На южных рубежах

Султан умолк. Он видел, что не умеет верно и последовательно выразить свои доводы. Боль сдавила его грудь, сжавшись кулаком в легких. Его многострадальный народ, и воинственный, и мирный, и мудрый, и наивный, и богатый, и бедный до позорной нищеты, веками истекал кровью, мучимый не только иноземными захватчиками, но и своими корыстными правителями, которые готовы были продать полстепи, чтобы усесться на трон в Туркестане и процветать самому, без своего народа.

– Ай, султан-торе, пусть тебя хранит Аллах! Как хорошо ты говорил! – воскликнул Аманжол и прицокнул языком с важным видом. Это отвлекло султана от дум.

– Но, вы, байеке, – сказал султан уже более непринужденно и весело, как будто к нему пришла замечательная идея, – хотели совета. Я полагаю, вы стоите перед выбором. Последовать моему примеру и остаться при господине подполковнике, либо последовать примеру остальных беков и убраться в свой аул чтобы откочевать восвояси?

– Это так, султан-торе. Мои аулы находятся на севере, далеко от границы. Мы бедны, хоть и собрали последние крохи, чтобы задобрить начальника… Здесь от меня мало пользы, а откочевать следует в любом случае… Ибо осторожность никогда не помешает. Вы здесь, султан-торе, во главе своего отряда, а я один, да еще слишком стар, чтобы вскочить в седло да проломить пару голов, будь то кокандцы или русские – не важно!

– Вижу, бай, вы отважны своим прошлым! – снова вставил свое слово Кожегул.

– Что ж, байеке, – поддержал шутку и султан, – я бы дал вам совет уехать и направить всю свою мудрость и деятельность на спасение своих аулов. Коротко говоря, последовать примеру остальных беков. Но, вы мне слишком понравились, так что я пропитался истинно сыновней любовью и уважением к вам!

С этими словами султан приобнял одуревшего от чести бая. Даже Кожегул глянул на своего знатного родича изумленно и подумал, уж не зашла ли шутка слишком далеко.

– Поэтому, я раскрою тебе тайну, бай-ага, – продолжал султан заговорщически, допустив более личное и доверительное обращение. – Теперь, тебе никак нельзя уезжать! Как ты сказал, ты впервые в Верном и оказался не знаком со здешними нравами. А ведь неспроста богатые татарские купцы говорят: тихо не лихо, а смирнее – прибыльнее. Но ты вчера своей речью привлек внимание подполковника. Если бы ты отмалчивался, как другие, возможно, ты бы этого избежал. А все же ты так гордо и славно говорил о своих предках, чего они бесспорно заслуживают, что подполковник тебя отметил. Боюсь, теперь он будет смотреть за тобой, как ловчий кречет, заметивший зайца в степи.

– Ойбай, ойбай! – испугался тучный Аманжол. – Что же делать, султан-торе, что же делать? Если русский косбасши меня заприметил, то не избежать мне теперь саята36 и когтей этого сокола! Скажи, научи, султан-торе, дорогой, век тебя не забуду! Ойбай, какой же я осел! Посоветуй, что делать, ты ведь опытный, султан-торе? Горе мне! Подсоби, султан, скажи, как мне одеть клобучок на голову этого хищника?

– Есть выход, байеке, не волнуйся, – молвил султан, – сначала, сделай то, что тебе поручили твои аульчане – передай дары господину подполковнику, коли он их примет. Только скажи, что это дары для нужд возможного военного похода от твоего рода и аулов, а не подарки самому подполковнику. Далее, если начальник тебе не велит иного, оставайся в Верном и, в случае надобности, ты присоединишься к моему отряду, когда пойдем на кокандцев. Думаю, у тебя найдется конь и вооружение?

– Ойбай, горе мне, старому! Но, найдется, султан-торе! Я сделаю все, как вы велите и буду вашим верным спутником в битвах, как доблестный Богенбай стоял подле хана Абулхаира! Между прочим, хоть сей славный батыр и не является моим прямым предком, однако дед моей байбише37 был его дальним родичем…

– Ойпырмай!38 Есть ли на казахской земле хоть один батыр, не являющийся родичем этому доброму баю? – воскликнул Кожагул.

