Страница 2 из 13
Я знала все недостатки, которые передались мне от мамы. Но были еще кое-какие. Значит, эти от отца. Откуда ещё им взяться?
–Мама, почему ты никогда не говоришь о нем?
Единственное, что я знала об отце, это то, что он когда-то жил у нас в Свидлове, а потом уехал в Москву и с тех пор живет там.
– Мама, – напирала я, – давай колись. Чем занимается мой драгоценный предок? Как его найти? У него есть другие дети? Может, я – единственная наследница? Кстати, самое главное: а он знает о моем существовании?
Мама молчала.
– У тебя, кажется, в Москве и бывшая подружка живет? Что у вас с ней произошло? Вы не поделили какого-то чувака? Она отбила у тебя моего папу? Или ты у нее?
– Ты действительно вся в него уродилась, – коротко ответила мама и ушла в свою комнату.
А я стала перекрашиваться в брюнетку. Надоело быть блондинкой. Это, конечно, не понравится моей начальнице Надежде Егоровне. Ничего, стерпит. Где еще она найдет себе такую помощницу? Кстати, я еще не сказала, где работаю. Я – секретарь судебного заседания. Вот так!
Как только Ванечку призвали, я почувствовала, что добром это не кончится. А потом узнала, что он меня обманывает относительно места службы. Служит, оказывается, в 136-й мотострелковой бригаде.
Мог не попасть в Чечню, и все же оказался там. Прошу прощения за пафос, из двух матерей выбрал не меня, а Родину-мать. Что ж, если вы воспитываете своего ребенка правильно, приготовьтесь к тому, что за это придется заплатить.
5 сентября давление поднялось у меня рано утром. Такого еще не было. Приняла таблетки, легче не стало. Снова приладила к руке тонометр. Те же цифры. Включила телевизор. На экране ажиотаж: чеченские боевики вторглись в Дагестан, идут ожесточенные бои. 136-я бригада в самом пекле.
Первая мысль – позвонить Саше. У него кругом связи. Он вытащит нашего сына из этой мясорубки. Сидела перед телефоном, ругая себя. Что у меня с мозгами? Господин Волнухин даже не знает, что в Москве живет мальчик с его лицом, с его фигурой и с его характером. Не знает и не должен знать.
Вечером он сам появился на экране. Ну, как можно обсуждать без него такое событие? Конечно, выступал за то, чтобы ваххабиты получили решительный отпор. Говорил, как всегда умно, патриотично. А я думала: так бы ты выступал, если бы знал, где сейчас твой сын?
Еще мелькнуло: а может, позвонить Наташке в Свидлов, поделиться горем? Уже потянулась к трубке. И снова мысль: что это со мной? Мы же с лучшей подружкой не общаемся уже … дай бог памяти… четырнадцать лет. Бывшие друзья – далеко не всегда враги. А вот бывшие подруги…
Всю ночь вспоминала. Я была для него не только матерью. «Проснулся? Вставай, не нежься!» Приучила носить только два вида одежды. Приохотила к простой еде. Заставила прыгать со скалы в море. Единственное, чему не могла научить – это драться. Отдала в секцию восточных единоборств. Но мне не хватало мужской справедливости. Мужчина редко наказывает по пустякам, меньше пилит. А я… Ваня даже шутил, что он просто мечтает, чтобы его наказывал отец, пусть даже ремнем.
Всё произошло в считанные секунды. Первый джип затормозил перед грудой камней. То ли обвал, то ли кто-то перегородил горную дорогу. Мы повыскакивали из машин. В этот момент послышались одиночные выстрелы. Мне обожгло бедро, правда, задело по касательной. Остальные были ранены тоже не смертельно. «Духи» хотели взять нас живыми.
С крутого склона послышался голос с характерным чеченским акцентом:
– Добро пожаловать в ад!
Нас поливали свинцом, не давая поднять головы. Рядом с дорогой не было ни одной скалы, за который можно было бы укрыться.
– Бросаем игрушки, поднимаем лапы, псы неверные! – скомандовал тот же голос.
Капитан сует руку под бронежилет, где у него лежит граната для самоподрыва. Но не успевает выдернуть чеку – снайпер простреливает ему правую руку. Один за другим раздается два взрыва – это подрывают себя контрабасы. Им особенно нечего было рассчитывать на снисхождение. Осколки достаются капитану и другим грушникам.
