Страница 8 из 10
Котовский, все ещё выглядевший так, словно на него вылили ведро ледяной воды, шагнул к двери, вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.
– Наконец-то, – тихо процедил Волков, усаживаясь в кресло. – Котовский, видать, совсем с ума сошел.
Я покусала губы, не зная, что сказать. Вернулась на своё место, и уставилась в одну точку где-то на краешке зеленого справочника. Мысли в голове роились на подобии пчел, чего-то конкретного не было, но гаденькое ощущение от пристального внимания этого самого Егора Котовского не оставляло меня никаким образом.
– Варя, – видимо, заметив мою растерянность, позвал Волков. Я чуть ли не подпрыгнула, подняла голову и посмотрела на Дмитрия Романовича. – Ты с ним поосторожнее, сразу тебе говорю. Котовский… Он… В общем, любит девушкам головы кружить.
– Мне не закружит, – сразу и четко ответила я. – В конце концов, мы все здесь на работе.
– Радует твой настрой, – приподняв бровь, чуть усмехнулся Волков.
Я улыбнулась – да что мне вообще до этого Котовского… Когда со мной в кабинете сидит мужчина моей мечты.
Глава 7
У него был черный Фольксваген Пассат, судя по всему, почти новый. Салон был таким светлым и чистым, что меня даже кольнула зависть – смогла бы я, интересно, а я всегда была знатной чистюлей, так ухаживать за своим авто?
Я села спереди, пристегнулась ремнем безопасности и мельком огляделась в машине. Светлая кожа, светящаяся сенсорная приборная панель, прошитый крепкими нитями руль.
И никаких лишних деталей: антисептический гель, закрытая бутылка питьевой воды в подстаканнике, маленький флакончик с зеленой жидкостью у зеркала заднего вида. Флакончик в виде бутылки с абсентом, надо же. Я чуть улыбнулась – запах был приятный, но абсент совсем не напоминал, хотя было бы смешно.
Дмитрий Романович, сев за руль, также как и я пристегнулся и, повернув ключ зажигания, завел машину. Тихонько заиграло радио, какая-та стандартная частота, приятная для слуха, изредка перебиваемая ерундовой рекламой или приятным говором какого-нибудь ди-джея.
Волков коротко посмотрел на меня, я на него. Я чуть улыбнулась, но моя улыбка осталась без ответа – как всегда, в принципе.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он вдруг, глядя куда-то вперед через прозрачный наклон лобового стекла.
– Всё хорошо, – соврала я. – Спасибо.
Чувствовала я себя ужасно. Он, конечно, видел это. День выдался тяжелым, и мне пришлось прикладывать немало усилий к тому, чтобы работа не пошла под откос.
После разговора с Котовским Волков как-то и вовсе помрачнел, я даже под вечер пожалела, что согласилась на эти все подвозы. И пешком бы дошла. Только сейчас, сев в машину, поняла, что сил совсем нет.
Честно говоря, я думала, что мы будем молчать всю недолгую дорогу от клиники до моего дома, но как только машина тронулась с места, Волков заговорил первым.
– Варя, у тебя что-то случилось? Только не ври.
Я промолчала, но удивилась, если честно. С чего это у него такие вопросы? И с чего бы мне отвечать ему. Я вдруг подумала, что раз уж он начальник, то интересуется со стороны того, что мое состояние может отразиться на работе.
– Всё нормально. Почему вы спрашиваете?
Волков не ответил, свернув на маленькую улочку, замедлил ход и повернулся ко мне. Пронзительный взгляд его синих глаз заставил меня сжаться – то ли от чувств, то ли от строгости. Я так и не поняла.
– Котовский рассказал мне, что два года назад он был на практическом выезде в Солнечногорске…
Я вздрогнула, даже дернулась, отодвигаясь к окну.
– Что… – прошептала я, въедливо вглядываясь в лицо Волкова. – Что Вы хотите у меня узнать? Что?
– Варя. – Волков остановил машину. – Он просто сказал, что был в Солнечногорске два года назад и, кажется, видел тебя в Центральном медицинском центре.… Ты же вроде там работала?
– Да-да, работала, – начиная ощущать легкую нервную дрожь, ответила я. – Я работала там… Да. Не помню Котовского. Наверное, пересекались…Я в хирургии ведь работала тоже.
Я трещала без умолку, опустив взгляд вниз, и даже не замечая, как глаза начинает щипать всё сильнее и сильнее. И вот уже слёзы, такие крупные, солёные, даже горькие, торопливо заскользили по щекам.
