На южных рубежах

Есаул Усов поднялся с места чтобы немного размяться, но остановился у столика артиллеристов. Те вернули шахматную доску на стол и возобновили недоигранную партию. Усов покачал головой и объявил, что Обух непременно проиграет, а через пять ходов или более – то зависит от смекалки Шорохова. Тот смекалку проявил и заматовал Обуховского короля через пять ходов.

– Вот те на! Играете, есаул? – уважительно спросил Василий Обух.

– Можно и сыграть! Проигравший ставит штоф! – предложил есаул.

– Идет! – ответствовал Обух за своего партнера Шорохова и, как проигравший, уступил место есаулу, а сам встал рядом, со скрещенными на груди руками и готовый наблюдать за партией.

Шорохов, казалось, даже и не заметил смены оппонента. Партия началась.

Гостевой зал трактира постепенно, но верно стал заполняться табачным дымом, несмотря на яростные Марьины взмахи тряпкой больше возле своего лица. Выпивающие курили папиросы одну за другой, другие дымили трубками. Есаул Бутаков был их тех, кто предпочитал трубку, но он не поджигал табак, а только перемещал ее между зубами, так как уже накуренные плотные облака дыма угрожали разъесть глаза и спровоцировать позорное и обильное выделение слез.

Иногда в трактире устраивались музыкальные представления, бывало, выступали фокусники или рассказчики. Но, в тот день, после славного плова, гости лениво пыхтели табаком, попивали напитки. Но леность постепенно рассеивалась под влиянием выпитого и уступала место пылу дискуссий, спорам и азартным выкрикам игроков в карты и нарды.

Мария пробежала по всем столикам, удостоверилась, что гости довольны и только тогда подсела на освободившееся место Усова. Она стала расспрашивать Бутакова, надеясь, что ее услышат также офицеры за соседним столиком и, возможно, поделятся и своим авторитетным мнением.

– А ну-ка Коленька, сказывай. Много ли супостатов возле Верного? Вы кажный день у кордонов. Правда ли, что шайки повсюду нахальничают?

– Правда, Марьюшка. Они, конечно, не больно страшны моим казакам, да вот только его высокблагродие Герасим Лексеич приказ отдал. Да, ты, небось, слышала уже. Велено не ходить да не гулять поодиночке в окрестности. А тебе и подавно нельзя, Марьюшка. Такую бабу любой джигит в свой гарем пожелает! Хвать тебя за бока вназирку, да поперек кобылки и в степь! А там ищи-свищи по аулам – не найдем! Ха-ха! – говоря так, Бутаков действительно схватил Марию за пышные бока и защекотал. Баба завизжала и стала хлестать Бутакова своей тряпкой, впрочем, вполне добродушно.

– Бес, бесстыдник! А ну, утихомирься, черт рогатый! – хихикала Мария.

Как она и рассчитывала, голос снова подал Экеблад.

– Мотивы киргизских султанов как-то еще можно растолковать. Но, вот появление вооруженных шаек у Верного – совсем плохой знак. Собственно, получается, что враг сидит у нас в тылах. Это надобно пресечь. Что думаете, Михаил Антонович? – обратился он к Вроченскому.

– Предлагаю тост! За славную хозяюшку и ее супружника! После такого ужина не жалко и в степь за смертью пойти! – отозвался тот к блаженному удовольствию Марии. Она раскраснелась, а офицеры осушили свои бокалы и чарки.

– А все же, господа? Следует ли терпеть такое? – настаивал Экеблад.

– Боюсь, что придется, ваше высокоблагородие. Многие богатые киргизы сидят у себя в кибитках и трясутся над своими стадами – это понимаемо. Ходят слухи, что некоторые беки собрали уже конницу и ушли к хокандцам – это я также понимаю, хоть и не приемлю. Но, что с теми, которые еще в раздумьях: податься ли к хану или оставаться верными подданными государя? Они могут ударить нам в тылы в нонче же, ровно, как и присоединить свои отряды к нашему воинству. Сие будет зависеть от успехов на полях сражений. Возьмет хан верх, так им сам Аллах велел к нему идти с поклоном. А ежели мы сдюжим, так и будут жить, как жилось прежде. Чегой ляскать, народ здесь мирный, а мы для того и стоим – чтобы его оберечь, от хана чи от шайтана! – произнес речь Усов. Все слушали его с удивлением, но внимательно. Никто не ожидал столь подробного разбора обстановки от сотника.

