Данте Алигьери

— Можно просто Биче, — тут же предложила она.

После закусок начались игры в мяч. Дуранте отошел к галерее. От беготни и визга у него закружилась голова. Он не помнил, как случилось, что они с Биче решили улизнуть с праздника.

— Сколько можно носиться, словно угорелые! — солидно говорила она, идя рядом с мальчиком по переулку, такому узкому, что два полных человека смогли бы преодолеть его только гуськом. — На свете есть много куда более интересного. Например, блуждающие огни или падающие звезды. Они появляются к счастью или это гнев Божий? А знаешь, почему при грозе человек сначала видит свет и только спустя некоторое время слышит звук? Потому что глаз имеет выпуклую форму, а ухо — полую. А еще…

Она знала на удивление много и рассуждала, будто взрослая, хотя оказалась младше Дуранте почти на целый год. После некоторых колебаний он решил показать ей свой тайный коралловый космос в земляной воронке под лимонным деревцем. Воровато оглянувшись по сторонам, дети взялись за руки и помчались между домами в тихий тесный дворик.

Мальчик отодвинул серый булыжник, скрывающий ямку от посторонних глаз.

— Красиво! — Беатриче, присев на корточки, разглядывала красные шарики. Теперь каждый из четырех мелких кораллов сидел на отдельном шнурке, распяленном на глиняных стенках воронки. Это были орбиты. Неподвижная земля, лежащая в центре перевернутого конуса, шнурка не имела.

Девочка сняла с себя цветочный венок и положила на землю, окаймив ямку:

— В космосе тоже празднуют Календимаджо! — Потом вдруг задумалась. — Знаешь, не огорчайся, — сказала она, снова надевая венок, — но у тебя получился совсем не космос. Небо не может быть перевернутым, все перевернутое — от дьявола. Ты сделал ад с кругами, а внизу торчит красная голова Люцифера.

Дуранте растерялся, не зная как ответить. В этот момент где-то за домами тяжело ударил колокол, возвещающий очередной канонический час.

Мальчик попытался защитить свое творение:

— Разве все подземное обязательно — ад? Наш магистр недавно рассказывал о термальных водах. Один богослов тоже считал, что их производит преисподняя. Но если бы они вытекали оттуда, то были бы вредоносными, а они ведь целебны.

Биче покачала головой:

— Тут главное не земля, а перевернутость. Дьявол всегда все переворачивает. И потом смотри: у тебя сужается книзу. Чем глубже, тем меньше места. Так и должно быть в аду. Самые страшные грехи встречаются гораздо реже обычных. Это мой папа так говорит, а ему сказал один священник.

— Сейчас закопаю. — Дуранте оглянулся в поисках подходящей палки, но девочка остановила его:

— Не надо! Ад нужен людям. Иначе разве Бог допустил бы его существование?

— Это тоже сказал тот священник?

— Вообще-то нет, — она потупила взор, — это я так думаю. Ну и папа иногда говорит.

Он отчаянно скосил глаза, чтобы получше разглядеть ее (посмотреть прямо в лицо не хватило смелости). Щеки были бледными, шея казалась слишком тонкой, а нос — слегка вздернутым. Но большие карие глаза — такие понимающие, умные, добрые и одновременно жизнерадостные — как бы хотелось глядеть в них каждый миг жизни!

— Ты чего так смотришь? — обеспокоилась девочка. — У меня, наверное, майский жук в волосах. Он оглушительно жужжал только что. Интересно, они не кусаются?

— Нет жука, — выдохнул Дуранте, — ты… — Он не смог выразить чувств словами, спутался и покраснел.

Биче опасливо потрогала прическу:

— Хорошо, что нет. Я боюсь их, если честно. А в остальном я довольно смелая. Мне кажется, я бы даже смогла спуститься в царство мертвых, как Эней. Ты читал про него? Это — моя любимая книга!

Мальчику показалось, что щеки сейчас запылают огнем от стыда. Отвернувшись, он небрежно пробурчал:

— Разумеется! Кто же не знает Энея?

— О, — обрадовалась Беатриче, — а кто тебе из героев больше всех нравится?

— Эней, — с отчаянием в голосе сказал Дуранте.

Девочка понимающе кивнула:

— Конечно, он настоящий воин. Но мне ближе Дидона. Очень жалко ее. Она ведь даже не подозревала, что самоубийство — страшный грех.

