Тишина

Сколько не ходили знахарки за Федором – все было бесполезно. Помогали даже волхвы, но ни один обряд не мог изгнать невиданного порока. В случайные моменты мальчик вздрагивал, словно одержимый, дергал руками, распугивая как детей, так и взрослых поблизости. Все боялись заразиться бесовской одержимостью. Труду это не мешало, а потому Федора решили пощадить, оставить жить среди всех остальных детей в большом общем доме в четвертом округе. Однако женщины и старики продолжали недоверчиво глядеть на него – странная болезнь пугала, и среди людей гуляли слухи, словно даже во взгляде детском в минуты одержимости мелькали искры ночного демона. Если бы не благосклонное снисхождение волхвов, перевели бы давно одного из братьев в соседнюю землянку – место, где содержались все больные и юродивые.

II

На заре заключение Диона закончилось – на дно колодца спустили веревочную лестницу, и долгожданный путь к утреннему свету наконец открылся. На место холодного ночного светила в небо пробирался ярки      й огненный шар.

Четвертый округ. По тропинкам сновали кухари в белых одеждах, в руках они носили разнообразные кухонные снасти от глиняных крынок с молоком до больших котелков с кашей. Кухонный домик был переполнен людьми за готовкой, из-за приоткрытой двери катился чарующий запах горячего завтрака, и каждую минуту утреннюю гладь разрезал стук или треск посуды.

До заутрока оставалось чуть меньше часа. Всюду вокруг низких домиков расплывался свежий туман, в белесой дымке которого утопали бревенчатые стены и маленькие окна, накрепко закрытые створками с мутной слюдой. Просыпалась Тишина – все вокруг оживало и оправлялось ото сна.

Дион быстро добрался до дома детей. Это была длинная двухэтажная постройка, более напоминающая огромное зернохранилище, нежели дом. За тяжелой дверью звенели знакомые голоса. Красочные росписи паутинами покрывали белые стены комнат и коридора. В каждой комнате лениво велась своя незамысловатая беседа о каких-то детских радостях: о скором празднике, о танцах и большом костре, который устроят волхвы посреди поля в первом округе. Коротали время в ожидании заутрока, и минуты тянулись непозволительно долго.

На комнату приходилось по шесть кроватей и по два сундука для одежды и снастей. В центре одиноко белело маленькое квадратное оконце. На втором этаже жили девочки. На пути к своей комнате Дион различал долетающий сквозь потолок разноголосый гул на девичьем этаже.

Когда в череде одинаковых дверей мелькнула нужная – Дион мог отыскать ее даже с закрытыми глазами – он молча проплелся внутрь и устало упал на кровать, изнывая от усталости после целой ночи на дне холодного колодца. Под головой противным скрипом отозвалась перекладина. Росписи прыгали по стенам и оживали в замысловатых узорах на крыльях огненных птиц. На потолке в причудливых формах расплывались морды диких зверей, в которых заключены, по преданиям, силы духов и их отражения в божественном мире. Образы их с самого детства знал каждый тишинец и молиться им обучался раньше, чем ходить. Звери эти, верно, в природе выглядели совсем не так, как изображались на картинках – Дион был в этом почти уверен. Ведь не может быть такой кривой и сутулый нос у такого величественного зверя, как волк или, тем более, рысь.

На кроватях неподалеку, близко составленных рядом друг с другом, сидели два других жильца этой комнаты, в то время как все остальные выбежали на улицу помогать кухарям. В углу мелькнула скрюченная тень старичка-настоятеля Луки, который еще вчера безжалостно вытрепал Диона за уши, а сегодня уже преспокойно восседал на сундуке в их комнате, опершись руками о колени. Весь он был, казалось, таким же ветхим и скрипучим, как и вся мебель в доме. Дион гордо вскинул кончик носа и, не поздоровавшись ни с кем, уперся лицом в подушку. Остальные ребята лишь тихо посмеялись над очередной его горделивой выходкой, после чего быстро вернулись к своему разговору.

Они сидели в маленьком кругу, с умытыми лицами, выспавшиеся и веселые, о чем-то тихо перешептывались между собой. Краем уха Дион различил голос брата:

– Так почему ж нельзя?

– Ага, разве ты хочешь, чтобы тебя съели дикие звери? Только взрослым дозволено, – отвечал ему другой житель комнаты.

