Страница 31 из 64
– Ой, скажешь, Егоре! Все шутишь, а ведь грамоты-то и сам не ведаешь.
– Чего это не ведаю-то? – обиделся молодой человек. – С чего ты взял?
– Дак ты, не обижайся только, и говорить-то толком не говоришь – все как-то не очень понятно, потом сиди, думай – что и сказал? А тут – грамота!
Егор растерянно моргнул, даже не зная, что сказать в ответ. Так ничего и не сказал, не придумал, да и не успел – за деревьями послышались чьи-то веселые голоса, хохот.
– Наши идут! – резво вскочил на ноги Федька. – Радуются чему-то, верно, удачно сходили.
– Эй, православные! – еще не дойдя до изгороди, заорал Антип. – Банька-то как?
– Топится.
– Федька, растопляй печь. Серебра не добыли нынче, одначе дичи запромыслили изрядно.
– Вот то дело, дядько Антип! Вот то дело.
Пара рябчиков, глухарь, еще какие-то мелкие птицы, ох, гляди-ко – и заяц! Есть не переесть.
– Как бы не стухло только.
– Не стухнет, с озера лед добудем – положим. Чего, Егор, варить – рябчика?
– Можно и рябчика. Соль еще осталась.
– Еще кореньев добудем, в похлебку сунем – вкусно! – подал голос разматывавший мокрую обмотку Окунев Линь – мужик лет тридцати пяти, борода кудряшками, веселый.
Дружок его, Иван Карбасов, щурясь от солнышка, довольно смеялся.
Вожников кивнул на дрова:
– Мы тут тоже время зря не теряли. Как у вас-то прошло, кроме дичи? Рассказывайте!
– Сейчас, – отмахнулся Антип. – Поснидаем – расскажем.
Пока-то да се, покуда посушились, отдохнули чуток с дороги, тут и похлебка поспела – пахучая, жирная.
Вытащили котелок из печи, на пень большой во дворе поставили, Чугреев – как старшой – махнул рукой:
– Налетай, робята.
«Робята» не замедлили налететь и споро заработали ложками. Сначала, как и принято – выхлебали бульон, а уж опосля, опять же, по команде старшого, занялись мясом.
– Ухх, – не выдержал Федька. – И фуфло фэ кфыфыфко!
– Чего-чего? – изумился Егор. – Кто тут фуфло?
– Говорю, и вкусно же крылышко! – прожевав, пояснил отрок.
Окунев Линь улыбнулся:
– Да уж, вкусно.
– Так как прошло-то? – повернувшись к Антипу, нетерпеливо спросил Вожников.
– Да так, – степенно облизав ложку, старшой сунул ее за пояс. – Местечки надежные заприметили, в одном – там орешник густой – посидели даже, думали, может, да пройдет-проедет кто. Не! Зря надеялись – сыровато еще везде, бездорожно, разве что на холмах токмо. А вот на обратном пути, на борах, на дичину нарвались. Уж теряться не стали!
– Молодцы!
Линь Окунев отбросил к забору только что со всем смаком обглоданную косточку:
– Ты, Антипе, в чьем бору были – расскажи.
– Да! – хитровато прищурился Чугреев. – Бор-то – самого воеводы, Ивана Кузьмича, боярина Вережского! Про то Онисим Морда младой, Никиты Кривоноса дружок, опосля уж поведал.
– А чего ж раньше-то не предупредил?
– Да, говорит – больно уж дичи много, а воеводе – не до того.
– Хите-о-ор Онисим!
Ватажники засмеялись, довольно и сыто порыгивая. Многих потянул в сон.
– А что в городе, в посаде? – все не унимался любопытный Егор. – Есть какие новости? Борисычи где, как?
– Про Борисычей городские ничего не сказывали, – лениво поковыряв ногтем в зубах, отозвался Чугреев. – Да они ведь про них и не знают. А так новостей никаких нет… Хо! – Антип вдруг саданул себя по лбу ладонью. – Что я говорю-то? Как же – нет. Воеводу-то, говорят, едва не убили!
– Да ты что! – Вожников удивленно хмыкнул. – И кто же?
– В посаде болтают – волшбица. Явилась, мол, с дальних лесов, за сестру свою отомстить, сестра-то – тоже ведьма, ее недавно казнили.
– Так-так-та-ак! – молодой человек, не удержавшись, хлопнул в ладоши. – Вот так новость, а ты говорил – нету. И что волшбица? Схватили?
– Какое схватили – исчезла!
– Исчезла?!
– Никита Кривонос сказал, дескать, волшбица в трубу вылетела – то многие на посаде видали! Воеводе в брюхо ножик воткнула и вылетела – токмо ее и видели.
