Туман

И вдруг, Маргарите показалось, что белая пелена за окном колыхнулась, будто снизу её потревожило какое-то большое существо. Она в страхе задёрнула штору, попятилась к двери и включила свет. Тревожное предчувствие надвигающейся беды, которое её преследовало последнее время, усилилось; оно как будто подсказывало, что опасность приблизилась, и она находится уже в этом тумане. Чтобы избавиться от скверных мыслей, Маргарита прошла в комнату и взяла в руку пульт от телевизора. С красной кнопки телевизор включился, но ничего кроме серой мерцающей ряби экран не выдавал. Перепробовав пальчиком все кнопки, Потёмкина поняла, что с телевизором что-то не так. Утро становилось гадким. Страх сменился гневным раздражением, потому что теперь ей предстояло мучаться выбором: вызывать мастера или покупать новый телевизор.

В связи с почтенным возрастом, режим сна у бабы Пани нарушен давно. Иногда она могла проспать всю ночь, и случалось, что после этого, ещё и днём покемарит. А бывали и бессонные ночи, когда, почувствовав позывы дремоты, она ложилась в кровать, но примерно через час просыпалась и больше не могла заснуть. В такие ночи пожилая женщина мучилась и в душе проклинала темноту за окном, поскольку принимала её за тюремщицу, которая издевательски следила за тем, чтобы несчастная узница как положено отбывала своё наказание. Но надо признаться, что такая бессонница посещала бабу Паню не часто, иначе она бы точно упросила Людку Добротову привезти из больницы какое-нибудь снотворное средство.

Сейчас я объясню почему бессонная ночь была для старушки такой мукой. Представьте себе, что вы ждёте показа в кинотеатре, или дома по телевизору премьеры фильма, анонс которого был очень уж интригующим, а вам объявляют, что по какой-то причине показ откладывается. Можно не сомневаться, что ваш предвкушающий наслаждение настрой сам выберет нужную форму для раздражения и возмущения. Вот и про бабу Паню следует сказать, что свои сны каждый раз она ждала с предвкушением, как некое послание с небес. Иногда сны повторялись вплоть до мелких деталей, как под копирку, но повторы только умиляли пожилую женщину и укрепляли её веру в загробную жизнь. Могли меняться краски, обстановка, но суть этих снов всегда оставалась неизменной: Паня всё время провожает куда-то своего сына Ивана. То он в военной форме заскакивает на подножку грузовика и кричит ей трогательные обещания, то в рабочем костюме электрика он заходит в вагон поезда и из тамбура поспешно рассказывает какая прекрасная жизнь их ожидает в ближайшем будущем. Бывали и очень короткие сны, но не по времени (а учёные вообще считают, что сон длится несколько секунд), а по смыслу, где например: Иван просто машет ей рукой во дворе, а потом, скрывается за углом дома. И, разумеется, при пробуждении вместе с радостью появляется и печальный осадок на душе у бабы Пани, и она отдала бы всё, что у неё есть, за один единственный маленький сон, в котором бы она не провожала, а встречала своего Ваню.

Находясь в трепетном волнении от очередного такого сна, баба Паня уже давно была на ногах. Она успела поделать что-то на кухне, закрепила нитками разболтавшиеся пуговицы на своём любимом полупальто из тёмно-синего драпа и слышала, как поспешно выходил из подъезда Валентин. «На работу, что ли опаздывает», – подумала она.

Потом баба Паня сварила себе в крохотной кастрюльке пшённую кашу, поставила её на специальную дощечку, которая всегда находилась на круглом столике и уже было приступила к завтраку, как услышала за окном какие-то крики. Затем кто-то громко и монотонно читал стих.

– Что ещё за концерт, – пробурчала старушка, отложила ложку и подошла к окну.

Разумеется, разглядеть что-либо она не смогла. Но Баба Паня повидала в своей жизни много туманов, отчего не особенно удивилась и этому, хотя он и показался ей каким-то слишком уж суровым.

