Тишина

– Энто уж есть их выбор. Не нам о нем сокрушаться.

Размышлять о мире на пару с другом Ева безусловно любила, однако любила она его вопросы лишь до того момента, пока они не касались выбора других людей. Федору же, напротив, хотелось доискаться до каждого, разузнать его помысел. Отнюдь не из низкого желания влезть в жизнь другого, а из обыкновенной детской любознательности, перерастающей порой в навязчивое любопытство.

Между тем молчаливый исихаст продолжал свое наблюдение. Под проникающим взглядом Федор не находил себе места, пока на помощь не пришел настоятель Лука. Старик неспешно бродил по округу, созывая подопечных к урокам. Перед тем, как окликнуть Еву и Федора, он подошёл к исихасту и что-то шепнул ему, в ответ на что получил долгий теплый взгляд. Судя по всему, когда-то они были друзьями.

– И чего на меня так глядел он? – пробурчал Федор, прибившись к подошедшему настоятелю.

– Раз глядел, значит, что-то в тебе сыскал особливое, – отвечал ему Лука.

– Что ж особливого! – вспыхнул мальчик. – Юродство мое сыскал? Так для того и дара не нужно.

– Не язви, Федор. Отчего ты о болезни своей сразу думаешь? Сильно же тебя мальчишки ею загнали, а меж тем нет в ней такого зла, какое тебе видится. Я знать не могу, отчего Архипп на тебя загляделся. Но взгляда его ты не страшись, Архипп всегда человек славный был, со мною он коров с телятами в молодости пас, а на тридцатом году к духовности пришел, исихазм принял. Но глаз его незлобливый – ты, Федор, не страшись. В тебе много особливого, одного только братца своего припомни. Ведь рождение ваше было чудом магическим.

Они направлялись к месту уроков, где уже собиралась ребетня. Уроки для молодых тишинцев проводились на полянках за домом детей, бестенистых и широких – там можно было и с луком разгуляться, и в салки перед уроками поиграть.

– Что же в нас магического? – изумился Федор.

– Редкое чудо, ежли животина двумя телятами отелится, а уж когда два дитятка у девчушки разом родятся, так это знамением великим становится. В тот год, восемьдесят второй от спасения Тишины, вы и родились, как сейчас помню. Тот год знаменательным стал, тогда и четвертый Верховный Жрец венец принял, и год на плоды был щедр, на дожди и на солнце не скупился. Тогда я уж знал, что вас под опеку свою возьму – уж очень меня это рождение чудотворное восхитило. Предчувствие у меня, что неспроста два молодца разом в наш мир явилися. А твое имя, Федор, имеет даже историю интресную. Федором я тебя назвал в честь второго Верховного Жреца Федора, что силу Инмара унаследовал и Тишиной долго и добро правил, силой магической огонь подчинил. При нем наша вера взросла и укрепилась, а имя его в истории тем же огнем чудотворным выжженно. Так что и ты, дружочек, верь, что тебе сильнейшие предки наши покровительствуют, и в судьбе своей разочароваться не смей. Все нам даровано духами, и все неспроста.

Слова настоятеля несколько ободрили мальчика. Но Федор привык считать себя человеком твердым и скептичным, как бы сложно это не было в стенах набожной Тишины, а потому не позволил себе поддаваться сладким речам и легендам:

– Из-за юродства меня могут в четвертом округе навсегда оставить… не хочу я к людям убогим. Ведь и ходить, и гворить могу я, и ра-аботать способен! – в волнении он не сумел удержать нервный тик в конце речи, отчего все грозное возмущение неловко скомкалось и оборвалось.

Лука с сожалением глянул на подопечного.

– Будь судьбе покорен, смирен и следуй добродетели, тогда и духи тебе будут содействовать, и все сложится так, как прикажет Тишина.

– Безрассудно всю жизнь полагать на одну Тишину, – взбунтовался Федор, но взбунтовался только себе под нос, так, чтобы не услышал настоятель и не отругал его за очередные вольные речи.

Вместо настоятеля речи долетели до чуткого слуха Евы. Говорить что-либо девушка не посчитала нужным – слова только раздразнили бы друга. Вместо этого она взяла его за руку, позволяя ему обнять ее маленькие тонкие пальцы.

