – сказал Гусев. – Если придут деньги, можно сварганить пару-тройку телероликов. Носков в своей скромной квартирке на первом этаже. Носков открывает соревнования каратистов. Носков посещает дом престарелых.

У Эдика был друзья на телевидении. Дав им эту работенку, он мог рассчитывать, что они поделятся с ним какой-то частью своего гонорара.

Но Носков отверг эту идею.

– Что такое Кузьмин? Это ожирение власти, ее несправедливость и только видимость порядка. Что такое Носков? Это Кот в сапогах. Никто о нем толком ничего не знает. Но по слухам – такой же, как все, и любит справедливость и порядок. Что, в общем-то, так и есть. Старик Поляков правильно сегодня подсказал. Наш лозунг должен быть – порядок и справедливость.

– Но нужна еще и какая-то программа, а значит и какие-то обещания, – осторожно заметил Яшин.

– Люди, как правило, верят больше тем политикам, которые меньше обещают, – возразил Носков. – Что касается программы… Есть интересное высказывание Черчилля. Он говорил: заглядывать далеко вперед – недальновидно. Ребята, это Черчилль говорил, которого народ избирал четыре раза!

– Как должна произойти передача денег? Тебе сказали? – спросил Носков. Чувствовалось, что этот вопрос не выходил у него из головы.

– Курьер передаст деньги в туалете аэропорта, – сказал Яшин.

Носков поморщился.

– Нашли место. Деньги передадут тебе?

– Нет, человеку, который зайдет в туалет вместе со мной. Я – всего лишь свидетель передачи пакета.

– А расписка? – спросил Носков.

Яшин молча пожал плечами. О расписке ему ничего не сказали.

– Какая может быть в таких случаях расписка? – усмехнулся Гусев. – Называется только сумма. Сумму назвали?

– Сто десять тысяч рублей, – сказал Яшин.

Курьер, который привез деньги, видел рядом с Яшиным Гусева, но не пошел следом за ним в туалет. Причина была простая. Курьер заметил, что Гусев и Яшин находятся под наблюдением. Процедура передачи денег осложнялась еще и тем, что курьер узнал Яшина по фотографии, а Яшин никак не мог вычислить в толпе прибывших курьера. Получив багаж, прилетевшие пассажиры разъехались, а курьер смешался с теми, кто ждал очередных рейсов, и наблюдал со стороны за Яшиным и Гусевым. Те потерлись в зале ожидания с полчаса и поехали обратно. Курьер сел вместе с ними в автобус, улучив момент, сунул конверт с деньгами Гусеву и сошел на следующей остановке.

Конверт был тщательно заклеен. Вскрыв его, Вадик и Гусев три раза пересчитали деньги. Ровно сто десять тысяч.

Глава 16

Сережа вошел в подъезд, осмотрел его и вернулся. Бодро доложил:

– Все чисто, Олег Степаныч.

Носков смотрел на фитильного Сережу, как на ребенка. Играет в телохранителя. А ведь в трудную минуту не спасет. Просто не сумеет. Желание есть, умения – ноль. Если ты, дуралей, осмотрел подъезд на первом этаже, это еще не значит, что все чисто. Пулю можно получить и на втором этаже и на третьем. На каком угодно.

– Ладно, Сережа, иди домой. Я, может, здесь заночую.

– Значит, утром быть здесь? – спросил Сережа.

– Я позвоню. Иди, отдыхай, – сказал Носков.

“Если меня изберут, приставлю его к Галине. Пусть ее охраняет”, – подумал Носков, глядя в спину удаляющемуся Сереже.

В маленькой квартирке Аллы царил художественный беспорядок. Всюду лежали кисти и тюбики с краской, книги, одежда, косметика. А посреди комнаты стоял мольберт с наброском портрета Носкова. Олег стоял, держа двумя руками концы воротника куртки, и смотрел прямо в глаза тому, кто рассматривал его на портрете. Только его глаза имели не обычное жесткое выражение, а излучали теплоту и нежность.

– Когда это ты меня зацепила в таком виде?

Алла подошла, встала рядом, положила руки на плечо Носкову.

– Однажды ты посмотрел на меня именно таким взглядом.

– И ты запомнила?

– Как не запомнить. Ведь это было всего один раз.

“Неправда, – подумал Носков. – Просто женщинам всегда мало того, что они имеют”. Правда была только в том, что он не любил жарких слов.

