Страница 32 из 64
– Ладно! – почесав на груди рваный белесый шрам, решился Чугреев. – Будь по-твоему – поглядим. Ватажников всех соберем, скажем.
– Для начала надо подробный список составить, – начал было Егор, но тут же прикусил язык, соображая, как бы ту же самую мысль выразить более доступными для понимания средневекового человека словами. – Говорю, надобно гостей торговых определить, к кому бы можно. Таких тут, пожалуй, немало.
– И шушеры разной тоже немало, – покачал головой Антип. – Мнози и рады бы, да нечем платить.
– Вот видишь! – поддавая парку, воскликнул молодой человек. – Тебе и карты в руки, то есть – дружкам твоим посадским.
– Чего-чего?
– Местные-то ватажники пусть про торговых гостей и вспомнят.
Атаман прищурился и неожиданно тяжко вдохнул:
– Ох, Егорий, Егор – любишь же ты говорить непонятно.
– Да что уж тут непонятного-то?! Я б сказал…
– Ладно, – жестко перебил ватажник. – Завтра с утра Никита Кривонос с хлебом явится – обещал, – с ним и потолкуем.
– Вот ты, Антип, тоже сейчас сказал бог знает что, – тут же поддел Вожников. – Непонятно, с кем потолкуем – то ли с Кривоносым, то ли с хлебом.
Атаман ничего не ответил, пропустил колкость мимо ушей. Посидев в парной еще минут пять, оба окатились водой да пошли в предбанник – сохнуть. Пока мылись, подоспел и жаренный на углях глухарь, вкусный, с белым, тающим во рту мясом.
С утра, как и говорил Антип, явился Никита Кривонос с тремя ржаными караваями в заплечном мешке. Поприветствовал всех еще издали, закричал:
– Эй, спите, что ль, христопродавцы?
Ишь, как обозвал-то, шутник! Это надо же – христопродавцы! Так только про депутатов говорить можно или про всякую алчную чиновную шваль – пильщиков бюджета.
Впрочем, никто не обиделся, а Вожников сказал:
– А, привет, привет, Купи Веник!
– А что тут про веник-то?
– Так новые веники меняем, старые – крадем! Шучу, Никита.
– Эк ты… – махнув рукой, Кривонос гулко расхохотался. – Вот, хлебца вам принес, смотрите, не лопните.
– И тебе, Купи Веник, приятного аппетита. Рябчика хошь? Холодный, правда, но вкусный.
– А не откажусь! – обрадовался детина. – Давай сюда рябчика.
– Кушай на здоровье.
– Слышь, Егорий, – быстро расправившись с остатками жаркого, кривоносый скосил глаза. – А ты кулачному бою обещал поучить, помнишь?
– Так поучил уже одного… эвон! – Вожников со смехом кивнул на показавшегося из избы Федьку с двумя синяками – уже не густо-синими, а модного желтовато-палевого цвета.
– Ой-ей-ей, Феденька! – заржал, словно лошадь, Никита. – Ой, не могу, ой, какой ты красной-то, почитай, теперь все девки твои. Приходи на посад, хватай любую – никто не откажет. А откажет, так ты мне скажи, я их вразумлю живо!
Смущенно махнув рукой, отрок ухватил бадью да побежал к колодцу.
– Во-во, – прокричал ему в спину ватажник. – И водички принеси, а то икать уже буду от смеха.
– Ладно вам ржать-то, – показался в дверях Антип.
Оглянулся с порога:
– Иван, Линь, выходьте, кой-что обговорить надоть.
Идея Егора всем присутствующим на «планерке» ватажникам, в общем, понравилась, чему Вожников, конечно же, был рад, правда, виду не показывал. Лишние эмоции никогда никому на пользу еще не шли, во вред только.
Согласно покивав, Никита Кривонос сказал свое слово за всех прочих «посадских», заверив собравшихся, что никто возражать не будет…
– А ежели такая тварюга и сыщется, то я ей…
– Ну, хватит кулаками махать, Купи Веник! Давай-ка по существу.
– Чего?
– Ближе, говорю, к телу… в смысле – к делу. Известных тебе гостей торговых перечисли, короче!
– Всех?
– Всех, кроме откровенных жмотов. Ну – жадин.
– Ой, Егорий, – охолонул парня Антип. – Вижу, нравится тебе поперек батьки в пекло лезть. Ну, так что, Никита, с гостями?
Кривоносый задумался, почесал бородищу:
– А, пожалуй, такие есть. Все на виду – и искать не надо. Всю зиму на глазах толклися, да и сейчас пути-дорожки ждут. Скоро дождутся, ага.