Неуместная поэзия закончилась, и послышались радостные мужские голоса. Сквозь закрытое окно они доносились до бабы Пани как-то не реально, словно голоса летели не издалека, а сквозь время из далёкого прошлого. Это странное ощущение её взволновало, и она отошла чуть в сторону от окна, пытаясь понять, что же с ней происходит. Она не спала, но обстановка очень напоминала сон. За окном послышался знакомый смех, потом шорох, за ним невнятное бормотание. Вовсе не испуганная, а чего-то ожидающая, баба Паня взглянула сбоку на окно, и будто заметила в белом мареве тень, а потом на жестяном наружном подоконнике появилась мужская рука с красивыми длинными пальцами. Кисть задержалась на секунду на ржавой поверхности и скользнула в сторону. Это видение не шокировало старушку, а наоборот: заставило её действовать, и немедленно. Опрокинутый стул обиженно ударился спинкой о линолеум, а баба Паня уже спешила в комнату за драповым полупальто, чтобы хоть немного выглядеть нарядной. Но она не сразу смогла его разглядеть на кровати, потому что перед её глазами световой завесой стояли два ярких белых прямоугольника, отпечатавшиеся от кухонного окна.

«Ну, где же оно?! Где же?! Где же?! Там же мой Ванечка вернулся! Ванечка! Ванечка!», – стучало в груди израненное, но не разбитое материнское сердце.

Да, дорогой читатель, оно способно безумно верить и надеяться на чудо вопреки мучительной реальной разлуке, которую учинила смерть. И я бы хотел, что бы вы отнеслись к этому безумию пожилой женщины с уважением. Она научилась жить без сына, по-своему ценит эту одинокую жизнь и не спешит с ней расставаться. Как можно её упрекнуть или, не дай бог, посмеяться над ней за этот сумасшедший порыв: броситься в бездну ради встречи с любимым чадом.

Белые прямоугольники рассеялись перед глазами, и поэтому баба Паня даже прихватила с собой из прихожей платок, пусть и мрачный, но зато с какими-то блёклыми цветочками. Спускаясь по трём ступенькам, она быстро повязала его на голову, распахнула дверь подъезда и остановилась. Перед ней было только густое белое месиво. Справа что-то скрипнуло, и раздался хлопок.

– Ванечка! – негромко крикнула она и, придерживаясь рукой за стену, пошла на звук.

Она дошла до двери первого подъезда, приоткрыла её, и опять позвала сына, но уже более осторожно. Потом ещё раз позвала, но ответа, естественно, не последовало, и только слабый шум доносился из квартиры Зиновьевых. Поняв, что она зря теряет время, и её сын где-то за домом бродит в тумане, баба Паня прикрыла дверь и пошла дальше, не отрывая правую руку от стены дома. Она не спешила, и не ради осторожности, а боялась пропустить своего Ванечку, поэтому постоянно звала его, выкрикивала в туман любимое имя, но не громко, потому что волнительный ком в горле не давал ей свободно использовать голосовые связки. А безжалостный туман проглатывал её зов, и ровным счётом ничего не давал взамен, – ни малейшего звука. Она задержалась у своего кухонного окна, осмотрела ржавый подоконник, словно хотела обнаружить отпечатки пальцев своего сына, а потом ещё какое-то время пыталась докричаться до Ивана, надеясь, что он затерялся где-то поблизости.

Заканчивала она свой обход уже в отчаянии, но и не хотела до конца верить, что всё это ей померещилось, или кто-то над ней так злобно подшутил. Но обида и жалость к себе взяли верх. Старушка прислонилась плечом к двери своего подъезда, склонила повязанную невзрачным платком голову и зарыдала, прикрывая своё морщинистое лицо такими же сморщенными руками.

И хочется отметить одно важное обстоятельство, которое возможно определяет душевную силу этой женщины: плакала она последний раз, только когда хоронила своего сына.

Чтобы придерживаться повествования подробного, мне приходится немножечко перескакивать во времени, поэтому сообщу, что следующее событие происходило через пол часа после того, как огорчённая надеждой баба Паня вернулась в свою комнату. В квартиру номер один не позвонили, а тихонечко постучали в дверь, как раз в самый разгар завтрака. Светлана Александровна вздрогнула и насторожилась. Максим заметил её беспокойство и поспешил успокоить: