Вечер и утро

– Ты говорила, что росла в деревне. Как вы там приучали своих домашних животных?

– Понятия не имею. Мама звала, и они все приходили. Наверное, привыкли, что она давала им еду. К нам, детям, они не подходили.

– Наш поросенок может научиться узнавать твой голос, но тогда он не откликнется, если будет звать кто-то другой. Нужен колокольчик.

Матушка недоверчиво фыркнула. Колокольчики стоили дорого.

– А мне нужна золотая брошь и белый пони, сынок, – усмехнулась она. – Но я вряд ли их получу.

– Не зарекайся, мама, – откликнулся Эдгар.

Он направился в сарай. Ему вдруг вспомнилось, что он видел там старый серп с гнилой рукоятью и изогнутым лезвием, заржавевшим и треснувшим. Валялся в углу заодно с прочими мелочами. Юноша взял обломок лезвия, железный полумесяц длиной около фута, очевидно, ни на что не годный.

Он отыскал гладкий камень, уселся на утреннем солнышке и начал счищать ржавчину с лезвия. Работа была тяжелой и утомительной, но он привык к тяжелому труду, а потому продолжал тереть, пока металл не стал достаточно чистым и в нем не отразилось солнце. Затачивать кромку Эдгар не стал, поскольку резать ничего не собирался.

Взял гибкую ветку вместо веревки, прикрепил к ней лезвие и ударил по нему камнем. Раздался звон, непохожий на колокольный, нечто среднее между лязгом и дребезгом, но звук вышел довольно громким.

Юноша показал свою поделку матушке.

– Если стучать каждый день перед тем, как кормить поросенка, наша свинка научится приходить на этот звук.

– Очень хорошо! Сколько времени у тебя уйдет на изготовление золотой броши? – Она смеялась, но в ее голосе проскользнула нотка гордости за сына. Она считала, что Эдгар унаследовал ее ум, – и была, по-видимому, права.

На обед была лепешка с диким луком, и Эдгар решил помыться перед едой. Он брел вдоль реки, пока не дошел до крохотного илистого бережка. Снял рубаху, выстирал ее на мелководье, растирая и выжимая шерстяное полотно, чтобы избавиться от вони. Затем разложил рубаху на камнях, сушиться на солнце. А сам нырнул в воду с головой, чтобы вымыть волосы.

Люди говорили, что купаться вредно для здоровья, и зимой Эдгар никогда не мылся, но от тех, кто не мылся вообще никогда, несло как от навозной кучи. Матушка и папаша приучили своих сыновей бороться с запахом и мыться хотя бы раз в год.

Эдгар вырос на берегу моря, а потому плавал с тех пор, как себя помнил. Сполоснувшись, он вознамерился переплыть реку – просто так, ради удовольствия.

Течение было умеренным, плыть ничто не мешало. Он наслаждался ощущением прохладной воды на голой коже. Добрался до противоположного берега и поплыл обратно. Нащупал ногами дно и встал. Вода доходила ему до коленей, капли срывались с тела. На таком солнце он быстро высохнет.

В этот миг он понял, что уже не один.

Квенбург сидела на берегу и смотрела на него.

– А ты неплохо смотришься, – сказала она.

Эдгар почувствовал себя глупо и смутился.

– Ты не могла бы уйти?

– С какой стати? Разве запрещено гулять по берегу?

– Прошу тебя.

Девушка встала и отвернулась.

– Спасибо, – сказал Эдгар.

Но он неверно истолковал ее побуждение. Вместо того чтобы уйти, она быстрым движением стянула с себя платье через голову и предстала обнаженной, с бледной кожей.

– Нет, нет! – забормотал Эдгар.

Квенбург развернулась к нему лицом.

Он в ужасе уставился на девушку. В ее облике не было ничего отталкивающего – на самом деле в уголке разума мелькнула мысль, что у нее красивая округлая фигура, – но она была не той женщиной. В его сердце жила Сунни, ничье тело не могло сравниться с телом погибшей возлюбленной.

Квенбург вошла в реку.

– У тебя внизу волосы другого цвета, – проговорила она с лукавой улыбкой. – На имбирь похоже.

– Держись подальше от меня, – прохрипел он.

– Смотри, у тебя все сморщилось от холодной воды. Хочешь, подогрею? – Она потянулась к Эдгару.

