Страница 2 из 15
Белый танец
Отец вошел в комнату, врубил на полную катушку радио и начал копаться в шкафах. Каждое утро он что-то искал, не находил, психовал, мешал спать. Есть такая болезнь – ангедония. Плохое настроение по утрам.
Диктор сказал сначала по-русски, а потом по-казахски, что время семь часов десять минут утра. И предложил послушать музыку Брусиловского. Из динамика полились звуки домбры.
«Какого черта этот Брусиловский сочиняет казахскую музыку?» – подумал Андрей и разлепил глаза. Рядом сопел на раскладушке девятилетний Славик. В кресле-кровати спал младший брат Валерка. Счастливый пукеныш, он еще не учился.
Андрей натянул одеяло на голову. Отец тут же сдернул.
– Вставай, хватит нежиться.
Славика, любимчика своего, пока не будил. Давал доспать.
В ванной Андрей продрал глаза. Глядя в зеркало, выпятил челюсть. Так он себе больше нравился, выглядел мужественней. Почистил зубы, поскреб отцовской бритвой щеки и подбородок. Эта чертова борода никак не хотела расти.
Отец распахнул дверь в ванную.
– Хватит рисоваться. Марш завтракать.
Андрей скорчил в зеркало рожу и дурашливо отдал честь.
Отец метал котлеты с картофельным пюре и шмыгал носом. У него было хроническое воспаление носоглотки. Мать ела, не поднимая глаз. Значит, уже поссорились.
– Почему композитор Брусиловский пишет казахскую музыку? – спросил Андрей.
– Нравится, вот и пишет, – сказала мать.
Отец поднял глаза.
– Видишь, что у него на уме вместо учебы? Следишь за ним? Дневник проверяешь?
– Проверяю, – отозвалась мать.
К дому подкатил автобус, отвозивший служащих на стройку. Отец торопливо допил компот и приказал матери:
– Глаз с него не спускай! – Тихо добавил, обращаясь к Андрею: – Завалишь экзамены – пеняй на себя. Снова на железку пойдешь шпалы ворочать.
Андрей перестал есть. Его мутило. Ну почему все вздрючки обязательно устраивать за едой?
Дверь за отцом захлопнулась. Стало легче дышать.
– Не превращай мою жизнь в ад, – с пафосом сказала мать.
– Для меня ад – школа, – ответил Андрей.
– Что ты себе внушил! – воскликнула мать. – Ты в такой школе еще не учился.
Кто спорит, новая пятиэтажная школа с высокими потолками, широкими лестничными маршами, большими классами была что надо. Только это ли главное?
Андрей подошел к окну. Вне дома отец был совсем другим: разговорчивым и добродушным. Вот и сейчас он стоял с мужиками у автобуса и, судя по их веселым лицам, рассказывал анекдот.
Рядом была стройплощадка, огороженная высоким забором с колючей проволокой. По углам на вышках уже топтались вертухаи, в основном «урюки».
Наконец-то, с большим опозданием, на машинах с высокими бортами привезли зэков. Лаяли овчарки, покрикивали конвойные. Люди шли мимо, никто не удивлялся. Зэки в городе были такой же частью жизни, как пыль или грязь.
В дверь позвонили. Пришла соседка Зойка Щукина. Глянула в зеркало в прихожей, вздохнула:
– Что-то я сегодня плохо выгляжу.
Поделилась последней новостью:
– Слышали? Хрустальщика убили.
– Кого? – не поняла мать.
– Приемщика стеклотары.
«Вот это да!» – удивился Андрей.
Мать всплеснула руками.
– Господи, что же это делается! За что его?
– Какое это имеет значение? – равнодушно обронила Зойка и вполголоса спросила Андрея: – У тебя сегодня снова гуляш по коридору?
Андрей почесал в голове.
– Хочешь, я тебя заложу? – прошептала Зойка.
– Валяй, – насмешливо отозвался Андрей.
– О чем шепчетесь? – спросила из кухни мать.
– Анна Сергеевна, – сообщила Зойка, – завтра 22 апреля, день рождения Ленина. А стенгазета не готова. Классная наша, Гипотенуза, рвет и мечет.
Мать появилась в прихожей.
– Не поняла юмора. Газета готова, Андрей вчера нарисовал.
– Покажи, – потребовала Зойка.
Андрей развернул лист ватмана. Зойка прыснула.
– Псих, ты зачем так Ленина изобразил? Он же у тебя на директора похож!