– Да, виляния эти – традиционный прием азиятов, – подтвердил Вроченский. – Герасим Алексеевич не настаивает на том, чтобы они делали немедленный выбор, вот они и попрятались. Служить в наших войсках простые киргизы не понуждены, посему следует их почитать как население мирное, гражданское. А те, кто имеют чины и в службе государю состоят, те служат лишь на местах, по потребности, как проводники, лазутчики и силы вспомогательные.

– Стало быть, Михаил Антонович, вы полагаете, что Герасиму Алексеевичу следует быть пожестче с местным населением? – спросил Экеблад, всецело полагающийся на опыт собеседника.

– Мне полагать за начальника округа не по чину, Экеблад. Но и конъюнктура эта мне не по душе. Впереди хокандская орда, вокруг вооруженные киргизы и дикокаменные, а позади, в тылах еще десятки родов, ждущих поворота событий. Либо, Герасим Алексеевич действительно слишком prudent68, либо что-то у него есть на уме. Сказать откровенно, господа, я не совсем разобрался в нашей стратегии.

– Так-так. Но, почему бы не выслать в степь несколько казачьих отрядов? Придать этому… эээ… карательный характер. Разве, господа, не следует проучить киргизов? Вооруженные шайки, разбойники, конокрады! Такое недозволительно в пределах империи! Это ведь не варварский край. Несколько десятков казаков могут привести сюда на арканах всех этих беков-изменников! Заточим их в кандалы и отправим в Семипалатинск и далее, в Сибирь! Чтоб не повадно было бунтовать против царя!

– А вот это мысль добрая, ваше высокоблагородие, – отозвался Усов и вновь привлек на себя всеобщее внимание. В жестокости он не был замечен никогда, поэтому согласие с предложенным Экебладом методом, вызвало недоумение. Есаул выдвинул пешку вперед, на пятую линию. Это был неприятный, колкий тычок в диспозицию фигур Шорохова. Усов вообще всю партию играл вроде бы халатно, с пренебрежением, но его ходы были все необычные, резкие, создавали остроту и неудобства. Шорохов поежился от этого хода и снова уставился на доску, пока Усов пояснял свою позицию в беседе. Он был гораздо больше знаком с местными нравами, традициями и образом жизни кочевников, чем Экеблад. – Выслать казачков в аулы – дело. Токмо не на арканах их сюда волочь и не в кандалы заковывать. Вы, ваше высокоблагородие, человек светский, высококультурный и посему чудно слышать от вас такие речи.

– Жду объяснений, есаул! – рявкнул Экеблад, которого стала раздражать странное высокомерие бородатого сотника.

– Извольте, ваше высокоблагородие. Надобно взять у киргизских старшин аманатов69. Привезти их в Верный и, вне сомнения, содержать их здесь как добрых гостей, – спокойно ответил Усов и получил в свой адрес одобрительную улыбку Шорохова. Сей приветливый жест он не оценил и двинул пресловутую пешку еще дальше. Этим он смыл улыбку с лица шахматного оппонента и погрузил в новые раздумья, а сам обернулся к собеседникам.

– Трезвая мысль, есаул, – сказал Вроченский. – Думаю, Герасим Алексеевич этим уже обеспокоился. Только пока он просит выдать их добровольно, как знак сочувствия к нашим делам. А ведь верно! Преданных нам знатных киргизов он разослал по аулам с неделю назад! Видать по этому делу и послал! Хитер!

Экеблад не понимал, о чем идет речь, но добрую оценку действиям глубокоуважаемого им Колпаковского от не менее уважаемого Вроченского принял. Против Усова же майор затаил неприязнь за то, что тот придумал одобренный всеми ход, да еще, как оказалось, разыгранный уже самим начальником. Усов неприязнь уловил и решил малость загладить впечатление.

– А вот ежели беки не дадут аманатов, тут, думаю, и постращать их трошки не повредит.

Офицеры задумались. Мария слушала всеми ушами, не смея вымолвить слово и улучив момент, пока офицеры размышляли, скрылась в стрепной, чтобы незамедлительно передать суть разговоров Науму.

68

Осторожен (фр.)

69

Заложник, зачастую знатного происхождения, переданный добровольно для обеспечения соблюдения договора.