Егор Гайдар

А он говорил тогда много, часто, почти каждый день. И каждая речь длилась три, четыре, пять часов. Люди превращались в слух, люди плакали…

Во время атаки на революционную Кубу, когда начались события на Плайя-Хирон, и с помощью американцев там высадился десант «кубинских контрреволюционеров», Тимур по своей собственной воле оказался на передовой.

В книге «Из Гаваны по телефону» он описал все это довольно подробно. Как, услышав об атаке, ринулся на линию фронта. Как, не зная испанского языка, рискуя сойти за американского шпиона и быть расстрелянным, попал в самую гущу событий и, наконец, как, добравшись до штаба, попросил самого Фиделя отправить его на передовую.

«Фидель Кастро положил карандаш, поправил берет, и я решился.

Делаю шаг вперед.

– Товарищ премьер-министр! Скоро атака. Прошу вашего разрешения…

В комнате повисла пауза. Молчит Фидель, хмуро теребит бороду. Все молчат.

– Приготовьте письмо к капитану Фернандесу, – говорит, наконец, Фидель. – Пусть едет.

Через пять минут “джип” с погашенными фарами пробирается по шоссе».

Очень многое поместилось в этой паузе.

Через много лет, вспоминая этот эпизод, Тимур расскажет: ему показалось, что Фидель ожидал другого – что корреспондент «Правды» попросит разрешения остаться, сопровождать его, «команданте», великого вождя революции, везде и всюду, стать его тенью и его летописцем.

Но молодой Тимур попросил другое: с пистолетом и редакционным удостоверением поехать прямо на войну. Как когда-то его отец – в осажденном немцами Киеве.

С тех пор, считает Ариадна Павловна, между ними установилась некая прохладная атмосфера. Никакого интервью, газетного очерка о Фиделе Тимур Гайдар так никогда и не напишет.

А вот с его братом, Раулем Кастро, у Тимура были очень дружеские, близкие отношения. Дружили даже семьями, часто общались. И недаром, когда в начале двухтысячных к власти на Кубе пришел Рауль Кастро и запахло «кубинской перестройкой», Егор Гайдар сказал вдруг задумчиво кому-то из своих близких друзей: «Надо бы поразмыслить о реформировании кубинской экономики. О том, как из классического социализма сделать что-то приемлемое».

О том, что делал Тимур на Кубе, в узких московских писательских кругах ходило немало легенд и слухов. Отчасти в этом виноват сам Тимур, человек лихой, пылкий, душа любой компании, порой склонный и к широким жестам, и эффектным словам. На одной из дружеских посиделок он как-то обмолвился, что на самом деле не просто писал репортажи с Кубы, а выполнял важное задание. (Приводим это свидетельство со слов Андрея Максимова, сына поэта Марка Максимова, ну а то, что такие слухи и легенды имели место, могут подтвердить и другие люди, еще ныне живущие.) Таким образом, писатели, друзья Тимура, были абсолютно уверены, что их друг не просто военный журналист.

Что именно стояло за этой как бы случайно оброненной фразой, – со стопроцентной уверенностью сказать сегодня нельзя. Документы закрыты, семья Тимура о таких подвигах папы и деда никогда даже не слышала и абсолютно их отрицает, поэтому придется и нам поневоле оставаться в поле предположений. Но вот одна любопытная деталь.

В 1984 году в родном Воениздате, через двадцать с лишним лет после Карибского кризиса, Тимур переиздал свою книгу «Из Гаваны по телефону» – но с некоторыми добавлениями. Немного подсократив и отредактировав свои ежедневные корреспонденции в «Правду», он сделал из них как бы приложение к той документальной повести, изданной в конце 1960-х.

Бонус-трек, как сказали бы сейчас. Живые документы эпохи.

Так вот в этом приложении, среди официальной хроники («…Вчера вечером в международном аэропорту Гаваны приземлился самолет ИЛ-18, на борту которого прибыл первый заместитель Председателя Совета Министров СССР, член Президиума ЦК КПСС А. И. Микоян…»), среди нехитрых репортерских зарисовок («…они еще раз крепко обнялись, широкоплечий сибиряк ефрейтор Николай Зайков и смуглый кубинец Армандо Сьерра»), встречается вдруг такая странная корреспонденция, сильно выпадающая из всего остального материала – и стилистически, и фактически.

