Страница 15 из 18
В чем же проявляется пресловутый итальянский менталитет, породивший Данте, мафию, а также львиную долю шедевров мирового искусства?
Прежде всего, в стремлении к сепаратизму и желании самоорганизоваться. Города-государства, города-коммуны со своими законами и валютой — Болонья, Венеция, Флоренция, Милан… В виде целостной страны Италия, как она существует сейчас, сформировалась лишь к концу XIX века, позже всех крупных европейских национальных держав.
Но в то же самое время именно в Италии находился Рим — одна из точек земного универсума. Вечный город сплотил вокруг себя сначала языческую империю, а потом — христианскую. И центростремительный универсум тоже неоднозначен. С одной стороны, Святой престол, папа, духовная власть; с другой — император Священной Римской империи. Это противоречие и породило конфликт гвельфов и гибеллинов, сломавший жизнь нашему герою и множеству его современников. Борьба представителей этих течений более двух веков определяла внутреннюю политику городов Центральной и Северной Италии, и сами участники порой с трудом разбирались в происходящем.
Казалось бы: что тут сложного? Всего две партии. Гибеллины поддерживают императора, гвельфы — папу. Но на реальной политической арене противоборствующих сил оказывалось гораздо больше, чем две. Тот же Данте, будучи гвельфом, пострадал вовсе не от гибеллинов, а от враждебного крыла своей же партии. К моменту его изгнания гибеллинов во Флоренции практически не было, зато гвельфы разделились на черных и белых. Черные, как им и полагалось, поддерживали папу, а белые, к которым имел несчастье принадлежать Данте, ратовали за независимость Флоренции ото всех и были не прочь объединиться с гибеллинами. Черные гвельфы тогда победили вовсе не из-за прогрессивности взглядов, а из-за стечения обстоятельств, где не последнюю роль сыграл внезапно вернувшийся из изгнания лидер черных, харизматичный Корсо Донати.
Но в 1270-х годах — время юности Данте — политическая карьера Корсо еще только начиналась…
…Дворец Моцци не имел столь высокой башни, как дворец Тосиньи, что на площади Меркато-Веккьо, но туда приглашались высочайшие гости. В нем гостили особы королевской крови и даже понтифик — Григорий X, посетивший город пять лет назад, в 1273 году. С виду замок ничем не отличался от других флорентийских дворцов — серый, сложенный из крупных каменных плит. Надежно зарешеченные окна-бойницы мрачно взирали на городскую суету.
Внутренние покои дворца не производили гнетущего впечатления, особенно второй, «благородный» этаж, где располагалась приемная зала. Ее стены, некогда голые, теперь покрывали фрески. Геометрические фигуры на них чередовались с идиллическими сценами из сельской жизни. Одну из стен украшали тяжелые ковры-каполетти. Здесь совсем не чувствовалось сырости, обычной в огромных каменных жилищах в осеннее время. Может быть, из-за новомодного камина, в котором весело потрескивали дрова, но скорее благодаря большому скоплению гостей, пришедших на праздник святой Репараты, покровительницы Флоренции.
Народу и вправду собралось много. Помимо семьи Моцци за столом сидели еще человек сорок — богатые и знатные флорентийцы. Были представители семей Строцци, Фрескобальди, Риччи, Каппони, Черки, Кавальканти. Был там и отец Беатриче, Фолько Портинари.
Гости как раз только дослушали длиннейшую канцону в сопровождении лютни о жизни святой Репараты и принялись беседовать. Разговор быстро перешел от праздника к разным городским делам. Начали обсуждать недавний бунт больных в госпитале Сан-Якопо-ди-Сан-Эусебио.
— Они потеряли всякий стыд! — возмущался синьор Риччи, член Совета ста, один из управляющих делами города. — Их лечат да еще и кормят получше, чем наемных работников. Знаете, у них каждый день мясо и вино!
— Но содержат их действительно хуже скота, — возразил Фолько Портинари, — в помещениях вообще не убирают, а людей кладут на узкие кровати по двое.
Риччи покачал головой:
— Это только тех, кто не слишком болен, чтобы не привлекать бездомных. Тяжелобольным полагается отдельное место.
— Я согласен, флорентийские больницы не напоминают райские сады. Но почему эти драчуны требуют что-то от нас? — вступил в разговор синьор Черки, также входящий в Совет ста. — Забота о здоровье граждан не входит в обязанности совета. У нас этим занимаются монахи и сами горожане. Вот пусть и занимаются.
