В дельте Лены

Нет большего насилия над истиной, чем на тех картинах, где эскимосы изображены преспокойно сидящими в своих ажурных санках, изящно помахивающими длинными хлыстами, в то время как собаки с громким лаем и в совершенном порядке несут их по ровным снежным просторам. В реальности сцена эта значительно отличается от нарисованной; она так же полна деятельности, но отнюдь не успешной. Это ад кромешный! Собаки визжат, лают, грызутся и дерутся; вожаки позади, а коренники (или как их там называют?) впереди, все завязаны в чудовищный узел и безнадёжно перепутались, как клубок змей!..

Так мы трудились в течение двенадцати часов, прокладывая себе путь, заполняя трещины и впадины битым льдом и перетаскивая через них упряжку; четыре раза спускали на воду лодку и в результате к вечеру прошли от корабля всего четыре мили и почти ничего до острова. Тем не менее мы поставили палатку под прикрытием большого тороса, поужинали, накормили собак и, завернувшись в спальные мешки, улеглись спать на снегу, очень довольные нашим первым днём и в какой-то степени согреваемые собаками, которые свернулись калачиками на пологах нашей палатки. На следующее утро в шесть часов мы, весьма бодрые, были уже на ногах. Шарвелл разогрел в банке завтрак из свиных ножек с похлёбкой из баранины и вскипятил чай, пока остальные складывали палатку и запрягали собак, а в семь мы снова отправились в путь.

На третий день путешествия остров, увенчанный облаками, предстал перед нами во всём своём величии. Черные зазубренные скалы, отвесно вздымающиеся на четыреста футов у побережья и возвышающиеся в глубине суши раза в четыре выше, издали напоминали огромную массу застывшей лавы, излитой исполинской доменной печью и испещрённой прожилками железа. Скалы были покрыты мхом и лишайниками, вершины их увенчаны снегом и льдом, а самые высокие терялись в облаках. Подойдя ближе, мы смогли разглядеть ледники, спускающиеся по ущельям, и крутые береговые скалы, похожие на часовых, мрачно стоящих на страже своих владений от чужеземного вторжения. Стояла тревожная, какая-то жуткая тишина. Мы чувствовали себя совершенно одинокими. Перед нами чёрной громадиной высился величественный остров, до известной степени защищённый от разрушительного действия движущихся льдин обширным припаем, который простирался в некоторых местах на полмили от берега. Здесь мы и стояли, погруженные в созерцание этого первозданного хаоса. Миллионы льдин, наваленных друг на друга, как тела убитых в битве, вечно бушующей в их ледяном царстве; их огромные ледяные туши непрестанно ускользали от яростного натиска других, оказываясь то сверху, то погребёнными внизу. Вот через этот ледяной хаос мы и должны были пробиться к острову.

Беглый осмотр убедил меня в полной невозможности сделать это на лодке; а так как мы быстро дрейфовали, я решил оставить её вместе со снаряжением и большей частью провизии и перебраться на сушу по льдинам, перепрыгивая с одной на другую. Это было рискованное предприятие, успех которого во многом зависел от везения; ещё более от него зависело наше возвращение с острова к дрейфующей лодке с провизией. Чтобы увеличить наши шансы найти лодку на обратном пути, мы оставили её на самом высоком торосе, а в качестве ориентира поставили над ней весло с привязанным к нему чёрным флагом, а сверху, как фригийский колпак символа свободы, нахлобучили старую фетровую шляпу Эриксена. Затем с палаткой, оружием, инструментами и провизией на один день, уложенными в сани, быстро пустились к острову. Собаки обучены всегда следовать за вожаком, поэтому один из нас бежал впереди в качестве лидера, сменяемый по очереди другими, остальные бежали рядом с санями и иногда отдыхали на них. Но когда мы добрались до мелкого ледяного крошева, собаки остановились и отказались следовать за лидером. Бедные животные, они прекрасно понимали, что это значит – что их сейчас загонят в воду и вытащат обледеневшими и замёрзшими до полусмерти. Поэтому, когда льдины заколыхались у них под ногами, они бросились в рассыпную, скуля от страха, и напрасно мы кричали и колотили их, чтобы вернуть в строй. Льдины тонули и переворачивались под нашими ногами, люди и собаки ежеминутно оказывались в воде, то карабкались на вздымающиеся льдины, то снова проваливались. Мистер Данбар ослеп от яркого снега и, к своему великому огорчению, мог только сидеть в санях. В жизни старого джентльмена это было в первый раз, когда он был так беспомощен и бесполезен. Он жалостливо умолял оставить его, чтобы не задерживать наше продвижение; но, приказав ему держаться крепче, я схватил, наконец, вожака за шею своим ремнём и бросился вперёд, увлекая за собой упряжку и всех остальных. Затем мы с трудом перебрались вброд через снежную кашу и воду, в которую сани, с уцепившимся за них мистером Данбаром, были погружены почти полностью. Эриксен продемонстрировал при этом совершенно титанические усилия. Не раз, когда сани, казалось бы, безнадёжно застревали, он напрягал свои мускулистые плечи и поднимал их вместе с седоком. Мы все так вымотались, что, когда достигли последней гряды торосов на береговом краю припая, то едва смогли переползти сами и перетащить через них Данбара, как какого-то большого тюленя.