– Варя… – удрученно произнес Волков. Я подняла лицо, и поняла, что мы стоим у моего дома во дворе. Что вон там, прямо за вишней, виден мой подъезд. Я посмотрела на Дмитрия Романовича.
Тот был хмурым, губы его были плотно сжаты – и весь он выглядел очень сурово, холодно, но в глазах я читала то ли боль, то ли сочувствие, сама не могла понять.
Он вот сейчас назвал моё имя. Для чего? Позвал меня? Зачем? Чтобы сообщить, что мы приехали? Чтобы спросить что-то еще? Да, я была не в себе. Особенно сегодня. Вылететь с работы за это – меньше одной секунды, но это только сегодня, правда. Только сегодня я так расклеилась. Словно бы кто-то что-то подсыпал мне в воду с утра, и всё…
Всё, хватит.
– Вы знаете о том, что там произошло, в Солнечногорске? – спросила я ровно. – Два года назад?
– Знаю, да, – ответил Волков. – Один из врачей… пытался убить свою девушку в их съёмной квартире. Совершить какой-то зверский ритуал или что-то такое.
Я промолчала. Не могла говорить больше. Внутри все болело и рвалось на части.
– Спасибо, что подвезли, Дмитрий Романович, – я схватилась за ручку двери.
– Соловьева…
Я закрыла глаза.
– Это я была этой девушкой. Меня спасли только потому, что соседка позвонила в дверь – она хотела спросить про свою кошку. Вот так, представляете? Просто вжух, и вот так – позвонила второй раз за весь год, что мы жили там. Жить мне хотелось, знаете. Очень хотелось. Я уже не помнила себя от боли, но в сознании была, и мне каким-то чудом хватило сил закричать, – сказала я так, словно бы отвечала на судебном заседании. Немного помолчав, я продолжила. – Он сбежал. Его поймали потом, и упекли в психушку. Но я… – Я посмотрела на Волкова. – Я бы умерла, если бы не врач, который возился со мной двенадцать часов, не покладая рук.
Волков отвернулся, устремляя мрачный взгляд куда-то в темноту, за капли, ползущие по стеклу. Начался дождь. Небо стало не просто сумрачным, но каким-то страшно-холодным, темным, давящим.
– Мне жаль, – тихо сказал он.
Я покачала головой.
– Мне жаль только, что я так и не узнала, кем он был, этот врач. Он был проездом в этом… незабываемом теперь для меня Солнечногорске. – Я прикусила губу, побегала взглядом, рассматривая двор: спешащих в подъезды старушек, людей, открывающих зонтики, темнеющий от воды кирпич. Свет, зажигающийся в окнах. Он будто бы меня согревал, этот свет. – Меня при первой возможности для перевода увезли в Москву, и дальше всё. Я больше не хотела возвращаться в ту страшную историю ни вопросами, ни мыслями, ни чем-либо ещё. Просто закрыла эту станицу, оставив всё в прошлом. И плевать мне на всю эту психотерапию. Я просто не могу.
Мы молчали, наверное, ещё минут пять. Потом я нашла в себе силы повернуться к Волкову.
– Вы теперь уволите меня?
Он вдруг рассмеялся.
– Ну, ты мнишь меня большим страшным волком, кажется?
Я улыбнулась, и Волков вдруг протянул ко мне руку, уверенно так, без всяких сомнений, и оттер пальцами мои слезы со скул. Я замерла – от какого-то восторга, неожиданности. Мои глаза распахнулись, и сердце, кажется, готово было выпрыгнуть из груди. Его пальцы были шершавыми, сильными. Мне хотелось закрыть глаза и повернуться щекой к его ладони, прижаться к ней лицом. Но я вовремя себя остановила.
– Я не уволю тебя, Варя, – сказал он вдруг серьезно. – Ты прекрасный работник, и замечательная девушка. И знай, у всех что-то где-то есть. Такое горе или боль, что сердце может разорваться, если долго за все эти горестные нити дергать. Знаешь, я четыре года прожил с женщиной, которая изменяла мне, ненавидела меня, качала из меня деньги, при этом считала лучшим мужчиной в своей жизни. Она хотела, чтобы я был ее эталонным, красивым, воспитанным и образованным мужем, известным врачом-светилой, пока она проводит время в борделях и развлекается с садовником на соседской даче или с сантехником из нашего же домового ТСЖ. Ей хотелось надежный тыл для веселой и разгульной жизни, а я ненавидел только себя, зная, что когда-то согласился на её обалтывания о том, что мы будем прекрасной парой, семьей, родителями. Я предал себя в тот момент, когда женился на той, кого не любил и не хотел любить. Остальное – расплата. До сих пор расплачиваюсь, если честно.