У меня голова кругом. «Делай!» – орёт капитан. Он надеется, что вместе с собой я подорву и его. Я хватаюсь за чеку, но … Правильно говорят, своей пули не услышишь. Правая рука повисает плетью.
Капитан лежал дороге, силясь подняться, у него были перебиты ноги. Старший «духов» Султан, огромный, бородатый, в тюбетейке, подошел к нему.
– Выше голову, кафир! Вступишь в нашу веру, бороду отрастишь, повязку джихада наденешь. Капитан – разве чин? Амиром станешь!
Капитан лежал, не меняя позы, молчал.
– Думай, – взгляд Султана остановился на мне. – А этот как среди вас оказался?
Среди волчар-спецназовцев я выглядел ягненком.
– Это переводчик, прикомандированный, – хрипло проговорил капитан. – Его только что призвали.
Он давал мне понять, что про 136-ю бригаду лучше молчать.
– Только призвали и сразу в спецназ? – насмешливо спросил Султан. – Каким языком владеешь?
– Английским, немного арабским, – ответил я.
Султан оскалился:
– Тогда и чеченский освоишь. Знаешь, что такое хазки? Говно молоденького поросенка. Вот ты будешь Хазки. Примешь нашу веру?
Один из подручных Султана, его младший брат, вытащил из-за пояса длинный тесак и многозначительно потрогал кончиком пальца лезвие. Потом сорвал с меня нательный крестик. Я чувствовал, как слабеют колени.
– Не в бороде честь, Султан, – неожиданно сказал капитан, – борода и у козла есть.
«Духи» переглянулись. Удивились дерзости капитана. А я сразу понял: он на себя переключает их ненависть.
Я думал, Султан пристрелит капитана, а он только усмехнулся:
– Хочешь легкой смерти, кафир? Ваха, – Султан обратился к брату, – давай сюда скотовозку!
Ваха махнул кому-то рукой. Из-за скалы показалась старенькая санитарная «буханка». Движок тарахтел неровно и громко. «Духи» открыли заднюю дверцу, покидали вовнутрь тела спецназовцев.
– Ты откуда, хазки? – спросил меня Султан.
– Меня зовут Иван, – ответил я.
– Я уже сказал, как тебя теперь зовут, – нехорошо произнес Султан. – Я спрашиваю, откуда ты, из какого города, кто твои родители?
– Меня не выкупят, – сказал я, чтобы сразу внести ясность.
– У каждой семьи есть квартира, ее можно продать, – возразил Султан.
– У нас комната. Она нам не принадлежит.
– Москвич?
Я кивнул.
– Лимита, что ли?
Я снова кивнул.
«Буханка» перестала тарахтеть, мотор заглох. Султан недовольно посмотрел на водителя. Тот вышел из кабины, зло пнул колесо.
Я слышал по звуку мотора – все дело в клапанах. Сосед по двору работал на «буханке», показал, как это делается.
– Клапана отрегулируй, – сказал я водителю.
Тот смерил меня уничтожающим взглядом. Но Султана я зацепил. Кивком головы он велел мне заняться клапанами.
Я полез в мотор. Через полчаса «буханка» работала как часики.
Султан теперь смотрел на меня как-то иначе, помягче:
– Переводчик, автомеханик… А за скотиной ухаживать умеешь? Хе-хе-хе.
Я молчал.
Из капитана на другой день сделали «самовар». Собралось почти все население аула. Пришли даже дети и беременные женщины. Султан что-то сказал по-чеченски. Толпа загалдела, слышались какие-то призывы.
Ваха вколол капитану наркотик. Потом перетянул ему жгутом руки и ноги, и начал отсекать их топором. Не только взрослые, даже дети смотрели, не отрываясь. Никого не тошнило, никто не уходил. Наверное, те, кто мог бы не выдержать, вообще не пришли. А меня всего выворачивало, я не мог этого видеть, но Султан меня заставил. Я не понимал, зачем ему это надо. Я ещё не знал, что он – бывший школьный учитель. Он меня воспитывал на свой манер.
Пожилой чеченец, с дочерна загорелым лицом, по виду пастух, вызвался пристрелить капитана, Уже наставил на него старую берданку, но Султан не позволил.