На южных рубежах

Скоро она вернулась, вихрем пробежала по столикам, разнесла заказы, оставив напоследок бутылку вина и несколько штофов пива для офицеров.

Завидев приближение Марии с новой порцией, Бутаков, до того времени улыбавшийся блаженно и обнимавший раскрасневшегося поручика Соболева, выпил залпом остатки из своей кружки, коих было изрядно.

Усов теперь смотрел по сторонам вызывающе, он ухмылялся и радовался то ли удачно высказанным мыслям, то ли сложной ситуации, в которую он поставил Шорохова на шахматной доске. На нее он будто нарочно не глядел. Обух по-прежнему стоял рядом и также задумался над позицией, созданной лихим казаком. Вроченский тем временем, видно, объяснил Экебладу значение слова «аманат».

Мария расставила кружки по столам и уселась на прежнее место в ожидании продолжения разговора.

– С ними нужно действовать жестко! Они уважают только силу и нужно эту силу демонстрировать! Возьмем ли заложников, как предлагает есаул, или сожжем пару-тройку непокорных аулов – peu improte. À la guerre comme à la guerre70, – выпалил Экеблад.

– Во каркает, ворон! – прошептал Бутаков юному Соболеву. Французским языком он не владел, но ему понравилась воинственность майора, так что он даже одобрительно опустил края губ вниз и цокнул.

– Все же нужно выслать карательные отряды, Михаил Антонович, – сказал Экеблад, – десятков по пять казаков, в самые богатые аулы. Они укоротят прыть предателей!

Тут совсем неожиданно и устрашающе поднялся доселе безмолвный Петр Шорохов. Он сделал ход и закончил партию матом. Оказалось, что кичливый тычок пешкой и пренебрежительное поведение Усова было не более чем бравадой, отвлекающим маневром в проигранной позиции. Устрашающим же была огромность тела штабс-капитана, незаметная, пока он сидел за столом. Хоть все присутствовавшие его знали и видели не раз, там, в полуподвальном зале трактира, он выглядел атлантом.

Петр Шорохов не был сложения атлетического, не выделялись из-под одежды грудные и спинные мышцы, ноги и предплечья не красовались рельефами мускул. Однако, был он поистине огромен, почти в целый сажень ростом, с плечами на каждое из которых можно было усадить если не Марию, то по девице более скромных размеров точно.

– Киргизы и так снимаются с мест целыми аулами и прячутся в горах, стоит им только завидеть казаков! – выпалил двадцатилетний Шорохов. Голос его был высоким и совершенно не сочетался с его телосложением. Плотный и ширококостный, несмотря на свои огромные габариты и нечеловеческую силу, штабс-капитан на лицо выглядел миролюбиво, интеллигентно и даже изнеженно. Всегда исключительно опрятный и скромный, он бы никогда не посмел вмешаться в разговор старших по званию, но его сильно задели слова Экеблада. Он не был сторонником жестких мер и уже не раз наблюдал, как казаки проявляют излишнюю жестокость по отношению не только к киргизам, но и к крестьянам-переселенцам.

Экеблад ответил грозным взглядом, но тут же понял смехотворность положения – он был вынужден поднять голову едва ли не к потолку, чтобы встретиться глазами с Шороховым. Кроме того, он уже смекнул, что является единственным сторонником жестких мер и даже Вроченский не сильно поддерживает такой подход.

Потерпевший поражение в шахматной партии Усов был более развязен. Он знал кроткий нрав богатыря и его не самую скорую реакцию на шутки, хотя Шорохов и обладал тонким умом, был блестяще образован и слыл даже человеком глубоко научных познаний.

– Эвоно как, штабс-капитан! Клянусь своею папахою, буде в степи хоть одна лошадь, способная удержать на себе такого дюжего молодца, как вы, я бы зараз испросил Митрия Аванесовича зачислить вас в мою сотню. Вот вам крест, тогда бы нам не понадобилось полсотни казачков, как изволил рассчитать господин майор! Мы с вами вкупе сумели бы собирать подать, ибо, ручаюсь, завидев вас, киргизы доставали бы все свои тенге без утайки, лишь бы вы не остались гостевать! Помилуй Бог, прокормить такого богатыря все равно что платить хану самую тяжкую дань!