– Ну, дела-а-а.
Егор опустил голову, чтоб не выдать нечаянно вспыхнувшую радость – к чему? Душа его ликовала – сбежала! Сбежала, значит, Серафима-волшбица. Молодец! Честно говоря, в первое время после своего удачного бегства молодой человек на полном серьезе собирался освободить юную колдунью, ворвавшись в детинец, в воеводские хоромы… а да хоть к самому черту!
Понимал, конечно, что один не управится, и пытался было подбить на то ватагу, но неудачно. И оттого как-то нехорошо было на душе, подловато как-то, словно бросил в беде хорошего друга… подругу… любовницу. Хоть и длилась их связь всего-то одну ночку, а все ж…
Сбежала! Ах! Радостно-то как, радостно.
– Ты чего, Егор, главу-то повесил – воеводу жалко? – пошутил Окунев Линь.
– Нас жалко, – тут же отозвался Вожников. – Теперь пастись надо – волшбицу-то будут искать, все пути перекроют.
– Ну, путей-то и так пока нет, – резонно возразил ватажник. – Перекрывать нечего. Тем более волшбица-то по воздуху улетела. Так говорят, однако. А поди ее, по воздуху, догони.
Откинувшись на брошенный на свежую травку плащ, Чугреев бормотнул что-то о каких-то людишках, да и заснул, захрапел, а следом за ним – и все. Сморило.
Пели-пищали на заборе пичуги, долбил где-то неподалеку дятел, а высоко в небе, выглядывая добычу, хищно парил коршун. Ничего этого не слыхали-не видали ватажники – спали. Даже Федька – позабыв про топившуюся баню. Он-то позабыл, а вот Окунь – нет. Проснулся, потянулся, глянул:
– Эй, Феденька! А баня-то что?
– Баня? Какая баня? Ой!
Антип с Егором пошли в баньку последними, с ними норовил и Федька. Взяли, ладно, но, вымывшись, того выперли – иди мол, с Богом, отроче, разговору серьезных людей не мешай.
– Ну? – едва только за Федькой закрылась дверь, Антип искоса посмотрел на Вожникова. – Чего парня-то выпроводил?
– Я?!
– Сказать что-то важное хочешь?
– Так о волшбице, – отдуваясь, молодой человек опустился на широкую лавку. – Правильно ж сказано – искать ее будут. Тут и мы под горячую воеводскую руку угодить можем запросто. А нам оно надо?
– Не надо, – согласился Чугреев. – Ты только это хотел сказать?
– Не только. Еще предложить кое-что. Тебе – первому, ты ж, я так понимаю, теперь за атамана у нас?
– Верно понимаешь, – важно покивал Антип. – Ну, говори, чего намыслил?
Вожников спрятал улыбку, придав лицу выражение полной, сообразной моменту, серьезности. Ну и что, что в бане? Римские патриции тоже серьезные дела в банях решали.
– Надо нам, Антипе, к какому-нибудь богатому человеку на время прибиться, – решительно промолвил Егор. – От всякой шушеры защищать и тем кормиться.
Выслушав, Чугреев разочарованно зевнул и плеснул на каменку водицы:
– Это, Егорий, и я уже думал. Не выйдет.
– Да почему же?!
– Да потому что никому мы сейчас не нужны, уж до травня-месяца – точно. Дорог-то нет, ни речных, ни прочих – кто куда ездит-то? А нет обозов – не нужны и охранники.
На самом деле ватажник сказал – «сторожники», а уж «охранники» – это Егор для себя перевел, точнее, перевелось в мозгу, словно само собой.
– А товар, что до весны-лета остался, что ж, охранять не надобно? Аль на него охотников нет?
– Э-э, – протянул Антип. – Тот товар, что в амбарах – то в городе, а тут своих сторожей хватает. Князь да воевода на что? С гостей торговых мзду жмут – и за порядком следить обязаны.
– И что, никто еще не пытался?
– И-и-и-и, паря! Но затея твоя интересная.
Атаман надолго задумался, прикидывая что-то, даже зашевелил губами, вроде как разговаривал сам с собой.
– Для начала надо просто взять и попробовать, – глотнув в предбаннике свежего воздуха, обернулся на пороге Егор.
– Дверь закрой – весь жар выпустишь.
– Так мы последние… А под лежачий камень, Антипе, вода не течет, – прикрыв дверь, Вожников взобрался на полок, уселся рядом с задумавшимся атаманом, ухмыльнулся, словно змей-искуситель: – До свободной воды, до путей-дорожек просохших еще месяц почти, а то и больше. А кушать-то каждый день хочется. Да и ватажники – их в деле надо держать, сам знаешь, сабля-то без битвы тупеет, портится.