— Разве? — Он обрадовался перемене темы. — А мне кажется, предательство хуже. Ведь нет грешника страшнее Иуды, вчера на проповеди даже говорили.

— Ну правильно, так он ведь и повесился, — рассудительно сказала девочка, — хотя предательство тоже ужасно. А вообще… слушай, я тут подумала: самоубийство — тоже предательство, ведь когда ты убиваешь себя, то предаешь Бога, который тебя сотворил.

— Ты такая умная… — восхитился он.

Биче рассмеялась:

— Я просто люблю слушать отца. Вот он действительно умный. Приходи к нам в гости, тоже послушаешь.

…Дети медленно шли назад по переулку. Освещение уже неуловимо изменилось. Тени стали длиннее, очертания резче. В сторону берегов Арно медленно пролетела большая чайка, и в ее полете тоже виделось нечто вечернее.

— Ты приходи к нам, — сказала Беатриче, — у нас часто устраивают праздники.

— Благодарю… — Он замялся. Хотел прибавить цветистый комплимент, как настоящий взрослый кавалер, но не вспомнил ни одной подобающей фразы. Девочка рассмеялась, но не обидно, а как-то по-дружески. Они постояли немножко у дверей ее роскошного дома, из-за которых неслись звуки продолжающегося веселья.

— Может, зайдешь еще раз? — спросила она, стряхивая сухие травинки с алого платья. В это время дверь резко распахнулась, выглянула нарядная женщина:

— Вот ты где, Биче! А мы уж обыскались! Бежим скорее, тебя выбрали майской королевой нашего дома!

Обе тут же унеслись, обдав мальчика ветром от длинных юбок. Без всякого сомнения, можно было последовать за ними — его ведь приглашали, даже дважды. Но почему-то он не пошел. Боялся испортить впечатление о себе какой-нибудь досадной оплошностью или не хотел видеть майского короля?

Данте уже в третий раз рассеянно брел по переулку. Подходя к своему дому, бросил взгляд на лимонное деревце, под которым, прикрытый булыжником, продолжал свое существование перевернутый земляной конус с коралловыми бусинами. Маленький ад… В таком случае лимон, растущий над ним, можно смело считать древом познания. Откушал лимончика — добро пожаловать в преисподнюю! Он с сожалением подумал, что не сможет больше играть в прежнюю игру.

Отец с мачехой и малышами еще не вернулись. Дом казался непривычно пустым и гулким. Только Паола на кухне мурлыкала песенку. Внезапно мальчик почувствовал себя очень одиноким и бросился к бывшей няньке.

— Паола!

Она сидела на скамье, чуть покачиваясь в такт мелодии. Рядом стоял большой винный кувшин, наполовину пустой.

— А, это ты пришел. — Ее улыбка выглядела более щербатой, чем раньше. Такое с ней уже случалось в прошлом году, когда она ходила праздновать Календимаджо за город и подгулявшие ремесленники выбили ей два зуба. — Ну как праздник?

— Паола…

Он привык рассказывать ей всё еще с раннего детства. Рассказал и про чудесную девочку в алом платье.

— Портинари — богачи, — проговорила нянька, зевая, — у них и платья красные, и пироги с пряностями. А твой отец, хоть и гордый аристократ, такого себе позволить не может. Смотри, не бегай к ней, выдерет он тебя, как пить дать!

— Но ты же не выдашь меня, правда?

— Правда, правда… — Она потрепала его по затылку. — Иди спать, завтра чуть свет на мессу.

Мальчик поднялся в свою комнату под самой крышей. Быстрые сумерки уже охватили город. Где же отец с мачехой? В ночное время ходить по улицам запрещено. Или в праздник все же есть послабление?

Он лег на кровать под балдахином, совсем недавно казавшуюся ему верхом роскоши. Та и вправду стоила немало. И на стенах спальни висели дорогие каполетти — ковры, крепившиеся к камню коваными крючьями. А у многих ведь и вовсе не было никаких кроватей. В домах ремесленников мебели не знали. Какой же тогда должна быть кровать Беатриче? Наверное, полог ее выткан из золотых нитей, перина набита пухом райских птиц, а вместо одеяла спящую девочку укрывают небесные облака. И, конечно, нужно немедленно почитать про этого Энея. Прямо завтра же…