Экспромт

– Пусть будет Иван-царевич на белом коне, – согласилась на компромисс заплаканная Вася и добавила с печалью: – Только я уже не знаю, что и думать. Не то конь пал, не то черные вороны глаза Ивану-моему-царевичу выклевали. Сильно задерживается.

– Да-а-а, – подвела неутешительный итог Людмила Петровна, – принцев нет, а кони сдохли. Тебе, наверное, загорелось после нашего путешествия. Я ведь заметила, как ты на Волосатика поглядывала

– Да прямо-таки! Как уж я там поглядывала?

– Поглядывала-поглядывала! Понравился, что ли? С такими косами!

– Мне просто любопытно было. Странный какой-то…

– Будешь странным, если к убийству готовишься!

– Ну, это еще факт недоказанный! Лидия Федоровна же вам сказала, что он – лишь один из подозреваемых. Чего ж сразу на человека ярлык вешать? Просто взял да и попал в ненужное время в ненужное место.

– А что все-таки с этим убийством? – спросила Зоя. – Бурлаковы хоть что-нибудь рассказали?

– Ну, к Вадиму я даже и не подступалась. Сама знаешь! Весь из себя загадочный. Лида немножко раскололась, шепотком. Хотя покочевряжилась вначале, конечно. Да Вадикова серьезная работа, да тайна следствия, да то, да се, да он мне толком ничего и не рассказывает… Можно подумать! Будто не знает, что мы – могила!

– Тьфу, типун тебе на язык!

Если бы не бдительность проводницы Нади, все могло обернуться по-другому. Как обычно, в обед она понесла Владимиру Алексеевичу стакан с чаем. Постучала – тот не откликнулся. Постучала еще, потом уже тарабанить начала, в ответ – ни звука.

Возможно, случился сердечный приступ у человека, всякое в дороге случается, тем более, он обмолвился, что неважно себя чувствует. Может, все бы благополучно обошлось, если бы в купе были еще пассажиры, помогли бы ему во время приступа или проводников позвали. Но ехавший барином Ковбан Владимир Алексеевич просил его не беспокоить и никого к нему не подселять.

Надя попробовала открыть дверь купе – та подалась. Возле нижней полки, занимаемой Ковбаном, валялась колбочка с рассыпавшимся по полу лекарством. Крышку-то он открыл, а таблетку, видимо, уже не смог проглотить. Надя побежала за полицейской поездной бригадой. И осмотрела бы бегло место происшествия бригада полицейских-линейщиков, что поезд сопровождали, вызвали бы скорую на ближайшей станции, увезли бы тело. И помчался бы поезд по пути привычному.

Но Надя, во-первых, обратила внимание на отсутствие сотового телефона, который пассажир из рук не выпускал. А во-вторых – стакан с не выпитым чаем. Горячим! Кто же принес чай этому Владимиру Алексеевичу, если ее напарница спала? Сам выходил, а она не заметила? Да вряд ли!

Свои соображения Надя высказала ребятам-полицейским. Те плечами пожали, однако среагировали, сообщили, куда следует. Ну, и все завертелось!

Приехавшей группе оперов Надя рассказала, что активная ходьба пассажиров к титану начинается ближе к обеду. Хотя она, в общем-то, и не отслеживает, кто, когда и как часто ходит за кипятком, ей других забот хватает, но дверь в их служебное купе практически всегда открыта, да и сами пассажиры заглядывают с каким-нибудь вопросом.

Стопроцентной гарантии она, конечно, дать не может, но вряд ли Ковбан сам пожелал сходить за кипяточком, тем более, если он плохо себя чувствовал. Только одного пассажира Надя вспомнила: парень из девятого купе. Вообще-то билет у него был до Артюховска, но вышел он раньше. Пояснил – друг у него в этих местах живет, узнал, что он проезжает мимо. Сказал – не выйдешь на моей станции, обижусь на всю оставшуюся жизнь. Поживешь несколько дней у меня, никуда твой Артюховск не денется, ведь столько лет не виделись!

Сдал белье заранее, попросил на прощанье стаканчик – кипятку налить, купил пакетик заварки и ушел к себе в купе. Но когда позже Надя пришла в девятое купе забрать стакан с подстаканником, ничего там не обнаружила. Пожилые супруги и их молодая спутница смотрели с недоумением: да, их сосед молча собрал вещи и вышел, не попрощавшись. Но никакого чаю здесь не пил, даже не заходил со стаканом.

