Страница 21 из 26
А Бауму Кузнецов сказал, что если проводники выведут их поближе к фронту, то они с ребятами будут пробиваться. Или, может, пойдут в одно из сел, где его должны ожидать несколько партизан из «Победителей» с радисткой. Тогда постараются связаться с Большой землей и вызвать самолет.
Даже название местечка, куда спешил Кузнецов с двумя друзьями, пишется по-разному – Борятино, Баратино, будем считать, что Боратын. Рвался туда Николай Иванович не случайно. Именно в этом селе находился, как считал Кузнецов, зеленый маяк, там и должна была ждать его радистка Валентина Дроздова, направленная в Боратын из отряда Медведева. И откуда знать Кузнецову, что вспомогательная группа партизан во главе с Борисом Крутиковым (с ними была и радистка) попала в засаду – и нет теперь никакой радиостанции, да и Дроздова погибла. А партизан рассеяли. Выставить в селе маяк не удалось, какой уж тут вызов самолета.
Дмитрий Медведев писал, что с Кузнецовым условились: в случае, если с отрядом «Победители» встретиться не удастся, то все трое должны разыскать группу Крутикова и остаться с ней. Не выйдет – перейти самостоятельно линию фронта. Не получится – уйти в подполье и ждать прихода Красной армии. Николай Струтинский, соратник Кузнецова, считал главным виновным в неудаче Бориса Крутикова. Тот приказа не выполнил. Должен был обеспечить выход Кузнецова из Львова, охранять его в пути. Но ничего не получилось.
Что ж, у каждого есть право на собственное мнение, а уж у Николая Владимировича Струтинского – тем более.
И опять высказывается подозрение: группу и радистку выдал предатель – бандеровец.
Есть две версии смерти разведчика.
Первая: Кузнецов убит 2 марта 1944 года в бою с бандитами из УПА в лесу около села Белогородка Вербского (теперь Дубновского) района Ровенской области и похоронен в селе Мильче поблизости.
Вторая: Николай Иванович и его друзья погибли 9 марта 1944 года в селе Боратын Подкаменского (ныне Бродовского) района Львовской области в хате Степана Голубовича в схватке с бандеровцами. Чтобы не попасть в руки извергов живым, разведчик подорвал себя гранатой. Причем не противотанковой, как почему-то считалось раньше. Нет, подорвался «лимонкой». Николай Иванович постоянно брал эти гранаты на задания, они всегда были при нем и его группе.
И чем глубже вгрызаюсь я в трагическую историю Героя, тем ближе к истине видится мне вторая версия. Кроме телеграммы, отправленной немцами только 2 апреля 1944-го в Берлин о задержании, заметьте, «задержании трех советско-русских шпионов», никаких следов гибели Кузнецова в селе Белогородка обнаружено не было. Зато в телеграмме приводится обещание представителей УПА о том, что если немецкая «полиция безопасности согласится освободить госпожу Лебедь (жена одного из главарей УПА. – Н. Д.) с ребенком и ее родственниками, то группа ОУН-Бандера будет направлять мне гораздо большее количество осведомительного материала». Телеграмма подписана оберштурмбаннфюрером СС доктором Витиска.
Похоже, что бандеровцы, убившие Кузнецова, попытались затеять с немцами свою игру. В обмен на «задержанных» и найденный при одном из них (Кузнецове. – Н. Д.) отчет они хотели добиться поблажек для семейства Лебедя. Ведь Кузнецов, и бандиты это знали, был убит, а его секретное донесение находилось у них. Отсюда и сознательное временное смещение. Кузнецов нужен был службе безопасности – СД – живым. И, давая немцам надежды, что скоро они сами смогут допросить неуловимого Зиберта, бандеровцы затеяли торг. Вполне в их стиле и в позорном духе.
Именно эту телеграмму отыскал во львовских архивах Дмитрий Николаевич Медведев. Что и дало ему право написать в книге «Это было под Ровно» о гибели Кузнецова и двух его товарищей в селе Белогородка 2 марта 1944-го. Не мог же Медведев, нашедший телеграмму, предположить, что события развивались совсем по-иному. Свидетельства, добытые позже, уже после смерти Дмитрия Николаевича, не буду писать «опровергают», дают нам совершенно другую версию, но всего лишь версию, гибели его боевого друга.
Сила этой версии в документальности, в тщательной выверенности. Война закончилась, советские спецслужбы безопасности взялись за установление истины, имея на руках гораздо больше документов. Ведь как, к примеру, можно было допросить в 1944-м, даже в 1945 году еще не пойманных бандитов из УПА?