«И, правда, зачем я это сделал?» – подумал Андрей.
– Ты точно псих, – подытожила Зойка. – Сам неси свою мазню Гипотенузе.
Андрей вышел из дома и сделал вид, что идет в школу. На самом деле вошел в другой подъезд и поднялся на крышу.
С пятого этажа было видно полгорода. Мазанки, халупы, старые купеческие особняки. Только вокруг стояли такие же пятиэтажные дома. Это был единственный в городе современный квартал. И звали его Новостройка.
Небо было чистое, солнце ласковое. Андрей закурил сигарету и лег, положив под голову школьную сумку. Перед глазами была крыша соседнего строящегося дома. Вертухай на вышке дремал. Зэки в поте морды укладывали рубероид и заливали щели битумом. Тот, что помоложе, свистнул:
– Эй, фраерок, кинь пачечку чая.
– Откуда у меня? – лениво отозвался Андрей.
– Сгоняй домой.
– Мать не даст.
– Стырь.
– Я дома не ворую.
– А вообще тыришь?
Зэк развлекался. Но Андрею было не до шуток. Он огрызнулся:
– Ты кто такой, чтобы меня исповедовать?
В сторонке от работавших зэков сидел еще один. Как и Андрей, просто грелся на солнышке. И выделялся особенными татуировками. На груди – пасть тигра, на ключицах – звезды, на спине – крест с распятой женщиной. «Блатной», – определил Андрей.
Вертухай навел на Андрея винтовку.
– А ну, мотай с крыши. Мотай, кому сказал!
– Щас, разогнался, – процедил Андрей
– Правильно, пацан, не бойся его, – подал голос блатной. – Это он так, для порядка шумит. Он сам чифир любит.
Вертухай заткнулся и стал смотреть в другую сторону.
– Эй, дружок, тебя как зовут? Кликуха есть? – спросил блатной.
– Корень.
– Будем знакомы, Корень, – сказал блатной.
Голос у него был густой, властный. Себя он не назвал. Лег и прикрыл глаза зэковской кепочкой. Вроде задремал. «Расписной», – подумал Андрей. Так в городе называли зэков с наколками на всем теле.
Из чердачного окна вылез Генка Сорокин. В зубах у него торчала спичка. Генка увлекался английским, почти непрерывно учил слова. Спичка помогала отрабатывать правильное произношение.
– Хай! – поздоровался Генка.
Андрей презрительно посмотрел на приятеля. Белобрысый, сероглазый, вылитый фриц. Ну и учил бы немецкий.
– Хайль, – передразнил Андрей. – Нафиг тебе этот инглиш? Что ты с ним будешь делать? С кем разговаривать?
– С иностранцами.
– Где?
– За границей.
– Размечтался. Кто тебя туда пустит?
– Сбегу. Перейду границу. Попрошу политического убежища.
Андрей сплюнул.
– Зачем тебе это нужно?
Генка вздохнул:
– Надоело жить в дерьме. Вся наша жизнь, Андрюха, дерьмо. Старшеклассники в США ездят в школу на своих машинах. А ты, для того чтобы сходить в кино или на танцы, сдаешь бутылки. А я делаю ножи для чеченцев, которыми они потом режут русских.
Глядя на интеллигентную физиономию Генки, трудно было подумать, что он работает на механическом заводе простым токарем.
– С чего ты взял, что американские пацаны ездят на своих машинах? – спросил Андрей.
– Читал в журнале «Америка». Отец выписывал.
«Странно, вроде друг, а ничего не рассказывает о своих родителях. Значит, не друг, а так, кент», – подумал Андрей.
– Ну что, начнем? – предложил Генка.
– Давай, – согласился Андрей.
Генка достал из кармана пачку лотерейных билетов, Андрей развернул газетную таблицу. Стали проверять номера. Расписной наблюдал за ними.
– Что такое не везет и как с ним бороться? – возмущался Генка, отбрасывая в сторону один билет за другим.
Наконец, стало ясно, что не выиграл ни один из целой сотни билетов.
– Эх, надо было купить пачку, где номера идут подряд, – простонал Генка.
Он сгреб билеты и швырнул их с крыши. Они полетели, как листовки.
– Что, Корень, чахотка замучила? – насмешливо спросил Расписной.
Друзья переглянулись. Они петрили по фене, знали немало жаргонных слов. Но тут было что-то новенькое.