– По-моему, я тебе уже говорила, просто ты не все помнишь: художник раскрывает в портрете не только того, кто ему позирует, но и самого себя.

– Не понял, – отозвался Носков.

– Ты никогда не смотрел на меня так. Ни разу. Просто все эти восемь лет я мечтала, чтобы ты так на меня смотрел.

Носков кашлянул с досадой.

– Знаешь что, дорогая. А не продолжить ли нам этот психоанализ за кухонным столом?

– Пойдем, вождь голодранцев. На меня как раз что-то нашло сегодня. Буду кормить тебя твоими любимыми варениками.

Они прошли на кухню, и Носков набросился на еду.

– Ты не поверишь, однажды я ел вареники в “Национале”. Но твои лучше.

На лице у Аллы появилась вымученная улыбка.

– Жалкий хвастун и лицемер. Можно подумать, что ты ошивался в “Национале” каждый вечер.

– Нас было четверо, – продолжал Носков. – Отмечали окончание юрфака. Сбросились, и кутили целый вечер. А сейчас ужин в “Национале” на двоих стоит 800 долларов.

– Откуда такие сведения?

– Из ящика, откуда еще? Нормальную жизнь мы видим теперь только по телевизору.

– Ничего, скоро и у тебя начнется сладкая жизнь, – Алла старалась, чтобы ее голос звучал весело.

Носков перестал есть.

– Странная ты сегодня. Что с тобой? Ты мне не веришь?

Алла посмотрела отчужденно.

– Я тебе уже девять лет верю.

Носков отложил в сторону вилку. Начинается!

– Я знаю тебя больше, чем ты сам себя, – продолжала Алла. – Как только ты станешь президентом, жена станет тебе намного ближе. Хотя спать с ней ты по-прежнему не будешь. Впрочем, как знать… Может, ты и на жену станешь смотреть по-другому. Она красивая, красивей меня. Она верная, что само по себе ценно. Она умная, тебе не стыдно будет показаться с ней в обществе других президентов. То есть на фоне других жен она будет выглядеть очень достойно.

“Если Кузьмин узнает о моих амурах, обязательно это использует”, – подумал Носков. Этот страх раздражал его, привыкшего считать, что чувство страха вообще ему не свойственно.

Из кухни был виден мольберт. Носков вгляделся еще раз в свое изображение и вспомнил, когда смотрел на Аллу таким взглядом. Было это полгода назад. Алла сказала, что не может больше ждать. Женщина должна родить не позднее 24 лет, а ей уже 32. По существу, она поставила Носкова перед банальным выбором: либо он бросает жену и женится на ней, либо она выйдет замуж за другого человека, пусть не такого героического, зато способного подарить ей покой и обыкновенное женское счастье. Тогда на Носкова что-то нашло, он пообещал Алле, что сделает все так, как она хочет, но не сейчас, а после президентских выборов, независимо от их исхода. Он дал это слово, почти клятву, совершенно свободно, Алла на него не давила. Он и сейчас не думал идти на попятную, по-прежнему считая, что ни с одной женщиной ему не будет так хорошо, как с Аллой. Все, в конце концов, наладится. Нужно только еще немного потерпеть.

Носков сказал это Алле. Она печально улыбнулась. Она уже ни во что не верила. А ее сегодняшнее настроение объяснялось просто. Она сходила к врачу, и все приметы подтвердились: она беременна. Но как сказать об этом в такой момент?

Выйдя из квартиры, Носков посмотрел, нет ли кого лестничным пролетом выше, и начал быстро спускаться вниз. Лампочка на первом этаже светила тускло, и он не заметил проволоки, натянутой на уровне лодыжек. Он упал лицом вниз, едва успев выставить вперед руки, чтобы не повредить лицо. Он не видел, как над ним нависла темная фигура, только почувствовал удар по голове. Из глаз посыпались искры. Но он только на миг потерял сознание, тут же вскочил. А нападавший, явно не ожидавший такой прыти, бросился наутек. Гнаться за ним у Носкова не было сил. Он поковылял обратно, наверх.

– Ну, как ты мог отпустить Сережу? – со слезами спрашивала Алла, перевязывая Носкова. Она чувствовала себя виноватой, дала Носкову уйти расстроенным, несобранным. – Почему вообще тебя охраняет какой-то экскаваторщик? Почему ваша партия не обратится к Валебному? Как министр, он обязан выделить тебе охрану.