Страница 13 из 25
Саша попробовала на мгновение представить: каково это – потерять такого мужчину. Когда у вас ещё и длинная история, общие привычки. И он – был твоим. Всецело. Долго. Добровльно. Преданно.
И тут же отогнала от себя эту нависшую сокрушительность она вдруг поняла ту девушку – та потеряла его потому,
что до смерти испугалась потерять. И навлекла.
– Она – красивая?
Саша вчера забралась в соцсети, нашла и посмотрела. Но ей нужен был сейчас ответ.
– Она – всегда была очень естественной и необычной, нежной. Как цветочек, как фея. Она была моим эксклюзивом, который я берег. Да, она красивая. Сказочная. Мне всегда так казалось, я гордился ею. Хотя находятся те, кто спорят с этим. Бывает, она не верит в это сама. И возможно, это было главной нашей прооблемой. По мне – да. Красивая. Очень. Только теперь – чужая. И я принял это.
– и… все равно не просто?
– Я очень верил в нашу историю. Кажется, это было ещё недавно. Совсем рядом. До последнего ждал, что случится какое-нибудь чудо, и она поймет, как делать не надо. И всё наладился, схлынет дурное. Но чуда не случилось. И я вдруг понял, что и не случится. И да, я пока привыкаю. К своему новому статусу. Если честно, надеюсь, что долго в нем не задержусь. Я не очень умею быть свободным. Не привык. И не очень-то стремился к этому – хоть когда-нибудь. Пока ещё не понял, что с этой своей свободой делать.
– Думаю, разберешься… – выедила из себя нейтральность она.
– Думаешь? Хотелось бы мне самому в это верить. Сейчас ко мне – знаешь, много внимания. Типа я – в ТОПе. – сухо констатировал он.
Продолжение она до-вспомнила сама – вчера подслушала его с друзьями: «ну всё, берегись. На тебя теперь открыт сезон охоты» – говорили они ему, оглядываясь. Он это и сам знал.
– Ты нарасхват. Заметила.
– Да. Знаешь Менкума?
– Еще бы. Им переполнены все чарты. Умело пользуется своей скандальностью.
– Он прокаченный упакованный чувак, из «непростых». У него есть папа и трастовый фонд. Музыка – его развлечение. Недавно мы виртуально бодались нашими релизами в чартах, он вышел на меня в личках, предложил познакомиться и затусить. И позвал в тропические страны на яхты с моделями. На полном серьезе. Прикинь, я чуть не улетел. Буквально. Я же такого не видел никогда – ни роскоши, ни открытых дверей в мир самых оглушительных исполнений «оптом». Того гляди, поплывет мозг от всего этого.
Саша опешила.
– Ну не улетел же.
– За малым. – качнул головой в сторону он. Исповеднически.
– Может, еще не поздно… – не нашлась, что еще ответит растерявшаяся Саша.
– Ну вот, – ухмыльнулся он, – не даешь мне сохранить для себя главное сожаление в жизни, о котором буду скорбеть на склоне лет…
Только он – не дразнил, а она – не упрекала.
– Кажется, ты уже начал. Скорбеть…
– Если только стареть… – разулыбался он, расплескивая свою неповторимую энергию.
Потом задумался.
– Возраст – странная штука. Он меня как-то внезапно настиг. – поведал он.
Саша вдруг поняла, что чувствовала это. Что в нем есть эта двойственность возрастная – кураж юности, но вдумчивость человека совсем уж сложившегося, многое успевшего понять. И даже не заметившего того. И как только они соседствуют рядом, такие крайности?
Размышляя и отмечая это, она поняла, что ответа не требуется. Ей нравилось, что не на все, что он говорит, ей нужно отвечать. Он глянул на неё с легким ожиданием.
– Впрочем, скорбеть… тож уже можно начинать. Тренировать сожаления, стенанья, и тоску. По несбывшимся тотальным разгулам.
– Зачем они вам?
– Так, для общего развития. – поддразнил он.
Саша взохнула. Ей нестерпимо хотелось сменить тему. А то мрачность совсем окутала её
– А это правда, что дома ты вырос не далеко от кладбища? – явила неожиданную осведомленность Саша.
– Кажется, кто-то меня вчера все-таки гуглил. – поддразнил он.