— А разве мы не горожане? — заметил Фолько Портинари. — К тому же правительство города обязано следить за порядком. А в госпитале Сан-Якопо порядок нарушали задолго до бунта. Ведь общий больничный устав гласит: «Принимать больных, как самого Христа».
Хозяин дома с улыбкой прервал его:
— Любезный Фолько, не укоряй нас, грешных, своим возвышенным примером. Мы знаем, что ты собираешься подарить Флоренции новую больницу. Не все способны на такое, но, поверь, у нас тоже душа болит за родной город.
С другой стороны послышался тяжелый вздох старого рыцаря Берто Фрескобальди:
— Да уж! Мне жизнь не мила с того самого дня, как этот пособник дьявола Фарината дельи Уберти предал нас, объединившись с сиенцами. Вы помните этот ужас? Воды Арбии окрасились кровью флорентийского воинства… Как он мог поступить так с родным городом?
— Почему бы нет, — отозвался хозяин замка, — его же изгнали.
— Я понимаю. Но позволить сиенцам захватить нашу карроччj[25]?!
— Они хранят ее как бесценный трофей, — вставил синьор Черки.
Он хотел сказать еще что-то, но Фрескобальди с гневом перебил:
— А ты-то откуда знаешь? От своих гибеллинских друзей?
Черки возмутился:
— А что в этом преступного? Между прочим, во Флоренцию уже едет папский легат Латино деи Франджипани. Папа поручил ему подписать соглашение между гвельфами и гибеллинами.
— Но-но, ты еще молод спорить, — Фрескобальди важно поднял палец, — скорее луна упадет в Арно, чем гвельфы помирятся с гибеллинами. Послушай меня: Совет ста еще никого не защитил от изгнания. Лучше заводить друзей более разборчиво.
Брат Черки, сидящий за другим столом, где расположилась молодежь, крикнул:
— Нечего обвинять нашу семью! Мы, в отличие от других, не вздыхаем, а собираем людей, способных дать достойный ответ сиенцам.
Прозвучало это не очень-то любезно. Хозяин с тревогой взглянул на старого Фрескобальди. К счастью, тот сделал вид, что не слышит. Зато один из молодых Донати, зовущийся Корсо, издевательски хохотнул:
— Собираете людей? Вы, Черки? С каких это пор деревенщина возомнила себя вождями народа?
Черки (его звали Вьери) побледнел, начал нервно двигать по столу свой кубок. Корсо насмешливо наблюдал. Наконец молодой человек собрался с духом и сказал, глядя в глаза обидчику:
— Может, мы не так аристократичны, как вы, зато наша семья не охотилась за торговыми караванами по большим дорогам!
Корсо вспыхнул:
— Что?! Ты назвал Донати разбойниками? Придется за это ответить. Выйдем-ка во двор, продолжим беседу.
И он, нарочито громко звякнув мечом, висящим на поясе, встал из-за стола и двинулся к выходу. Вьери деи Черки бросился за ним.
Хозяин подошел к старому Манетто Донати, отцу Джеммы, который увлеченно беседовал на другом конце зала, не заметив ссоры своего племянника с молодым Чер-ки. Тихо сказал ему:
— Корсо пошел помахать мечом во дворе моего замка. Думаю, за него не стоит тревожиться — он не позволит Вьери убить себя. Мне тоже не с руки лезть в чужие дела. Ты уж сам реши: нужна ли твоему роду вендетта с Черки?
Манетто реагировал быстро. Минуты не прошло, как он стоял на лужайке внутреннего дворика перед драчунами. Оба тяжело дышали, но крови ни на ком не было видно.
Старый Донати схватил племянника за плечо:
— Корсо, уймись.
— Эта деревенщина обозвала Донати разбойниками.
— Ну да, а ты обозвал Черки деревенщиной, — продолжил Манетто, крепко прижав к себе локоть Корсо. — У всех своя история, но Черки — уважаемые люди, а ты еще молокосос и не должен выступать от имени рода. Сейчас ты извинишься перед Вьери и вернешься за стол.
25
Карроччо — передвижная платформа на колесах, на которой был установлен походный алтарь и закреплен штандарт итальянского города.