Офицеры засмеялись, хоть и несколько нервно. Добродушный штабс-капитан тоже обнажил ряд мелких, но ровных зубов, возвышаясь над потешником Усовым. Ему пришлось сесть на место, чтобы не смущать окружающих, которым уже ломило шеи от попыток смотреть ему в лицо.

Действительно, всем присутствовавшим было понятно подчас плохое отношение к казакам местного населения. Именно на них часто возлагались задачи по сбору податей и налогов, которые, как известно, часто проходят не так гладко, как хотелось бы. Как и в любом государстве, при любой власти, обложенный налогом народ почитает за свое право, а кое-где даже и за лихость, попытку обмануть власть имущих, сохранить свое добро, приуменьшить его в глазах сборщиков, выставить себя последним нищим, дабы выдавить из истязателей слезу и получить отсрочку. Кто-то пытается избежать налогов путем прямого бегства, сокрытия имущества, взяток, подхалимства – как угодно, лишь бы надуть «угнетателей и грабителей». Конечно, были и те, у которых отнимали последнюю захудалую овцу, ведь подати распространялись на всех. Только богатые и знатные умели правильно откупаться. Но, все-таки, вооруженных и страшных казаков многие недолюбливали в мирное время, когда те исполняли свои мирные, хоть и столь обременительные, гражданские обязанности. Это относилось к казахам и дикокаменным киргизам, к русским крестьянам и мещанам, к татарским и сартским купцам, ко всем тем, кто имел дело с казаками, а не более важными чиновниками по более солидным видам налогов и податей.

– Силою не все возьмешь, ваше высокоблагородие – обратился Шорохов к майору. Он поймал на себе ободряющий взгляд Марьи и превозмог природную робость, решил развить мысль. – Разве есть на свете народ, который бы не уважал силу? Ее уважают и киргизы и хокандцы. Дурак тот, кто думает, что в просвещенной Европе не уважают силу. В этом нет ничего необычного. Но, силу можно показывать разными способами. Вместо того, чтобы жечь, убивать, брать заложников, следует показать силу в мирном деле, следует строить, прокладывать дороги, заводить торговлю и снаряжать караваны в дальние страны, возводить храмы, школы и госпитали. Кому-то по душе пасти скот, иным возделывать землю, разве то или иное кому-то мешает, не дает жить? Следует…

– Это вы скажите хокандскому хану, господин штабс-капитан! – прервал сей простодушный монолог Экеблад.

– Конечно, демонстрация силы будет наиболее уместна на поле боя, господа, – выразил свое мнение Вроченский. – Одно не противоречит второму – побьём хокандцев и немедля возьмемся за возведения храма в честь виктории!

– А я согласен с Петей, – вступил в беседу Обух. – Кроме того, не следует равнять всех киргизов. Не следует равнять народ и их алчных беков, кои и Герасиму Алексеевичу явились на поклон, и к хокандцам выслали богатые дары. Нам вместе жить на этой земле, поэтому излишняя жестокость неуместна. Коли требуется демонстрация силы – продемонстрируем. Всем подданным всемилостивейшего государя: киргизам, дикокаменным, да и нашим переселенцам необходимо знать, чувствовать, что они под надежной защитой нашей армии. Время ханов ушло безвозвратно, господа, и мы здесь, чтобы не допускать более грабежей, работорговли и барымты. Настало новое время!

Мария готова была вскочить и расцеловать славного артиллериста. Он выразил то, чего желали все мирные мещане, торговцы, кочевой люд, пастухи и земледельцы. Они желали безопасности для себя и своих семей, а остальное должно прикладываться по мере усердия каждого. Для этого был принят протекторат могучей империи, для этого присоединялась Семиреченская земля. Но всему этому грозило теперь полное уничтожение. В ханстве кокандском не было места для этих людей, под кокандским владычеством их ожидали унижения, рабство и погибель.

Трактир все пустел, но офицеры еще не расходились, решив выпить «стременную» да покурить напоследок. Есаулу Усову предстояло ночное дежурство на кордоне, поэтому то, что для всех было ужином, для него являлось плотным завтраком, столь необходимым в холодных предгорьях Алатау.

70

Неважно. На войне как на войне (фр.)