Страница 6 из 39
— Довольно сопливая история. — Протянул Валик. — Я думал в древности люди были более суровы.
— Люди всегда хотят услышать красивую историю, а для ее красоты нужен драматизм. — Настоящая любовь чаще всего драматичная вещь.
— Но не наша, — прошептал он, притягивая меня к себе и целомудренно целуя в лоб.
Понравился музей Родена, Нотр Дам, и его музей внизу. Мы гуляли по Монмартру, Монпарнасу, Елисейским полям, съездили в Дефанс. В уютных кафешках ели фирменные хрустящую французскую выпечку с разными начинками и запивали ее горьковатым кофе. Фотографировались на фоне древних зданий и сидели на мягкой траве напротив Эйфелевой башни.
— Красивая пара, — услышала я как то за своей спиной, комментарий пожилой русскоязычной туристки.
Я как раз забирала из рук Даневича, подаренный мне, букет нежных тюльпанов.
Наверное, так и было: красивая пара, красивый город и красивый жест. Если бы не одно, но. Седой, которого я не могла видеть. Но чьё невидимое присутствие как заноза жила в моем сознании.
Сергей казался гораздо ближе и роднее чем Валентин, который не выпускал меня из своих рук. Впечатанный в моё сердце. Образ, живущий под кожей, живущий в уголках бесчисленных драгоценных воспоминаний. Я была рядом с ним, а он рядом со мной. Он снился, потому что я звала его во снах. Моя душа рвалась к нему, осыпала ласками его тело. В слабой, бело серой дымке между явью и сном, я видела его стоящего рядом. Чувствовала его ладони, губы на себе. А иногда он приходил в сны окровавленный, избитый с печальными глазами. Протягивал ко мне свою ладонь и тихо звал
— Малышка…
Я просыпалась, словно ощущала его реальное присутствие. Приглядывалась, чтобы понять, что его рядом нет. И тогда моё сознание рассыпалось, разбивалось на невидимые осколки льда. Я и сама превращалась в кусок замёрзшей воды.
В нас с Валиком не было этой связи, той ниточки, что всегда была с Седым. Наша с Даневичем связь — это только цепь, сдавившая со всех сторон и меня и его. И вот ему важно прикоснуться, прижать, убедиться, что вот, я здесь рядом. Никуда от него не уйду, не денусь. Странно, болезненно. Эта цепь давит на меня, не даёт вздохнуть полной грудью. Ощутить себя прежней. Но не существует цепи, способной приковать моё сердце к нему. Нет такой цепи. А может быть есть. Только слишком многое, стоит между нами, и это невозможно изменить. И я не могу его простить за Серёжу. Это несправедливо, что я не могу.
Даневич, видя, что я проснулась, не даёт мне остаться наедине со своими мыслями. Лицо его омрачается. Он трогает меня, уговаривает, дарит обещания про новые подарки, впечатления, одежду, мелочи. Засыпает своей заботой. Видя, что на меня это не действует, он совершенно уверенно заявляет.
— Ты меня любишь! — Если бы не любила, ты бы со мной не была.
Железобетонная логика. Спорить бесполезно. Я и не спорила, слушала его тихий голос. Если бы я не любила, меня бы не было в его жизни с той секунды, как прозвучало его предложение выйти за него замуж. Если бы я остановила его тогда, в гостинице в горах. Я ведь могла остановить, прекратить, оборвать, исчезнуть из его жизни и никогда не пересекаться. Он бы забыл меня, и я тоже. На этом всё бы закончилось.
Я не остановила, не закончила. Влюбила в себя. Продолжала играть с огнём, даря надежду, не понимая, что нельзя недооценивать чужих чувств. Посчитав их незначимым, а потом… Когда я знала, что это серьёзно… Я сама виновата в случившемся. Я ответила на его чувства, подарила обещание, вступила в отношения.
Да о чём теперь говорить? Всё я прекрасно понимала и не оправдывала себя. Изначально, корнем зла была моя собственная безвольность. Я сама впутала Валентина и просто поплыла по течению, наши отношения, подготовка к свадьбе, представление в свет превратилось в неуправляемый бешеный поток, несущий в водоворот водопада.