Короткий отдых, ужин, и затем я приступил к официальному вступлению во владение островом. Мы промаршировали по припаю, не соблюдая, впрочем, никакого строя, а я, как офицер и надлежащий представитель правительства, высадившийся первым, заявил, что остров является территорией Соединённых Штатов, после чего пригласил на берег моих спутников во главе с Гансом Эриксеном, несущим кормовой флаг в качестве знамени. Затем остров была назван Генриеттой в честь матери мистера Беннетта[16] и окроплён несколькими – очень немногими – каплями виски из маленькой, но драгоценной оплетённой бутылочки, которая хранилась в лодочном рундуке для медицинских целей. После этой церемонии каждому члену отряда было выделено бо́льшее (но всё же слишком малое) количество капель из того же сосуда. Мистер Данбар и я остались на берегу, а остальные отправились побродить неподалёку вглубь острова.

Солнце в эти дни находилось над горизонтом все двадцать четыре часа, хотя с тех пор, как мы покинули корабль, его не было видно из-за туманной погоды. Метель также была такой силы, что остров полностью скрылся из виду ещё за два часа до нашей высадки, и всё это время мы шли по компасу. Поэтому, когда я проснулся на следующее утро в десять часов, я сразу подумал, что мы проспали; мне было приказано оставаться на острове не более двадцати четырёх часов, а мы уже потратили здесь половину этого времени в объятиях Морфея. Наскоро растолкав людей, которые в ответ в основном зевали и бормотали, что очень устали и хотят ещё отдохнуть, я принялся за руководство дневными работами. На высоком крутом мысу была сооружена из камней пирамида. Мистер Данбар нарёк мыс «Головой Мелвилла», но впоследствии на карте это название было изменено на «Лысая голова». В пирамиду мы поместили жестяную коробку с бумагами и медным цилиндром, в котором было письмо от капитана Делонга.

Затем я сделал рекогносцировочную съёмку острова по компасу. Эриксен и Бартлетт читали его показания, а я записывал и делал наброски. Остальные кратко исследовали бо́льшую часть восточной оконечности острова, обозначив характерные ориентиры, а Шарвелл подстрелил несколько кайр, которые в большом количестве гнездились на скалах. Это были единственные птицы, которых мы видели на острове Генриетты; на самом деле мы вообще не обнаружили здесь никаких других живых существ.

Наконец, удовлетворённые успехом нашей экспедиции, мы снова уложили сани и отправились к кораблю, ненадолго остановившись в миле от берега чтобы определить направления на основные мысы и вершины, с которых позднее можно будет составить карту острова. Обратный путь к кораблю оказалось более сложной задачей. Нас отнесло далеко на северо-запад; движение льда ускорилось, и судно, которое хорошо было видно с высокого острова, сейчас скрылось из виду. Лодки тоже нигде не было видно, а лёд, казалось, ожил и с каждым часом ломался всё больше и больше. Мистер Данбар к тому времени окончательно ослеп, и так как собаки бежали быстро, ему пришлось, чтобы не отставать от нас, всё время ехать в санях. Однажды, пробившись через очередную полосу крошеного льда, мы оказались на слегка округлой поверхности небольшой льдины в форме спины кита, которая тут же стала раскачиваться под нами, как в приключениях Синдбада-Морехода. Все, включая собак, присели на корточки в опасении, что льдина вот-вот перевернётся. И льдина это, наконец, сделала – и в том самом направлении, в котором нам нужно было идти, благополучно стряхнув нас, более или менее сухими, на край другой большой льдины. Но не так обстояли дела с собаками, среди которых, к сожалению, были разные мнения относительно нашего курса; поэтому большинство из них с визгом свалились в воду, утащив за собой и сани вместе с распростёртым на них мистером Данбаром. Пока они пробирались сквозь слякоть и воду к твёрдому льду, мы почему-то покатывались от смеха.

16

Джеймс Гордон Беннетт (младший) (1841-1918), издатель газеты «New York Herald», был спонсором этой экспедиции. – прим. перев.