Мы же постараемся подробно восстановить трагические события, произошедшие в ночь на 9 марта 1944 года. С документальной точностью описывает их специальная оперативно-следственная группа чекистов из трех соседних районов Львовской области, расследовавшая с 1958 по 1961 год все обстоятельства гибели Кузнецова и его товарищей. Для этого были допрошены все оставшиеся в живых участники событий: и жители села, и к тому времени арестованные бандиты из УПА. Теперь можно огласить результаты расследования.
Николай Иванович Кузнецов в форме немецкого офицера, но с содранными погонами, Ян Станиславович Каминский и Иван Васильевич Белов добираются до Боратына. Выходят из леса. Подходят к хате на окраине села. Свет не горит, и двое, именно двое, стучат в дверь, затем в окно, и Степан Голубович их впускает. Хозяин запомнил дату точно: «Это было на женский праздник – 8 Марта 1944-го».
Тут, правда, возникает у меня сомнение. Мог ли знать простой крестьянин, живший в регионе, лишь незадолго до войны присоединенном к СССР, о таком празднике? И нет на это ответа. Может, узнал об этом после войны, когда давал показания. Привязка трагических событий к празднику 8 Марта в 1944 году достоверностью не блещет.
Но зато как точно описывает Голубович «гостей». В наблюдательности и памятливости ему не откажешь: «Оба были одеты в форму военнослужащих немецкой армии… Один из них был выше среднего роста, в возрасте 30–35 лет, лицо белое, волос русый, можно сказать несколько рыжеватый, бороду бреет, имел узкие усы. Его внешность была типична для немца. (По этому описанию в «немце» угадывается Кузнецов. – Н. Д.) Разговор со мной вел в основном он. (Сначала на немецком, изредка даже на пальцах, потом – на русском. Кузнецов оставался в образе Пауля Зиберта. – Н. Д.) Второй был несколько ниже его, несколько худощавого сложения, лицо черноватое, волос черный, усы и бороду бреет». Наверняка это был Каминский.
Голубович справедливо замечает, что как немцы «могли пойти ночью через лес, если они боялись его пройти днем». Вошли, сразу попросили закрыть ставни. В хате – темнота. В доме кроме Степана его жена с сыном и дочкой, старенькая мама.
Неизвестные попросили поесть, сели за стол, тускло, но освещенный керосиновой лампой. Жена Голубовича принесла хлеб, молоко, картошку. Пришельцы, было видно, изголодались, быстро принялись за еду.
Минут через сорок «…в комнату вошел вооруженный участник группы УПА “Черногоры”, кличка которого, как мне стало известно позднее, “Махно”[1], – дает показания Голубович. – …Не приветствуя меня, сразу подошел к столу. Затем подошел ко мне, сел на койку и спросил меня, что за люди. Я ответил, что не знаю. И через каких-то минут пять начали заходить другие участники УПА. Вошло человек 8, а может, и больше…»
Кузнецов по-прежнему сидел за столом. Спокойно поздоровался, вступил в беседу. Сразу спросил: кто вы такие? Бандеровцы отрезали: «Мы из УПА, ваши документы». И разведчик резко ответил, что это не по закону, не имеете права останавливать немецких офицеров, проверять документы.
Кто-то из бандеровцев вышел из хаты. Как стало позднее известно Голубовичу, запросил подмогу и в ту же ночь в село ворвался отряд УПА. Бандит вернулся. Снова пошел разговор – жестокий, бескомпромиссный. Трижды бандеровцы требовали поднять руки вверх, но неизвестные отказались и рук не поднимали…
Нависла пауза. Тишина была тревожной. Прошло около получаса. Ситуация понятна: Кузнецов и его товарищ попали в положение безвыходное. Николай Иванович вроде бы стал искать зажигалку, потом попросил прикурить, что-то сказал своему спутнику, тут рухнул на пол под койку, и Кузнецов, приподнявшись, ударил по лампе. Бандеровцы бросились врассыпную: увидели в руках «немца» гранату. Попытались выбраться из хаты и не смогли: дверь открывалась вовнутрь. Раздался взрыв гранаты, которую успел привести в действие Кузнецов. Он пошел на смерть, уложил двух (или одного) бандеровцев, ранил еще нескольких, которых потом отвезли в соседнюю деревню.
1
Махно – он же Михаил Степанович Карпий – руководитель группы УПА. Родился в 1921 году в селе Кауты Бауского района Львовской области. В период оккупации служил в полиции, затем перешел в УПА. В октябре 1944-го по неподтвержденным данным убит при переходе линии фронта.