Я подчинилась мужским рукам, позволяя устраивать свою голову на плече Валентина, выбрав позу поудобнее и заснула, прежде чем он дотянулся и поджёг сигарету. Так и не узнав продолжения того, что он хотел высказать.
А после возвращения, дни потянулись один за другим. Мирные, уютные … Когда со стороны всем казалось, что мы поразительно хорошо живём, и я всем довольна и счастлива. Валентин баловал меня, заваливая подарками, выкраивал каждую свободную секунду и спокойно засыпал по ночам, не терзаясь угрызениями и муками совести.
И трахал, каждый день, ночь, вечер, утро. Он брал меня, а мне приходилось исполнять свой супружеский долг. И Валентин превращал наш секс в постоянный марафон. Без ограничений и графика, словно поставил перед собой цель, заполнить собою. Сексом заставить принадлежать ему.
В те редкие моменты, когда он не ночевал дома, исчезая на несколько суток, становились праздником. Какие прогулки по городу? Чаще всего я тупо отсыпалась и восстанавливала силы, мечтая о том, чтобы он задержался подольше. Но когда он действительно задерживался, меня ждал террор в виде заключения под стражу. Я не могла выйти из дому без сопровождения, мои передвижения проверялись и согласовывались. И это повторялось снова по кругу.
Валентин откидывается на кровать, не отпуская меня, после секса. Удобно укладывает на себе. Я лежу на нём, обнимая, думаю отстранённо в медленном потоке мыслей, механически глажу его торс.
— Блин, курить хочется, — Валентин всегда радостный и вдохновлённый после занятий любовью. Такой оживлённый, как ребёнок, получивший долгожданную игрушку на новый год. Протягиваю руку, нахожу сигареты за спиной на столике, подаю ему, получаю затяжной поцелуй.
— Заботливая моя… — Тома, Тамарочка.
Валентин замолкает, подбирая слова, я закрываю глаза.
— Ты ведь меня любишь, правда? — Мне даже плевать, что ты мне все душу перевернула, честное слово.
Я притворяюсь, что засыпаю. Мужчина проводит пальцами по лицу, всматриваясь, изучая и не выдерживает. Начинает обводить каждую черту указательным пальцем. Я понимаю, Даневич уже не может без меня. И мне становится жутковато от этого понимания. Он не может не прикасаться, не трогать, когда мы рядом. Если я отстраняюсь, обижается. И я не отстраняюсь, я терплю. Валентин не может, Седой не мог.
Насмешка судьбы надо мной. Внешне я совершенно спокойно воспринимала происходящее, принимала и накапливала события в отдельную комнату своей души. Создавая подобие некоей защитной программы. Я не хотел уничтожать себя, занимаясь самокопанием, это было бессмысленно. И я просто отключала сознание, переживания для того, чтобы просто прожить еще один день.
Я смирилась, но в то же время продолжала вести невидимую борьбу, целью которой был нет, не побег, и не возвращение к Седому. Борьбу за себя как личность, как ценность в этом мире. Я мечтала, что когда-то перестану быть игрушкой в непредсказуемом потоке жизни…
Книга2. Часть 7. Боль сердца Седого
За прошедших два года я сделал для себя несколько выводов. Главное средство разложения души — деньги.
Что дружба, зарождается обязательно в условиях трудных, в драке, а не на пьянке.
Понял, что человек сильнее всего помнит чувство ненависти. Ненависть может двигать вперёд намного эффективнее чем мечты. Понял разницу между бедностью, укрепляющей характер, и богатством, разлагающей человеческую душу. Понял, что первыми сдаются герои, они не сражаются до конца. В пути, самое важное это бойцовский дух и конечная цель.
Неразумное было решение Богомаза сдать меня Ветрову, в обход мнения Гурама. Он и помог отцу вытянуть меня полуживого из плена. Понравилось выражение глаз наёмников отца, когда они увидели меня в окружении трупов в подвале. Я бы и сам вырвался, если бы не нож, и сильная кровопотеря. Подмога оказалась как нельзя кстати.
Когда Семён разбудил дежурную медсестру, у той чуть истерика не приключилась, от взгляда на рукоять, торчащую между рёбер. Я улыбнулся ей, и подморгнул заплывающим глазом. Из рассечённой брови хлестала кровь, видок хуже некуда. Правую сторону лица заменяло кровавое месиво, эту часть я просто не ощущал.