Дикая раса

После нкхва появлялась молодая человеческая женщина. Известное лицо — Эдлина Реймар, символ-модель, призрачной, потусторонней какой-то внешности шатенка. Всю красоту человеческой расы она сыграла отменно.

Протяженность фильма строго ограничена условиями конкурса. Идут последние минуты.

Солнце.

Скалы. Руины — невесть где, на Земле, скорее всего… В ярком, слепящем солнечном свете — скрадываются очертания, меняются оттенки — стоит молодой мужчина. Кадр: плечо и локоть, мощный трицепс, часть торса. Кадр: волосы — густые, до середины спины — летят по ветру, типичный рекламный ракурс… Кадр: сзади, с отдаления, фигура целиком. Широкоплечий, узкобедрый, длинные ноги, гибкий треугольный торс, — красавец медленно поворачивает голову и вот-вот зрителю откроется лицо… миг затемнения.

Вблизи. Не лицо — часть лица, в профиль: висок, лоб, бровь. Ресницы опущены. Это человек. Только что была женская красота, а теперь мужская.

…камера отлетает, словно в испуге, свет меркнет, позволяя различить детали; мужчина раскидывает руки, резко выгибается назад. Плещет грива, видна грудь, лишенная сосков, с чужим расположением мускулов…

The end.

Никаких стандартных ракурсов, кадров-ассоциаций, привычных с детства: ни оскала, ни вылетающих из пальцев когтей, ни классической позы — на корточках, с метательными ножами.

Всего лишь часть красоты мира.

Крик поднялся страшный.

Правду сказать, даже сам этот козырный прием был обкатан рекламщиками лет пять назад. Тогда вышел ролик, в котором две горничные, зажав зубами булавки, помогали европейской аристократке девятнадцатого века облачаться в церемониальное платье. Лица дамы камера не показывала. Золоченый подол, обнаженные плечи (сзади и чуть сверху), жемчужные нити в кудрях, край ожерелья — алмазный блик… Когда горничные заканчивали и поднимались с колен — дама оборачивалась.

Анкайи. Три пары ключичных выступов в декольте старинного человеческого платья. И слоган: «Выйди на новый уровень!» — ролик рекламировал следующее поколение процессоров. После выходили и другие клипы в том же духе.

Но здесь дела обстояли серьезней.

Намного.

Великая война закончилась, по документам, лишь вместе с тотальным истреблением противника. Сама материнская планета расы, Ррит Кадара, была уничтожена: распалась на части под огнем обезумевших от ненависти землян. Знаменитые кадры этого пира гибели видел каждый.

Среди сотен номерных планет затерялся промышленный мир AMR-88/2. Чуть позже, став популярным среди экстремалов-туристов, он получил имя.

Фронтир.

На Фронтире добывали нектар местных цветов, который использовался в косметологии, фармацевтике и парфюмерии. Очень ценное вещество. Кемайл.

Недолгое противостояние с анкайи, подарившее человечеству лучшую, самую прекрасную из колоний Ареала, не удостоилось названия Второй космической войны.

Во Вторую космическую люди снова сражались с ррит.

— Об этом? — переспросила Лилен и пожала плечами. — Ну и что? Их и во второй раз всех не перебили. И Кадара цела. Каждый пень знает. При чем тут я и Майк?

— Ты действительно не понимаешь? — настороженно спросил отец. В глазах его промелькнуло сначала недоверие, потом сомнение в умственных способностях дочери, и Лилен разозлилась. — На Терре-без-номера нет серьезной киностудии.

Лилен шумно выдохнула.

— Папа, — сказала она. — Не говори загадками. Я тебя прошу.

Дитрих удрученно отвел взгляд. На скулах проступили желваки; Лилен почти испугалась, увидев, как отец стягивает с запястий браслеты. Самый плохой знак из всех.

— Марлен, — ровно сказал он. — Я понимаю, что для юной девушки противоестественно интересоваться политикой. И все-таки немного следует. Как взрослому человеку.

— Я всегда читаю новости. Когда проверяю почту.

— Ты читаешь заголовки, — уточнил отец.

Лилен дернула углом рта, но возражать не взялась.

— Ты представляешь себе, что сейчас происходит?

— Пап, я отвечу, когда пойму, о чем ты.

— Отлично, вот тебе конкретный вопрос: куда и зачем улетел Игорь?

— На Урал, — машинально ответила Лилен. — По делам, — и замолчала надолго. — Хорошо, — наконец, созналась она. — Не знаю и не представляю.

— Отлично, — сказал Дитрих, хотя по его лицу легко читалось, что «отлично» здесь совсем не значит «хорошо». — Тогда тебе придется просто поверить. Поверишь папе, Марлен?

Лилен с шумом выдохнула. Янина засмеялась, негромко и ласково.

— Кофе будете?

Муж и дочь одновременно кивнули, неотрывно глядя друг на друга одинаковыми глазами.

Лилен смотрела. Растрепанное живое солнце небрежно стекало на плечи; облегающие джинсы и короткий топ подчеркивали фигуру. В карих глазах вспыхивали золотые искры: теплый камень авантюрин. Дитрих Вольф, мастер по работе с биологическим оружием, подумал, что мало кто умеет так смотреть. Странноватое, хотя и привычное чувство: подняты другие, бесплотные веки, смотрит она не столько хрусталиком, роговицей, нервом, сколько собой, всей, от макушки до пальцев ног, и внимательный взгляд похож на обволакивающее облако.

Так смотрят женщины нукт.

Они сели пить кофе и сжевали по два крекера, прежде чем Дитрих заговорил. Лилен успела настроиться на отцовскую волну, и могла читать то, что было под словами.

— Сейчас не самое мирное время, — сказал отец. — Правда, видно это далеко не всем. Землетрясение началось, или вот-вот начнется, но до появления цунами должно пройти еще некоторое время.

— Папа, не говори загадками. Я же просила.

— Я и не говорю.

То-что-под-словами выглянуло на миг ярко и неприкрыто — и у Лилен по коже подрал мороз. Конечно, она знала, она и прежде сталкивалась, и находила романтичным… шрамы на маминых руках, белые полосы на броне Малыша; бесчисленные фильмы и книги, и старые песни, голоса тех, кто давно умер, оставив одну горделиво-светлую славу…

— Папа… — шепнула она, морщась. — Ну все-таки не настолько…

— Ты меня знаешь, Марлен, я оптимист.

— Ну… пап, это ты так думаешь. Это тебе так кажется, но не значит, что так оно и есть!