Тимур в ней пишет о том, что предшествовало Карибскому кризису. США готовили атаку на Кубу уже не силами «повстанцев», то есть эмигрантов, бежавших от Кастро, а силами своих собственных военно-морских и сухопутных подразделений.

Это обвинение – войска США хотели высадиться на Кубу, то есть готовили настоящую войну – не раз звучало тогда в советской прессе. Звучало, да – но мало ли в чем обвиняли американцев советские пропагандисты.

Однако у Тимура в 1984 году идея эта вдруг обрастает удивительной конкретикой:

«…К вторжению на Кубу предполагалось привлечь 5 дивизий: воздушно-десантную из состава 18-го корпуса ВВС, одну танковую, одну пехотную и две дивизии морской пехоты. Военно-воздушные силы должны были нанести массированные удары по береговой обороне Кубы, по ее аэродромам и обеспечить прикрытие с воздуха десантируемых войск. Военно-морские силы – обеспечить транспортировку дивизий к побережью острова, осуществить огневую поддержку высадки. Кроме того, на них возлагалась задача установления морской блокады Кубы.

В штате Флорида, неподалеку от Майами, в военной базе США Хомстед созданы два передовых командных пункта. Один из них – “Атлант Авдон” – руководит высаживающимися на Кубе войсками. Его возглавляет генерал Герберт Пауэлл. Второй – “Атлант Форвард” – руководит соединениями авиации. Здесь находится генерал Уолтер Свейн.

Немаловажная роль отводилась Гуантанамо – военной базе США на территории Кубы. Гарнизон базы был значительно увеличен за счет контингентов морской пехоты. На базу переброшены танки – их стало здесь до 150, и самолеты – до 120. Семьи военнослужащих – 2700 человек – эвакуированы из Гуантанамо в США… Продолжительность операции – до 30 дней, предполагаемые потери в личном составе американских вооруженных сил – до 5 тысяч человек…»

Ничего подобного в дни кубинских событий советские СМИ, разумеется, не писали и не передавали – все эти сведения носили характер исключительно конкретных разведданных.

«Помню, что читал этот “сценарий” поздним вечером, жена и сын мирно спали, – продолжает в книге Тимур Гайдар, – а мне, конечно, не спалось. Загорелся красный огонек. Аппарат зажужжал, по бумажной ленте забарабанили молоточки (аппарат назывался «телетайп». – А. К., Б. М.). “Ке таль?” – откликнулся дежурный на узле связи. “Как дела?” – “Хорошо, – ответил я. – Передам материал в Москву”. – “Готовы!”

И в редакцию “Правды” пошла информация о том, что в Гаване скоро состоится премьера пьесы “Васса Железнова” в постановке аргентинского режиссера Нестора Раймонди…

Об остальном в Москве те, кому положено, знают и сами».

В этом кусочке Тимур делает массу оговорок и ссылок: «…кое-что просачивалось в американскую печать, кое-что стало известно позже, когда был рассекречен ряд документов, появились воспоминания американских генералов…», он ссылается на конкретную (с датой) публикацию в газете «US News & World Report», однако внимательному читателю совершенно очевидно: автор этих строк тогда, в 1961–1963 годах, имел полный доступ к совершенно секретной военной информации, и не скрывает этого.

Но кем бы ни был Тимур в те годы на Кубе, просто журналистом или журналистом, которому доверялись какие-то важные переговоры (и соответственно, секреты), нам сейчас интересно другое.

Что тогда было важно для его сына, Егора? Что он запомнил?

Да, конечно, он запомнил все это – своей детской памятью (а она у него оказалась, как потом станет понятно, совершенно особым инструментом): яркие краски, зелень камышей, запах моря. Запомнил удивительно веселых красивых людей, которых было много рядом с его отцом, – кубинцев, англичан, чехов. Атмосферу особого праздника, праздника великих событий, которую нельзя не почувствовать даже ребенку.

Великими переменами бредили все вокруг, и для шестилетнего человека это не могло не стать главным впечатлением, может быть, даже более ярким, чем крокодилы, море и прыжки в бассейне с вышки.