– Все будет добро, и мы вместе пойдем в третий. Ещё целый год! – весело шепнула она, когда они немного отстали от настоятеля Луки.

Ребята следовали за его широкой спиной, тихо перешептываясь о всякой ерунде. О ерунде было говорить проще, чем о далёком и неизвестном. Про себя Ева тоже боялась будущего, боялась оказаться в третьем округе без Федора, ведь никого в целом мире не было ей ближе него. Федор считал ее особенной, но не за рыжие волосы и веснушки на щеках, а Ева считала его особенным не за болезнь и не за чудную историю рождения. Все эти суеверия казались им пустыми. Друг для друга эти двое были особенными потому, что в человеке умели видеть человека живого, настоящего, свободного от легенд и мистицизма.

III

Они познакомились в шесть лет, когда чуть повзрослевшие дети, переселенные в общий дом (до этого они росли на попечительстве теток-знахарок), едва осваивали новый для них мир самостоятельной общинной жизни. В те ранние годы учились они мало, делали первые шаги в учении Тишины, возились под ногами у взрослых и лишь издалека наблюдали, как дети постарше учатся натягивать тетиву на древко лука и стрелять из него по самодельным мишеням. Ева как из маленького убежища глядела из-под шторки длинных светлых ресниц на то, как весело познают мир ее ровесники, как делают неловкие шаги и спотыкаются, звенят голосами, бегают друг за другом, объединенные радостным ощущением принадлежности к общему, единству Тишины.

В тот день ребята играли на озере. Под жарким солнцем все кругом густо заросло травой и цветами. Дети разбрелись вдоль берега, затевая ловлю головастиков, а настоятель Лука, усевшись на старом пне неподалеку, заговорился с настоятелем Мироном, которому скоро предстояло передать подопечных во взрослый мир.

Ева пряталась в густых зарослях некошеной травы вдали от берега, где девочки водили хоровод, обгоняя друг друга, и раздавался еще малознакомый звон смеха Агнии.

– Что делаешь? – от занятия ее отвлек чей-то участливый голос. Ева испугалась, дернула руками от неожиданности, однако виду не подала и подняла вверх спокойный кроткий взгляд, отыскивая говорившего.

– Цветы сбираю для венка, – сбивчиво пропищала она.

Одна рука Евы обнимала густой букет желтых одуванчиков с длинными стеблями.

– Тебя как зовут? – настаивал голос.

Ему было интересно, что за цветочные кольца носят на головах взрослые и как это делают, но Агния всегда отказывалась плести венки, а сам он не умел. Ева подняла глаза: над ней стоял невысокий мальчик с пытливым светлым взглядом. Она иногда замечала его в толпе детей во время уроков. На голове нового знакомого спутанно вились темные колючие волны. На мгновение Ева спуталась – ей казалось, что она несколько минут назад видела, как этот же мальчик уходил с остальными к озеру, а теперь он вновь стоит тут, перед ней.

– Ева, – она вновь опустила взгляд, опасаясь обжечься о непривычно-дружелюбный холодок его глаз.

– Меня зовут Фе-едор, – ужасно не вовремя исказил черты его лица нервный тик.

Федор смутился, предвещая привычную реакцию отвращения. Он с трудом выдавил непринужденную улыбку и протянул руку Еве. Вопреки опасениям, девочка лишь аккуратно протянула руку в ответ, а на лице ее не мелькнуло даже тени насмешки.

– А сплетешь мне венок? – развеселился Федор.

– Какой ты хочешь? – Ева повеселела вместе с ним…

– Из васильков хочу… У те-еб… у тебя очень красивые волосы. Тебе вот одуванчики пойдут. Хорошо умеешь ты делать венки, да? А сделаешь еще для моих друзей? Я тебя познакомлю.

Еву удивляла эта простота. Она не знала, почему Федор вдруг решил подружиться с ней в тот день и провел весь свободный час, собирая цветы для ее венков. Тем же вечером он познакомил свою новую подругу с братом и остальными, и Ева наконец поняла, почему она, бывало, видела одного и того же мальчика с темными неряшливыми волосами одновременно в двух разных местах. Ответ оказался прост, но не очевиден – этих мальчиков было двое.