– Кажется, это взаимно)) – не осталась в долгу она.
Он с теплотой моргнул, нырнув в воспоминания.
– Дом детства – любимое мое место до сих пор.
– Ты даже не боялся привидений? – попыталась пошутить она.
– Я с ними дружил. – ухмыльнулся он.
И вдруг странным образом мрачность перестала действовать ей на нервы. Наверное, пострашней её – только яхты на Карибах.
Они попробовали свернуть в огороженную парковую зону, влекомые молчаливой таинственностью ночных заморозков и тусклых фонарей. Тени закоулков, затерянных во мраке кряжестых ветвей и покинутых качель с потушенными красками могли бы напугать её прежде, особенно после таких разговоров… но с ним почему-то было ничего не страшно. Почему-то она была уверена, что встреться на их пути какой-нибудь ужжжастик, призрак, Онннн – точно сможет с ним договориться…
И такой не заставил себя ждать…
– Э, влюбленные, куда собрались? Закрыто! – кинулся им навстречу хмурый сонный охранник, спеша исправить свою оплошность.
Оба вспрянули внезапным протестом, застигнутые врасплох: «Не разобрался даже!» – сердито заркнула в сторону препятствия Саша, обиженно сворачивая.
– Обзываются… – отзеркалил её спутник.
Потом было что-то про музыку. Она вдруг поняла, что он просто купается в этой теме – руки «запели». Порхали вокруг большими расписными птицами, вторя выразительному его голосу и неудержимо витиеватым речам. Даже в говоре его звучала мелодия.
Он много упоминал о прошлом, о друзьях, о своем пути. Она силилась разобраться в прозвищах-кликухах-погонялах неизвестных ей людей, которым вслед за именами прилетали краткие и емкие характеристики, биографические подробности и пара-тройка памятных красноречивых моментов, из разряда «нетленных». Она словно кино посмотрела – на столько все было «в красках». И в то же время поняла, как у него все по настоящему – каждое слово, каждое имя и переживание. Как он скучает по прошлой жизни, и как много тащит его назад, чего ему стоит оставаться там, где он находится сейчас, и двигаться вперед, за мечтой, уверяя себя, что это – не в противоположную сторону от близких и от себя прежнего.
Он так увлекся, вещая е о своем важном! Его нейтральность завораживала. Она смотрела эту повесть, словно оказалась единственным зрителем чего-то грандиозного, ощущая почтение и благоговение за этот момент.
В какие-то моменты, когда она совсем забывалась, он вдруг останавливал свой рассказ, и начинал изучать её пристально. Ни к чему не обязывающе, но проникновенно. Потом ухмылялся, ронял взгляд. И живописно пытался вспомнить, на чем остановился, снова что-то невидимое с себя стряхивая и отряхиваясь как дворовой пес. Ему очень шел снег, который обсыпал его «сахарной пудрой». И румянец, и парок изо рта. В дополнение к начинавшей пробиваться щетине.
Она даже почти забыла, что у него под курткой. И свитшотом. И майкой.
Хотя такое не забывается. На долго.
У него там… нарисованы птицы.
Впрочем, мужественность его говорила не только в этой нетленной «картинке». То же самое сквозило в его интонациях, в его передергивании танцевальными плечами, в болтливых кистях. В походке. Даже в манере смущаться, порой удивлявшей за шлейфом всего, что она уже за ним видела и знала.
– Ты не замерзла? – прилетало примерно каждые полчаса. И таких вопросов прозвучало уже штук шесть.
Нет, она не замерзла. Честно.
А ещё она припоминала об этом пригвоздившем всех недавно «завтра». И не была уверена, что готова проверять «на прочность» эту его брошенную бравадой фразу.
И собственные версии-теории на этот счет.
Но в какой то момент внутреннее ощущение времени пробило курантами для Золушки. При чем в них обоих.
– Который час? – Ты знаешь сколько времени? – прозвучало синхронно. И неотвратимость начала разматываться клубком:
– Почти полночь. Чтоб ты знала. Представляешь, мы бродим уже почти 4 часа.
– Ого. – вздохнула она, испуганная своей печалью. И пустилась в короткие поиски этого времени внутри себя. Или хоть какого-то.