– Мы вообще предположили, что он немой, – сказала тогда Василиса Наде. – Молчал все время.

– Да нет, просто у него жуткая ангина, голос сел, и он температурил. Просил у меня жаропонижающее. И то шепчет, то сипит, когда голос ненадолго прорежется. В основном, жестами изъяснялся. Говорил, перед самой поездкой попил чего-то из холодильника.

– Вот почему он потел! Мы думали, от жары, так тепло укутался – не по сезону. Оказывается, от температуры! А переодеться, видимо, не во что, вещей-то при нем почти и не было – на юг ведь ехал, теплых вещей не взял. Сумка полупустая висела через плечо, – пособолезновала Вася.

– Да, так и ехал в джинсах и рубашке с длинным рукавом, а на шее – шарф, в такую-то жарищу! Горло, значит, у него болело. И понятно, почему не хотел разговаривать: раз ответишь – потом надо будет сто раз отвечать! – добавила Людмила Петровна. Всем дамам враз стало Волосатика жалко, и стыдно за свою черствость.

– Так в чем, все-таки, дело? При чем тут Волосатик? – спросила Зоя Васильевна.

– Ну Ковбана же этого отравили!

– Чаем?

– Нет, яда в чае не было. На предплечье обнаружили след от укола. А на лице и на майке – остатки перцового спрея. Его сначала ослепили, потом укололи.

– А при чем тут чай?

– То-то и оно-то! Выходит, вообще ни при чем. Просто с чая все закрутилось.

– Ну, как ни при чем? Это же элементарно, если подумать, – важно встряла Василиса. – Надя говорила, что Ковбан всегда запирался. Они стучали и говорили: «Чай!» – и он открывал.

– Да ей-то откуда знать? Она ж не следила за ним постоянно?

– Нет, конечно. Но необъяснимое появление стакана с горячим чаем? Чай – сигнал! Ковбан слышит «чай», открывает и видит стакан с чаем.

– Но ведь видит в руках у чужого человека?

– Да, но удивиться он уже не успевает. А может, и успевает, но тут ему брызгают в лицо. Пока он очухивается, ему вводят яд. Может, даже, убийц было двое: один брызгал, другой колол. Коридор часто бывает пустой, пассажиры в своих купе, никто никого не видел.

– Но разве нельзя было в этом случае обойтись без чая?

– Ну, представьте себя на его месте. Вам говорят «чай», вы на автомате открываете дверь, возможно, даже, не вставая с постели, просто дотянувшись до ручки двери. Ваш взгляд так же чисто автоматически фиксируется примерно на том уровне, где должна находиться рука с подносом. Только потом взгляд поднимается выше, к лицу, но на это нужны секунды. Убийца наверняка мысленно все отрепетировал! Секунды у Ковбана ушли на обработку мозгом информации о несостыковках. Поднять тревогу он уже не успевает.

– Мудрено что-то очень, – недоверчиво протянула Люся.

– Но логично! – не согласилась Зоя. – Психологически очень даже убедительно!

– Я, конечно, ничего не могу утверждать… – скромно добавила раскрасневшаяся Вася.

– Значит, подозревается Волосатик?

– Ну, не знаю… – задумалась Вася. – Я бы не спешила с выводами. В конце концов, он мог принести этот чай по просьбе самого Ковбана. Допустим, Волосатик, как обычно, стоял в коридоре у окна, Ковбан выглянул, увидел человека в пустом коридоре. Поскольку он плохо себя чувствовал, попросил того принести чаю. Волосатик выполнил просьбу, отдал чай и спокойно вышел себе на своей станции.

– Но в таком случае как же убийца попал в закрытое купе, если Волосатик отдал чай и ушел? – не сдавалась Люся.

– Ковбан мог потом и не закрыться! Если ему совсем поплохело! Вон, даже таблетки свои рассыпал. И убийца или убийцы, сделав свое дело, спокойно ушли себе в другой вагон.

– Но, по-моему, двери между вагонами в пути следования запирают? – продолжала сомневаться Люся.

– Может, у них были отмычки? – предположила Зоя, проникшись доверием к версии Василисы.

– Может! Но вполне вероятно, что они в нашем же вагоне и ехали.