– Далеко не уходит никто. А непонятно вот мне, почему нельзя лес перейти им? Ведь интресно же, что там, за лесом.

– Как так им целый лес перейти?

– Дурак ты, Арий, – отмахнулся на друга Федор, – мыслить шире надо.

Спор выходил весьма насущный. Дионом овладело непреодолимое желание тоже вставить свою монету в разговор, однако уж очень ему не хотелось пересекаться взглядом с настоятелем. Обида за вчерашнее наказание еще не прошла. Тем временем настоятель Лука с немалым интересом слушал происходивший между детьми разговор. Любил старый учитель изредка поглядеть, о чем толкуют его старшие подопечные. Много занимательного можно было сыскать в детских рассуждениях.

Далеко не каждый тишинец во старости мог развлечь себя обучением юного поколения. В настоятели избирались лишь самые ответственные и трудолюбивые жители округов, уже окончившие отведенный срок в полях и ремесленных. Старые и премудрые – первые проводники в жизнь – настоятели растили и поучали детей общины. Лука о своих учениках заботился усердно, без лишней мягкости, но с большою любовью. То был человек большого сердца, за долгие годы повидавший трудности и страсти мирской жизни, всегда и всюду чтивший правило и закон своего мира. Оставив молодость на полях третьего округа, он коротал свои последние дни здесь – в четвертом, где содержались все неспособные к тяжелому труду. В четвертом округе жили старики, малые дети и юродивые.

Что до остальных трех округов? Второй и третий – обитель простого люда, мужчин и женщин от тринадцати до шестидесяти лет. По равнинам третьего округа гуляли пахари, рыбаки, мельники и пастухи – народ самый мирный из всех. В избах второго округа громко стучали молотки ремесленников и голосили охотничьи песни. Первый же округ был далек от всех остальных – в нем дозволялось жить лишь людям духовно просвещенным, лишь им была доступна связь с духами и великая истина жизни, которой они благосклонно делились со всем остальным народом. В первом округе жили волхвы.

– Вот Дион послушался тебя, – возмущался тем временем обиженный Арий, – и посидел положенного в колодце, ага.

В эту минуту с Диона слетела притворная маска обиды на весь мир – он никак не мог позволить себе пропустить перебранку с Арием.

– А ты!.. – Дион прыжком сел на кровати и несколько секунд пытался придумать что-нибудь обидное в ответ на упрек, однако ничего подходящего из известных ему обидных выражений не нашел, поэтому, не растерявшись, злобно кинул в Ария подушку. Тот лишь увернулся, вопросительно посмотрел на друга и с важностью произнес:

– Не пойму, отчего вы оба злитесь? Глупые же у вас мысли, зачем нам в лесу что-то искать? Чего хотите, чудес али демонов, чего ж вам в мире невиданно? Нам и здесь хорошо, ага. Не просто так ведь мы в Тишине живем. А за лесом, гворят, бесы да иноверцы, оно вам надо?

В ответ ему последовал одновременный вздох обоих братьев. Толковать с Арием было не о чем. К слову, заносчивость Ария проявлялась исключительно в вопросах религиозных, да и то немудрено – он был одним из немногих избранных природой счастливчиков, кому предстояло стать частью первого округа. На фоне сверстников Арий выделялся сразу: среди пестрой палитры детских лиц вычурно блестели белокурые, почти белые волосы и лазурные глаза, всегда спокойные и чистые, как безмятежная водная гладь. И голос его, всегда негромкий и важный, лился складным звуком, как льется лесной ручей по каменистому пригорку. Арий жил наравне со всеми остальными детьми, но судьбою ему был предназначен путь в первый округ. Это прекрасно понимали все.

Способный ребенок блистал, безусловно, складным умом и недетской рассудительностью, даже некоторой твердостью характера. Данностями природы Арий не мог не гордиться. С жалостью он глядел на Федора, которому, быть может, суждено остаться в четвертом округе среди всех болезненных. Споры между ними вскипали неустанно. Однако из раза в раз правда оставалась на стороне будущего волхва, нежели на стороне бесноватого мальчика, которому вдобавок еще и прилетало несколько насмешек. Дружить им было очень непросто, да и дружбой это было трудно назвать – скорее привычкой.