Эдгар оттолкнул ее. Из-за смущения, которое не отпускало, толкнул сильнее, чем следовало. Квенбург не устояла на ногах и повалилась в воду. Пока она барахталась на мелководье, он вышел мимо нее на берег.

Она бросила в спину Эдгару:

– Эй, что с тобой такое? Или ты девка, на мужчин падкая?

Юноша взял рубаху с камней. Высохла она не до конца, но он все равно поспешил одеться. Теперь, чувствуя себя менее уязвимым, он рискнул повернуться.

– Верно, я такой. Я девчонка.

Она сердито уставилась на него.

– Врешь ты все, я же вижу. Врешь и не краснеешь.

– Ладно, вру. И что? – Эдгар начал раздражаться. – Правда в том, что ты мне не нравишься. Теперь оставишь меня в покое?

Квенбург вышла из воды.

– Свинья, – процедила она. – Надеюсь, ты сдохнешь от голода на своей бесплодной земле. – Она натянула платье через голову. – А потом попадешь в ад.

И ушла.

Эдгар был рад избавиться от нее. Мгновение спустя он пожалел о том, что повел себя грубо. Отчасти она сама виновата, слишком уж назойливой была, но все-таки стоило обойтись с нею помягче. Юноша часто сожалел о порывах, которым поддавался, и думал, что надо лучше следить за собой.

Порой, подумалось ему, так трудно поступить правильно.

В деревне было тихо.

В Куме всегда шумели: кричали над водой чайки, стучали по гвоздям молотки, гомонили люди, раздавались громкие крики. Даже по ночам скрипели деревянные лодки, покачиваясь на волнах прибоя. Но в сельской местности частенько стояла полная тишина. Задуй ветер, деревья недовольно зашептались бы в лесу, но при безветрии было тихо, как в могиле.

Поэтому, когда Бриндл залаял посреди ночи, Эдгар мгновенно проснулся.

Он вскочил и схватил топор, висевший на стене. Сердце билось часто, дыхание замедлилось.

Голос матушки из мрака попросил:

– Будь осторожен.

Бриндл сидел на привязи в сарае, поэтому лай звучал приглушенно. Эдгар нарочно посадил пса туда, чтобы охранять поросенка, и теперь пес учуял некую угрозу.

Эдгар направился к двери, но матушка его опередила. В руке она сжимала нож, на лезвии которого зловеще мерцали отблески угольков в очаге. Он сам отчистил и заточил этот нож, чтобы помочь матери, и знал, что тот способен зарезать насмерть.

– Отойди от двери, – прошипела матушка. – Вдруг кто затаился снаружи в засаде.

Эдгар подчинился. Братья стояли за его спиной. Оставалось надеяться, что они тоже подобрали себе какое-то оружие.

Матушка осторожно, почти бесшумно подняла щеколду и резко распахнула дверь настежь.

В дверном проеме тут же возникла человеческая фигура. Выходит, матушка правильно предупредила Эдгара насчет засады: воры предполагали, что семья проснется, и один из них думал напасть на тех, кто по неосторожности выскочит из дома. Ярко светила луна, и в ее свете Эдгар ясно разглядел длинный кинжал в правой руке незнакомца. Мужчина вслепую нанес несколько ударов, но поразил только воздух.

Эдгар занес было топор, но матушка оказалась проворнее. Ее нож сверкнул молнией, вор взревел от боли и упал на колени. Она шагнула ближе, лезвие рассекло чужаку горло.

Эдгар протиснулся мимо, выбежал наружу и услышал визг поросенка. Мгновение спустя две фигуры выскользнули из сарая. На одном из воров был головной убор, частично прикрывавший лицо. В руках он держал извивающегося поросенка.

Заметив Эдгара, воры бросились бежать.

Эдгар вскипел от ярости. Эта свинья для него самого и его родичей – настоящее спасение. Если они ее лишатся, другой им никто не даст: люди скажут, что эти новички не в состоянии уследить за своим скотом.

Когда припекало, Эдгар обычно действовал не задумываясь. Он взмахнул топором и метнул оружие в спину вору с поросенком.

Сначала подумал, что промахнулся, и даже застонал от отчаяния, но острое лезвие вонзилось беглецу в плечо. Воришка пронзительно завопил, выронил добычу и рухнул на колени, обхватив рану пальцами.

Второй помог ему подняться.