– Помолчи, юнец, и не вмешивайся в мудрые беседы старших! Сам не разумеешь и не слушаешься знающего, как говорят мудрецы. Твое дело развернуть свои уши пошире и внимать, тогда, может, наберешься ума и станешь человеком, лет через пятнадцать, – сказал бай, уже несколько оправившийся после потрясения.

К этому времени, общество бая успело утомить султана Аблеса, и офицеры попрощались со славным толстяком. Кожегул спросил, правда ли то, что Колпаковский подметил этого простодушного и не особо влиятельного бая, на что получил отрицательный ответ.

– Думаю, из этой шутки не выйдет худа. Ведь господин полполковник хотел бы иметь подле себя как можно больше казахов. Что до бая, то, думаю, во время его отсутствия аулы не пропадут от голода – одним брюхом меньше и то славно! Да и ему не повредит посмотреть, как живут русские и татары. Ты, Кожегул, ведь не единственный, кто зажил оседло. Многим будет полезно поучиться возделывать землю или садоводству. Пока наши люди кочуют и не хотят ничего знать, кроме того, чтобы первыми занять сочное пастбище, русские переселенцы и старые казаки получают землю и обрабатывают ее, чтобы не быть голодными, строят дома с печами, чтобы не мерзнуть зимой. Предприимчивые татары богатеют на торговле, строят мечети и толкуют Коран, обучают своих детей в медресе и не брезгуют русскими школами. Пора бы и нам дать волю своим купцам, возвысить ремесленников, записывать песни акынов в книги… Мы не должны зависеть только от нашего скота и одного единственного джута39… Много чего предстоит нам сделать, Кожегул. Но, если сюда придет кокандский хан со своей ордой, то боюсь нам останеться либо рыть могилы в выжженой войной степи, либо примерять кандалы и отправляться на хивинский невольничий рынок.

Глава 4. Слухи

Слухи доходили до Верного еще раньше сведений разведчиков и здесь преобразовывались в хитро закрученные сплетни. Люди шептались и передавали новости дальше, приукрашенными и раздутыми. Говорили об огромных ордах эмиров Коканда, которые сметают на своем пути все живое. Загулял слух о том, что при виде столь могучего войска, казахские беки не раздумывая присоединялись к нему, с именем Аллаха на устах. Таким образом, додумывали люди, орда хана становилась еще больше, а всем подданным империи не миновать жестокой погибели, либо уз позорного плена. Более вдумчивые, однако, задавались вопросом: если казахи поддерживают хана, то какой им прок жечь свою родную землю, оставляя за собой лишь корм для стервятников? В этом случае, тяжко придется лишь русским, в то время как всех правоверных, хан обязательно примет под свое крыло.

Такие размышления ходили и по татарской слободе. Здесь знали о том, что хан объявил газават – священную войну, и многие татарские мусульмане спешили делать выводы. Кто-то искал путь для сношения с ханскими эмирами или их приближенными, стремились заявить о своей покорности «мечу Аллаха», чтобы не быть принятыми за предателей веры, когда войско кокандцев явится в Верный. Другие завидовали кочевым казахам, которым было проще придаться к хану со всем своим имуществом и домочадцами. Третьи шли закапывать сундуки с добром в предгорья, до лучших времен.

Среди казахов, обосновавшихся на зимние стоянки близко к форту, также не было единого мнения. Большинство беков, как водится, блюли только свои личные интересы, а утомленный бедный люд, коих было подавляющее большинство, слали проклятия в адрес хана и кокандцев, которые снова потревожили недавно обретенный покой под защитой русских штыков. Но, небольшое расстояние и регулярные сношения с фортом и верненскими поселениями, имели огромную притягательную важность. От того, чтобы открыто выступить на поклон к хану, многих беков удерживало наличие пушек и казачьих отрядов неподалеку от их аулов. Также, трудно было долее бездействовать, либо отмалчиваться – кое-кто боялся мести русских за вероломное поведение, в случае, конечно, если последних не перебьют до единого.

36

Охота с ловчими птицами.

37

Старшая жена (каз.)

38

Выражение означает удивление, негодование (каз.) Русский эквивалент «О, Боже!»

39

Массовый падеж скота.