– Вот и я о том, – наставительно поддержал Чугреев. – Нам-то тоже скорее надо. Это сейчас на воеводских борах поохотились, потому как не до того воеводе и людишкам его. К тому ж, думаю, с серебришком-то уже заработанным куда легче на промысел подаваться, а?
Из предложенного Никитой устного списка, подумав да расспросив того же Купи Веника, выбрали пока четверых, наиболее, как показалось всем, подходящих. И не слишком богатых, и не слишком уж мелких, средних – чтоб и серебришко водилось, и товарец справный в амбарах своего часа ждал. Олексей Устюжанин – пенькой да медом с воском торговец; Дерюгин Хлопок, ярославский купец, тот по скоту, но больше по иному живому товару работал – людишками торговал, еще Истома Котлов из ближнего Галича, и Михайло Острожец, новгородский заморский гость – тот по сукну, да по медным крицам-укладам.
– Что ж, – внимательно выслушав, резюмировал атаман. – У этих – точно серебришко водится. А то – и золотишко.
– Ха-ха, золотишко! – Никита Купи Веник радостно хлопнул себя по коленкам. – Было ваше, стало наше, ага!
– Ты раньше времени-то не радуйся, – зыркнул на него Антип. – Золотишко-то еще взять надо. Или – заработать.
– А нельзя – чтоб и так, и сяк? – подал голос Федька.
Вообще-то, его никто не слушал – молодой еще, – однако вот эта идея показалась вполне здравой. А что? Одно другому не мешает. Сначала – заработать, а потом – взять.
Купцов начали прессовать по списку, начиная с Олексея Устюжанина, тот на постоялом дворе Ахмета Татарина столовался да жил. А потому Антип да Егор с Федькой туда не пошли, пошли другие. Потом встретились у церкви с докладом – как раз Никита Кривонос и пришел. Скривился, сплюнул:
– Не сговорились. Жадина та еще. Бить таких надо, бить.
К следующему – Хлопку Дерюгину, работорговцу ярославскому, пошли во главе с Антипом – Микеша Сучок, Егор, Купи Веник с дружком своим Онисимом Мордой, да Карбасов Иван, да Окунев Линь, да Федька – куда ж его девать, пущай привыкает. Ну и еще младых взяли – так, для солидности.
Торговец людьми из Ярославля снял на зиму роскошный по тем временам дом-пятистенок. Большой, на обширной подклети, с высоким резным крыльцом и крытой осиновой дранкой крышей, дом – целые хоромы! – располагался прямо напротив детинца, в занимавшей где-то с полгектара усадьбе местного боярина Еремея Хватова, что значительно осложняло дело. Как у всякого зажиточного человека, у Еремея воинских людишек хватало, и тут приходилось действовать осторожно, дабы невзначай не вызвать подозрение и гнев. Хотя, казалось бы – какое боярину дело до какого-то там купчишки? Ан нет, потому как кому же понравится, ежели в его усадьбе какие-то подозрительные людишки станут шуметь да беспредельничать?
– Самые спокойные к купчине пойдут, – инструктировал за углом атаман.
Никита Кривонос тут же выпятил грудь:
– Я готов, парни!
– Ты-то как раз останешься! – ожег взглядом Чугреев. – А вот Егорий… все ведь без оружия будут, ну, там, может, ножички, да кистеньки, а Егор, ежели что – и голыми руками. Окромя Егора еще надо…
– Меня возьмите, – запросился Федька. – Я тоже спокойный.
– С такими-то синячищами?! Сразу видно – тать, шпынь ненадобный. Не-ет, – подумав, Антип ткнул пальцем в грудь Линю: – Ты, Окунев. И еще – ты, Иван. И я. Ты тоже, Онисим. И все – хватит.
– А нам чего делать? – сплюнув, осведомился Кривонос. – Может, пока тут, по двору пошустрить? Эвон, ворота-то настежь… никого не боятся!
– Ну, пошустрите, – махнул рукой вожак. – Только, смотрите, тихо.
– А как же! – Купи Веник просиял лицом и, дождавшись, когда «официальная делегация» важно прошествует во двор, махнул рукой оставшимся: – Ну, теперь мы, робята!
Торговец людьми Хлопок Дерюгин, уважаемый всеми купец, принял делегацию холодно, и, даже не выслушав до конца, указал на дверь. При этом желтое, вытянутое, как у лошади, лицо торгового гостя скривилось, а голос сделался ломким, словно у молодого петушка: