Страница 24 из 61
Стали братья подрастать, начали ссориться между собой. Младший брат досадит старшему, выкинет какую-нибудь злую шутку, а потом убежит подальше и дразнится:
— Тён-Тён, Только-Тён! Тён-Тён, Только-Тён!
Тёну станет обидно, захочет он отплатить брату тем же и начнет в насмешку выкрикивать скороговоркой его имя:
— Бонза-большой, Бонза-меныной, Бонза-над-всеми-бонзами-бонза, Бонза-толстяк, Бонза-бряк… Нет, не так! Бо-бон-за… Бонза… Тьфу!
Заплетется у него язык, и только еще досадней на душе — ну никак не выговоришь. А за это время братец убежит так далеко, что его и не догнать.
Да и отец тоже, если нужно что-нибудь сделать, все время звал Тёна, потому что его имя легче было выговорить.
— Тён, сделай это! Тён, сделай то!
Вся работа доставалась на долю одного Тёна.
И за шалости Тёну сразу же крепко попадало:
— Эй, Тён, а ну-ка, поди сюда! Вот тебе, озорник!
А если младший брат что-нибудь натворит, отец начнет его звать на расправу:
— Бонза-болыпой, Бонза-меньшой, Бонза-над-всеми-бонзами-бонза, Бонза-толстяк, Бонза-в-мошне-деньгами-бряк… Уф! Да ну его совсем!
Устанет и отстанет.
А мать радуется:
«Как хорошо, что я своему сыну такое длинное имя дала!»
Как-то раз играл Только-Тён на дворе с ребятами и нечаянно угодил в колодец.
Дети закричали:
— Ай-ай, Тён упал в колодец! Ай-ай, Только-Тён упал в колодец!
Все прибежали, кто с веревкой, кто с лестницей, и вытащили Тёна из колодца.
А мачеха подумала:
«Видно, правду говорили, что дети с короткими именами долго не живут. Ведь едва вытащили!»
Дня через три опять затеяли дети игру на дворе.
Эйскэ-Длинное-имя стал хвалиться:
— Тён свалился в колодец потому, что у него имя короткое. А я буду делать что хочу и не упаду, потому что я счастливый, у меня имя длинное!
Тут свесился он над колодцем и стал ловить ведро, да и полетел камнем в воду.
Дети перепугались, бросились в дом, стали звать на помощь:
— Сейчас Бонза-болыпой, Бонза-меныпой, Бонза-над-всеми-бонзами-бонза, Бонза-толстяк, Бонза-ду-рак… Нет, не то!.. Бонза-не-знаешь-далыне-как, Бонза-загребай-деньги-в-кошель… Так, что ли?.. Богач-разбогач, Перебогаче-самого-перебогача… Нет, еще богаче! Забыли! Вот незадача! Миска-да-ложка? Сбились немножко! Подушка-да-одеяло? Не начать ли сначала? Ступка-да-пестик? Вспоминайте все вместе! Ага! Чашка-да-чайник! Сам староста? Нет, нет! Главный-начальник! Пьет чай? Нет, не было сроду, Пьет-вино-как-воду. Кажется, так! А кто под горой? Старый-дед-под-горой! Да нет же, Толстый-дядя-гора-горой! Звать-по-таковски, Не-знаем-по-ка-ковски… Не-то-эдак, не-то-так, не вспомнить никак! Стоит-дом, На-крыше-дома-старая-солома. На-соло-ме-кот-мышку-ждет, кот-прыг-прыг, мышь-дрыг-дрыг, заплелся язык… Эй-эй, бегите скорей! Эйскэ упал в колодец!
— Ах, какое несчастье!
Все бросились на помощь, но было слишком поздно: Эйскэ-Длинное-имя уже утонул.
Как глупого сына торговать посылали
В старину, в далекую старину, был у одних родителей сын-дурачок.
— Жаль его, неразумного. Как он после нас жить будет? — горевали отец с матерью. — Надо его к делу приучать.
И порешили, пусть торгует вразнос. Дело нехитрое, были бы крепкие плечи да звонкий голос.
Купили каштанов и говорят дурачку:
— Вот тебе каштаны на пробу. Носи по всему городу.
Ходит дурачок с корзиной на голове и кричит:
— А вот каштаны на пробу всему городу! А вот каштаны на пробу всему городу!
Набежало тут много детей.
Поели они все каштаны.
Вернулся к вечеру дурачок и без товару и без денег. Опечалились отец с матерью. Стали толковать да объяснять, как вразнос торгуют.
— Теперь понял, — говорит дурачок. — Уж теперь-то я полный кошель денег принесу!
На другое утро положили родители в корзину много разного товару: каштаны, чай, несколько мерок проса.
Весь день бродил дурачок по городу, но ничего не продал. Воротился домой к вечеру, плачет:
— Ничего у меня не купили глупые люди. Только смеются. Уж я кричал, у самого в ушах звенело.
— Как же ты кричал? — спрашивают родители.
— А вот как, — затянул дурачок. — Просочай-просочай-сопрочай-прочайсо-чайкаштаны-ташкача-ны-штаныка чай…
— Дурачок, дурачок, разве можно так? Товар надо выкрикивать ясно, чтоб слово от слова отскакивало. А ты их вместе сболтал, как муку с водой. Каштаны ведь не чай, а чай ведь не просо.
На другое утро опять пошел дурачок торговать. Вернулся вечером с полной корзинкой, плачет.
— Нет в нашем городе-покупателей, одни бездельники. Смеются, сами не знают отчего. За весь-то день ничегошеньки я не продал.
— Уж, верно, ты опять не так кричал, как мы учили, — опечалились отец с матерью.
— Вот и неправда. В точности так, как вы меня учили! — И затянул: — Каштаны-не-чай, просо-не-каштаны. Чай-не-просо, кричу особо.
— Дурачок, дурачок, ты вперед всего три слова кричи, от себя ничего не прибавляй: чай, каштаны, просо. Да кричи медленно, внятно, с расстановкой, чтобы все расслышали.
Пошел на другое утро дурачок товар продавать.
Кричит медленно, с расстановкой: «Чай-ка-шта-ны-про-со». Да скоро заболтался у него язык. Стало у него выходить:
«Чайка штаны просит. Чайка штаны просит».
Как на грех, идет сзади другой разносчик. Орет во всю глотку:
«А вот сковородки! Сковородки хорошие!»
Совсем дурачок сбился: «Чайка штаны просит. Чайка штаны просит. Сковородки — сковородки. Чайка штаны просит, а сорока — водки!»
Люди на улицах от смеха падают. Не берут товар ни у того, ни у другого разносчика.
Рассердился другой разносчик, что дурачок ему торговлю испортил, и надавал ему тумаков.
Вечером вернулся дурачок со слезами.
— В нашем городе одни глупые люди живут. Прохожие смеются, а разносчики дерутся.
Родители только вздохнули:
— Видно, правду люди говорят: от глупости нет лекарства. Сиди-ка ты лучше дома. Оно и нам спокойнее будет.
Черное полотенце
В старину это было, в далекую старину.
Как-то раз под вечер постучался нищий паломник в ворота большого дома. Попросил пустить его на ночлег. А хозяином того дома был староста[44], первый на деревне богач. Известно, кошка и староста без добычи не остаются.
Хозяйка в ту пору сидела за ткацким станом. Прогнала она паломника с бранью: уходи, бродяга, куда сам знаешь!
Ничего не сказал паломник и тихо побрел прочь.
А на самой околице стояла кособокая халупка, крытая тростником. Постучал паломник в дверь. Медленно, медленно, еле волоча ноги, вышли к нему навстречу из дверей старик со старухой и говорят, опечаленные:
— Не обессудь нас, горько нам отпускать тебя с пустыми руками, но сам видишь, как мы бедны. Нет у нас в доме ни зернышка риса, ни лишней одежонки…
— Не тревожьтесь, ничего мне не надо, только пустите меня переночевать. Лягу я на голом полу, а голову положу на край очага…
— Ну что ж, коли так, милости просим, — приветливо отвечают старики. Провели они гостя в свою тесную хижину.
Говорит паломник старухе:
— Прости, что докучаю тебе, но наполни водой свой самый большой котелок и повесь над очагом.
Послушалась старуха. Когда закипела в котелке вода, достал тогда паломник из своей монашеской сумы горсточку риса и стал сыпать в воду по зернышку.
Вдруг — что за диво! — котелок до краев наполнился рисом, белым, как утренний снег, мягким и рассыпчатым…
То-то обрадовались старики! Совестно им было, что гость хозяев угощает, но под конец сдались они на его уговоры и поели досыта. Не часто случалось старикам отведать белого риса.
44
Староста. — Во главе деревни в феодальной Японии староста заправлял всеми делами и следил за тем, чтобы вовремя выполнялись все повинности.